Читать книгу Слово. Словарь. Словесность: к 250-летию со дня рождения Ивана Андреевича Крылова. Сборник научных статей - Валентина Данииловна Черняк - Страница 7

Басни Ивана Андреевича Крылова предоставляют богатейший языковой материал для изучения механизмов формирования эмотивности в тексте.

В начале XX в. Ш. Балли подчеркнул необходимость различать две цели субъекта речи: выражение субъективного мира говорящего (чувств, настроения) и использование языковых средств для воздействия на адресата [Балли 1961: 128—129]. Ф. Данеш назвал это терминами «эмоциональный» и «эмотивный»: «эмоциональный» – «имеющий отношение к выражению эмоций самого субъекта речи», а «эмотивный» – «имеющий отношение к намерению говорящего оказать воздействие на адресата» [Daneš 1982: 93—94].

Обобщение лингвистических и психологических работ позволило нам предложить различать два вида эмоциональной оценки – первичную («эмоциональное состояние») и вторичную («эмоциональное отношение»): первичная оценка связана с эмоциями лишь причинными отношениями, а вторичная – и причинными, и целевыми. Из этого следует, что всякая эмоция основана на первичной оценке объекта, но не всякая эмоция выполняет функцию оценки. Проиллюстрируем сказанное примерами из басен И. А. Крылова.

В высказывании Как можно это снесть? выражается и первичная оценка, возмущение, и вторичная – намерение вызвать у Юпитера чувство стыда.

В другом высказывании из той же басни Чтó то за зверь? выражена только первичная оценка – изумление:

В отечественной лингвистике, немногим позже Ф. Данеша (и независимо от него), те же термины разграничил В. И. Шаховский, подчеркнув, однако, необходимость различать семантику языковых средств и психическое состояние субъекта речи: «Эмотивность – имманентно присущее языку семантическое свойство выражать системой своих средств эмоциональность как факт психики человека» [Шаховский 2009: 24; курсив автора. – Л. П.].

В. Матезиус еще в середине ХХ в. предложил психологический подход, подчеркнув различие между спонтанными, подавляемыми и намеренно выражаемыми эмоциями [Mathesius 1947: 227].

После работ Ш. Балли, разграничившего функцию идентификации и функцию экспрессивную [Балли 1961: 128; 129], в лингвистике стали различать описание и выражение эмоций. Нами было предложено добавить к этим двум понятиям и третье – «отражение эмоций» [Piotrovskaya 2009]. Термины «выражение эмоций» и «отражение эмоций» коррелируют с понятиями намеренно выражаемых и спонтанных эмоций, по В. Матезиусу. При описании эмоции становятся объектом рефлексивной деятельности человека, поскольку говорящий смотрит на себя как бы со стороны; результатом описания эмоций является использование слов, называющих эмоции, например:

При выражении эмоций субъект речи непосредственно переживает их, выбирает адекватные эмотивные языковые средства с целью сделать достоянием сознания адресата свою эмоциональную реакцию. При этом выражение эмоций может быть как в статусе доминирующего компонента значения, так и коннотативного. Во фрагменте (4) коннотативно выражено удивление с оттенком зависти, а в (5) – осуждение.

Соотнесем определения, предложенные М. Матезиусом, Ф. Данешом и В. И. Шаховским, друг с другом, несмотря на разные принципы, положенные в их основу.

«Эмотивность», по Ф. Данешу, означает, что субъект речи ставит цель оказать эмоциональное воздействие на адресата. Чтобы это стало возможным, он должен намеренно выражать эмоции (по В. Матезиусу) и использовать языковые средства, в семантике которых закреплен эмотивный компонент значения (по В. И. Шаховскому). При анализе в аспекте «эмоциональности» предметом исследования является эмоциональное состояние говорящего как психическое явление (по В. И. Шаховскому). Если говорящий выражает свои эмоции спонтанно (по В. Матезиусу), у него не может быть намерения оказать эмоциональное воздействие на адресата (по Ф. Данешу). Но на основе анализа вербальных и невербальных средств можно сделать вывод об эмоциях, переживаемых субъектом речи.

В текстах И. А. Крылова представлен широкий набор эмотивных языковых средств, при этом сочетаются разные их типы, что способствует более адекватному вычленению «эмоциональной составляющей» читателем, а также значительно усиливает их эмоциогенное воздействие на адресата.

Почти в каждой басне И. А. Крылов использует «язык описания» эмоций.

Представляется, что доминирование в баснях Крылова лексических средств номинации эмоций не случайно. Органическое единство эмоциональных и интеллектуальных процессов подчеркивали многие отечественные психологи.

Л. С. Выготский считал отрицание единства этих процессов главной методологической ошибкой психологии первой трети ХХ в.: «Кто оторвал мышление с самого начала от аффекта, тот навсегда закрыл себе дорогу к объяснению причин самого мышления» [Выготский 1996: 20]. Ср. и другое его высказывание: «Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее „почему“ в анализе мышления» [Выготский 1996: 357].

Это же положение подчеркивал и другой классик отечественной психологии, Л. С. Рубинштейн: «Сами эмоции представляют собой единство эмоционального и интеллектуального, так же как познавательные процессы образуют единство интеллектуального и эмоционального [Рубинштейн 1989: 141].

Таким образом, активно используя слова, называющие эмоции, переживаемые героями басен, И. А. Крылов погружает читателя в мир переживаний героя, а следовательно, мотивирует мыслительный процесс читателя.

В баснях И. А. Крылова используются разнообразные вербальные средства выражения эмоций, при этом эмотивный компонент не только может быть доминирующим компонентом значения высказывания, как во фрагментах (10) и (11), в которых выражены соответственно досада и опасение, но и иметь статус эмотивной коннотации не слова, а высказывания, как во фрагменте (12), в котором выражено осуждение.

Из всех возможных сочетаний: описание и выражение, описание и отражение, выражение и отражение эмоций – чаще всего И. А. Крылов задействует одновременно «язык описания» и «язык выражения эмоций» (особенно широко – эмотивные синтаксические конструкции). При этом он варьирует порядок их следования (в следующих фрагментах слова, называющие эмоции, подчеркнуты одной линией, а эмотивные синтаксические конструкции, выражающие эмоции, – двойной).

Поскольку эмотивный компонент значения эмотивных высказываний читатель должен определить самостоятельно, используя перед таким высказыванием или после него слова, называющие эмоции, И. А. Крылов помогает читателю адекватно понять доминирующий компонент значения эмотивного высказывания.

В заключение проиллюстрируем сочетание языковых средств, называющих и отражающих эмоции (во фрагменте (15) высказывание, в котором отражается опасение, подчеркнуто двойной линией):

Очевидно, что отражение же эмоций осуществляется спонтанно, кодируется и вербально, и невербально.

Соотнесение трех терминов, «описание эмоций» / «выражение эмоций» / «отражение эмоций», с терминами «эмотивность» и «эмоциональность» предстает в следующем виде: при исследовании текста в аспекте эмотивности объектом анализа могут быть языковые средства как описывающие, так и выражающие эмоции; при оценке же степени эмоциональности человека значимыми будут лишь языковые средства, выражающие и/или отражающие эмоции говорящего, в органическом единстве с невербальными средствами. И тексты И. А. Крылова позволяют анализировать их в разных аспектах.

Литература

Балли Ш. Французская стилистика. М. 1961.

Выготский Л. С. Мышление и речь. М., 1996.

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии: в 2 т. Т. 2. Бытие и сознание. М., 1989.

Шаховский В. И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языке. Изд. 3-е. М., 2009.

Daneš F. Intonace v textu (promluvě) // Slovo a slovesnost. 1982. Č. 2. S. 83¾100.

Mathesius V. Několikslov o podstatěvěty // Mathesius V. Čeština a obecný jazykozpyt. Praha, 1947. S. 224¾233.

Piotrovskaya L. Description, Expression and Reflection of Emotions in Language Behaviour // Cognitive Approaches to Language and Linguistic Data: Studies in Honor of Barbara Lewandowska-Tomaszczyk. Frankfurt am Main; Berlin; Bern; Bruxelles; New York; Oxford; Wien, 2009. P. 307¾338.