Читать книгу Башни витаров - Валентина Хайруддинова - Страница 11

Комната для ночлега была убогой, лежанки – жесткими. Тимша, однако, этого не замечал: в его скромном домике кровать была не лучше. Он с удовольствием вытянулся на твердом, как камень, ложе и наблюдал за действиями охотника. Тимшу распирало желание выяснить подробности услышанного про портрет в галерее у Зеленой башни. Но небольшой опыт последних дней подсказал юноше: не всегда вопрос, заданный напрямик, предполагает такой же прямой ответ. Потому он молча посматривал на Синигира.

Тот вертел в руках тощую подушку и ворчал:

– Что за ткань? А внутри – солома!

Присев на кровать, охотник вновь оказался недовольным:

– О, силы небесные! Да тут доски, прикрытые тряпьем!

– Конечно, это не перина из пуха белых уток, – не выдержал зверолов.

– Каких таких уток? – удивился Синигир.

– Мне кажется, что тебя дома дожидается именно такая: мягкая и белоснежная, как твои рубахи, а как же иначе?

Он чуть не сказал «перина, как в Дювонском замке», но удержался.

Синигир лег, пробормотав почти со стоном:

– Во всяком случае, в моем доме есть теплое одеяло и удобная подушка. А тут такая бедность!

– А как же ты будешь спать, не искупавшись? – скрывая насмешку, поинтересовался юноша у раздосадованного спутника.

– Плохо, – огрызнулся Синигир.

Однако уже через минуту в комнате наступила тишина: утомленные путешественники уснули: Синигир – несмотря на жесткую постель, а Тимша – на желание выспросить у охотника о его предках и портретах в Зеленой башне.

Мур же не смыкал глаз: смотрел в ночное небо, клочок которого с тремя яркими звездами был виден в окно его комнатушки. Память осторожно рисовала картину далекого-далекого прошлого, казалось, забытого навсегда: такое же небо, такие же звезды… Память – коварная штука, так и норовит вытащить откуда-то из своих глубин то, что тревожит и гнетет. Память, которую Мур давно подчинил себе, вдруг вырвалась на свободу, и Мур, уступая, погрузился в воспоминания…

Утром ранняя пташка – Тимша – принялся будить Синигира привычным уже способом: потрясая за плечо и крича: «Вставай! Пора!»

– Опять! – не открывая глаз, простонал охотник, – не удивлюсь, если за окном еще темно.

– Вполне светло. Мур уже проснулся и спустился вниз, наверное, ждет нас. Вставай!

Мур сидел на вчерашнем месте, опять созерцая пламя в камине.

Хозяин бегал по харчевне, подкладывая дрова в камин. Увидев Синигира, радостно замахал руками:

– Господин охотник! Вода готова!

– О силы небесные! – изумился Тимша, – добился же все-таки своего!

Несмотря на ранее утро, жизнь в харчевне кипела: тощий хозяин носился туда-сюда, прикрикивая на жену, похожую на сухую тростинку, и мальчика-слугу: «Пошевеливайтесь!» хотя они и так бегали, то и дело сталкиваясь друг с другом. Двери хлопали, горшки гремели, ноги топали… А виновник переполоха, благосклонно кивнув, удалился.

Пока охотник отсутствовал, хозяин, вчера еще унылый, а сегодня бодрый и веселый, собственной персоной подавал завтрак: пироги, тушеное куриное мясо, печеные овощи, душистый сыр.

– Не удивлюсь, если хозяин ночь не спал, бегал по склонам и покупал для господина охотника продукты, – любуясь снедью, красиво разложенной в белые тарелки, проговорил Тимша, – да и посуду, наверное, из сундуков достал. Вон какая тонкая работа!

– Да, – задумчиво произнес углежог, – давно я не ел в здешних тавернах. Я-то думал: только на Черных болотах нет хорошей еды, а, оказывается, и на холмах мало изобилия. В прежние времена даже в такой отдаленной харчевне путникам могли предложить много чего помимо пирогов и сыра.

– А по мне – богатый завтрак, – возразил Тимша, – ведь вчера ничего не было.

Он повертел головой по сторонам, потом повернулся к углежогу.

Поскольку тот, по обыкновению, молчал, Тимша вступил в беседу сам с собой:

– Я все никак не приду в себя от твоей вчерашней новости, но ничуть не сомневаюсь – Синигир – точно не простой человек. Я это заметил, когда у него дома оказался. Как же так вышло, что он стал охотником? В Синем лесу ходят слухи, будто и мать его – охотница – погибла от лап медведя, но слухам я не верю. Мало ли, что говорят.

– А чему ты веришь? – неожиданно спросил Мур.

– Своим глазам. А еще, только не удивляйся, я доверяю своим рукам.

– Как так? – в глазах углежога, как это бывало нередко при разговоре с юношей, затеплился ласковый огонек.

– Просто! – с готовностью ответил Тимша, – я делаю ловушки – самые лучшие в Синем лесу.

Тут юноша смутился: слова о самых лучших ловушках, прозвучали, как ему показалось, как-то уж очень в духе Синигира. Но поскольку Мур слушал и смотрел заинтересованно и серьезно, Тимша продолжил:

– Но мне никто не показывал, как их делать: мои руки сами по себе плетут силки и петли, а если нужно сделать приманку – руки сами знают, как. Вот потому я верю своим рукам.

– Скажи, а где ты давно живешь в лесу?

– С рождения. У меня есть дом… домик, недалеко от деревни, стоит среди синих елей. Достался он мне от родителей. Они умерли двенадцать зим назад.

– С тех пор ты один?

– Да… первое время приходила добрая старушка, что жила в хижине на Можжевеловой горе, а потом уж я и сам справлялся. Но меня всегда окружают мои зверушки с тех пор, как я себя помню. Мама зверей любила, знала их повадки, и я помню, как она учила меня обращаться с животными.

– Что же ты с ними делаешь, когда поймаешь?

– Продаю в деревнях.

Тимша принялся оживленно рассказывать о своем ремесле, даже не взглянув на явившегося, наконец, Синигира, потряхивающего мокрой золотистой шевелюрой.

– Главное в моем ремесле – ловить животных, учить их. Я приманиваю зверьков, что служат в хозяйстве. Например, лафы и ежи ловят мышей в домах, а лесные собаки дома охраняют их, но их часто покупают еще и для детей – собаки эти умеют говорить.

– Что? – изумился Мур, слушавший юношу очень внимательно.

– Они понимают человеческую речь, и их можно научить некоторым словам. Но только вот почему-то собачки у других людей не очень-то разговорчивы.

– Не удивительно, – усмехнулся Синигир, – ты-то кого хочешь разговоришь, а уж лесную собаку – очень легко!

– А еще есть тирулы, они умеют находить грибы и съедобные коренья. Тирулов собиратели покупают, только их тоже обучить надо, – не обращая внимания на шутку охотника, с воодушевлением рассказывал Тимша.

– Собирателей поучить не мешало бы, да, тут ты прав. Иной раз не грибы мне приносят, а всякую дрянь, – усмехнулся охотник.

– Я про тирулов говорю.

– А! – Синигир невинно похлопал глазами, – а я подумал…

– Я и не знал, что столько чудесных зверей водится в Синем лесу, – искренне удивился Мур.

– А гика зачем? – принимаясь за еду, поинтересовался Синигир.

– Ну, она красивая, а потом их покупают и из-за яда тоже: он нужен для некоторых снадобий. Но гика – редкое животное, я ее ловил всего пару раз. Она приручается легко и весьма ласкова.

– Да уж! Очень ласковая белочка! Не считая маленького, малюсенького такого недостатка: больно кусается и ядовитая. А так – очень ласковая! – заметил Синигир, впрочем, довольно весело: по всей видимости, он уже почти забыл, как серьезно пострадал от яда гики.

– Ты, видно, любишь свое ремесло? – между тем продолжал расспросы Мур.

– Я всегда жил в лесу, и это только и умею, но ты прав: мое ремесло мне по душе, хоть и не приносит большой прибыли.

– Прибыль, пожалуй, не главное, – улыбнулся Мур.

И как только мелькнула улыбка на лице его, прогнав суровость, оно, утратив жесткие линии, стало замечательно красивым.

Тимше нравился такой Мур: приветливый, улыбающийся, – юноша с удовольствием согласился с ним и принялся рассуждать о том, что, по его мнению, главное в жизни.

– Да, не прибыль! Главное – делать то, что нравится, и делать хорошо, с удовольствием, тогда и другим будет польза и радость.

– По-твоему, всякое ремесло может нравиться тому, кто им занимается? – спросил Синигир, впрочем, продолжая с аппетитом поглощать вкусный завтрак.

– Конечно! Вот Мур – углежог, делает уголь, людям от этого хорошо.

– Людям-то хорошо, но я не могу представить, как может нравиться труд углежога самим углежогам. Да на болотах жить невозможно, не то, что заниматься ремеслом, – заметил Синигир.

– Однако же углежоги живут и работают, – ответил задумчиво Мур, – хотя ты прав: труд их тяжел, да и местность не добавляет удовольствия их существованию.

– Да уж, в Синем лесу гораздо веселее, и зверей ловить – занятие более занимательное, чем уголь жечь, – заметил Синигир, – но каждый выбирает сам, как ему жить и где.

– Каждый живет так, как распоряжается судьба, – вновь мрачнея, проговорил Мур.

– Хочешь сказать: ты не сам выбрал жизнь на болотах? Но ведь, как я понимаю, это вовсе не твоя судьба? Ведь жил ты раньше в Дювоне, разве нет? – спросил Синигир.

– Давно, много-много лет назад. Я был совсем юн, вот как Тимша, – углежог кивнул на зверолова.

Тимша, у которого замечание Мура о своем возрасте не вызвало восторга, хотел спросить, как же углежог оказался на болотах. Но тот добавил, предвосхитив вопрос:

– Я сам, по своей воле, выбрал Черные болота. Но не всегда наш выбор совпадает с желанием. Я не мог оставаться в Дювоне: либо болота, либо гибель.

– То есть ты не совсем углежог, – уточнил Синигир, выразительно посмотрев на зверолова, – это после войны карагаев и витаров ты стал жить на болотах?

Мур взглянул на Синигира, потом на Тимшу и неожиданно поднялся:

– Думаю, моя жизнь не стоит того, чтобы обсуждать ее так долго. Завтрак затянулся, а нам пора в путь. Уже давно рассвело.

Он решительно вышел, не оглядываясь на озадаченных спутников.

– Наш углежог скрывает истину, – Синигир тоже поднялся, – и я даже знаю, какую.

– Ты по-прежнему считаешь его витаром? – спросил Тимша, складывая в мешок еду, оставшуюся от завтрака, – но, кроме догадок, нет ничего, что…

– И наблюдений, – прервал товарищи Синигир, – как и ты, я доверяю своим глазам.

Мур выезжал со двора, когда охотник и зверолов оседлали коней, поэтому они ехали сзади и могли продолжить разговор.

– Путешествовать с Муром становится опасно, – говорил негромко охотник, – вот окажемся мы на Вонючих болотах, где не могут жить люди, и там они вместе, витара и Мур, нашлют на нас столбняк какой или лихорадку.

– Да ведь Мур не сказал бы о ведьме, если бы хотел нам зла. Ведь мы сами вызвались ехать, – не соглашался Тимша, – и зачем ему вредить, мы ведь хотим помочь?

– В чем помочь? Тут ведь чары, – покачал головой охотник, – как бы выпытать хоть что-то! Но Мур хитер, и ни в чем не признается.

– Да, может, Муру не в чем признаваться, – защищал углежога юноша.

– Тихо, – зашипел охотник, – у него такой слух – любой охотник позавидует.

– Мур удивительный, я таких людей не встречал.

– Ха! Не мудрено! Во-первых, ты знаком только с жителями Синего леса, – усмехнулся Синигир.

– А во-вторых? – подозрительно покосился на спутника зверолов.

Он справедливо опасался намеков на свой юный возраст и неопытность. Но охотник вовремя спохватился, и вполне невинно ответил:

– Во-вторых, может, он и не человек вовсе.

– Ну и пусть Мур – витар! Рыцари-всадники первыми начали эту войну, а чародеи только защищались, не будучи виноватыми, – решительно заявил зверолов.

– Да, он точно витар: все-то знает и о войне, и о карагаях, и о чародеях. Я считал: мне известна немного жизнь в Дювоне, но оказывается, ничего мне не ведомо.

– А откуда тебе так хорошо знакома жизнь в Дювоне? – поинтересовался Тимша, решив прояснить вопрос с происхождением охотника.

– Меня тетушка воспитывала, а она, как ты знаешь, живет на Пятом холме, а это – почти Дювон, Багряна часто раньше посещала замок, много видела и слышала.

– А ты жил у нее?

– Да, какое-то время.

– А кто были твои родители? – осторожно поинтересовался Тимша.

Но Синигир вполне спокойно ответил, что родителей не помнит.

– Они жили на Пятом холме, в большом доме, из окон которого видны башни Дювона. Тетушка и по сей день там обитает. Отец мой служил стражником и погиб во время камнепада в Неприступных скалах. Мама охотилась в Синем лесу, ты, наверное, слышал об этом. После смерти отца она, взяв меня, отправилась в Синий лес, а потом случилось ужасное несчастье: ее убил медведь. После этого тетушка Багряна, сестра отца, забрала меня из Синего леса в дом на Пятом холме. Когда я подрос, вернулся в лес и стал охотником, как мама.

– Понятно… – протянул Тимша, хотя мало что понял.

Кто такие стражники? Почему мама Синигира стала жить в Синем лесу? И знает ли охотник о портрете в галерее у Зеленой башней во дворце Дювона?

– А почему не остался там? – Тимша мотнул головой на запад, в сторону Дювона, – жил бы в красивом месте, ходил бы во дворец каждый день.

Синигир рассмеялся:

– Зачем мне во дворец ходить каждый день? Как говорит Мур, каждый выбирает сам, как ему жить и где, а у меня как раз желание совпало с возможностью. Вот я и живу в самом красивом месте – в Синем лесу.

Услышав за спиной смех охотника, углежог остановил горячего черного, как смоль, жеребца.

– Что вас развеселило? – поинтересовался он подъехавших.

– Я спросил у Синигира, почему он не остался у тетушки: жил бы в роскоши, смотрел из окон на дворец, – пояснил Тимша.

– Значит, я не ошибся, – задумчиво пробормотал Мур, – память все же – чудесный дар. Столько лет прошло, а увидел тебя – сразу предстал перед глазами портрет в галерее.

– Какая галерея? – удивился Синигир.

– У Зеленой башни, – озадаченно ответил Мур, бросив взгляд на юношу.

– Ладно, спрошу по-другому: какой портрет? – совсем ничего не понимал охотник.

– Ты не знаешь?

– О чем?

– И ты ничего не сказал ему? – удивленно приподнял Мур бровь, обернувшись на зверолова.

– Нет, я не успел: Синигир так быстро уснул, – пробормортал юноша.

– Так. Подождите. Когда это я уснул? О чем вы? – Синигир, кажется, начал терять терпение: голос его зазвучал почти грозно.

Зверолову пришлось передать вчерашний разговор с Муром.

Синигир сначала смотрел на рассказчика широко открытыми глазами, затем тронул коня. Теперь все ехали рядом по довольно широкой дороге и молчали. Один думал о том же, что и вчера, второй – о том, кто же его спутники на самом деле, а третий – что все это значит?

Путь всадников лежал на север. Теперь пустошь находилась справа и слева, а впереди, на севере, простирались темной полосой Черные болота, суровое место, не предназначенное для жизни живых существ. Пока странники не выехали за пределы пустоши, еще кое-где встречались лачужки глиномесов, лепивших камень из бурой глины, да песчаные норы, откуда добывают коричневый песок.

Первым нарушил молчание Синигир:

– У меня нет оснований не верить тебе, углежог, но я согласен со звероловом: я тоже верю только своим глазам. Увижу портрет – буду думать.

– Можешь спросить у тетушки. Она-то точно знает, – подсказал Тимша.

– Если попаду к ней, – буркнул охотник, – не забывай, куда мы едем.

Он помолчал минуту, а затем, обращаясь к юноше, заметил язвительно:

– Когда нужно рассказать что-то важное, некоторые вдруг предпочитают помалкивать. С чего бы такая скрытность?

Тимша оглянулся, поискал глазами того, кому предназначены язвительные слова Синигира. Не найдя никого, пожал плечами и продолжил созерцать окрестности.

В полдень путники сделали привал, пообедали остатками завтрака, причем Тимша мысленно поблагодарил охотника за то, что они не остались голодными.

Солнце клонилось к зениту, время от времени прячась за облаками – непременными спутниками пустоши. Мрачные просторы навевали уныние. Даже Тимша не тревожил спутников вопросами и ответами, хотя и не переставал вертеть головой по сторонам. Но ничего замечательного не происходило: ветер, не встречая препятствий, гулял по бурой пустыне, редко встречающиеся чахлые кустики протягивали веточки к солнцу, которое не спешило дарить им свет и тепло, скупилось, словно затаив обиду на эти земли. Но даже они, эти лучи, не оживляли окрестности, напротив, вспыхивая, яркий свет вдруг окрашивал Бурую пустошь странными цветами: желто-серым, темно-коричневым или грязно-розовым. Эти превращения не слишком радовали глаз, скорее, угнетали.

Постепенно подкрадывались сумерки, ложились сизые тени.

– Моя Рожка притомилась, – поглаживая лошадь по шее, пожаловался Тимша.

Он начал отставать и, как ни понукал кобылку, та шла все медленнее.

– Рожка не привыкла много двигаться, – объяснил зверолов товарищам, – я ведь не часто езжу.

– По ней видно, – кивнул на толстушку Синигир.

– Кажется, харчевня, – показал вдаль Мур.

Зверолов и углежог присмотрелись: действительно, у чахлого деревца пристроилась одинокая хибарка – харчевня под совершенно не подходящим названием «Веселый привал». Помещение ее обветшало как снаружи, так и внутри. Посетителей в харчевне не оказалось, потому путешественников встретили любезно: хозяин, кланяясь, широко отворил дверь, и пока гости рассаживались, осматривались, поспешно затопил печь.

– Чем дальше от холмов, тем худее хозяева, – прошептал Тимша, кивая на сгорбленного старика, не похожего на румяных толстых владельцев подобных заведений, расположенных ближе к холмам.

Не только Синигир, но и Тимша, побывавший уже не в одной харчевне в последнее время, разочарованно вздохнул, когда хозяин поставил на стол еду.

– Да, негусто, – взяв хлеб и кружку с водой, проговорил юноша.

– Хозяин! – позвал Синигир, глотнув воды и поморщившись.

– Напрасно ты его зовешь, – покачал головой углежог, – мы ведь въехали очень глубоко в Бурую пустошь – он не сможет достать ничего лучше в этих местах.

– Откуда ты знаешь, зачем я его зову? – не скрывая раздражения, спросил охотник.

Тимша на слова Синигира только улыбнулся.

Явился хозяин. Синигир измерил старика оценивающим взглядом с головы до ног и остался недоволен осмотром. Охотник уже почти готов был отпустить беднягу, но, наткнувшись на заинтересованный взгляд зверолова и, как ему показалось, насмешливый – углежога, спросил:

– А что, любезный хозяин, разве, кроме черствого хлеба и воды, на твоей кухне ничего нет?

– Да-да, – вмешался Тимша, – нам бы… пирогов, сыров, дичи… и еще – есть ли у вас комната с большой бочкой?

Синигир сверкнул глазами на несносного мальчишку, но продолжал ласково допрашивать растерявшегося старика:

– Ведь Второй холм не так уж и далеко, и там довольно еды.

– Ешь то, что есть, – прошептал Тимша, – чем тебе поможет хозяин?

– Для кого не очень далеко, а для меня… – развел старик тощими руками, – торговцы вовсе ко мне не заглядывают, а я и уехать-то не могу: на кого ж заведение оставить? И рад бы угостить вас, да уж столько времени сижу один тут, словно витара на болоте.

– Очень интересное сравнение, но не о том речь, – прервал печальное повествование хозяина Синигир, – теперь ты можешь оставить свое заведение на нас.

– Что ты придумал? – тихонько поинтересовался зверолов.

Но Синигир не обратил на него внимания. Он решительно заявил хозяину, что в его отсутствие они присмотрят за харчевней, пусть даже он вернется завтра.

– Но – с едой, – добавил охотник веско, – мы заплатим вперед, так что деньги у тебя будут.

– Как же я могу оставить хозяйство, ведь тут …мало ли … – хозяин растерянно захлопал глазами.

– Зато привезешь запас еды – накормишь потом и других посетителей, а мы обещаем, что будем беречь твое добро, – пообещал Синигир.

– О, благородные путники! – с воодушевлением воскликнул хозяин, наконец, понявший всю выгоду предложения охотника, – если вы будете столь любезны и в мое отсутствие позаботитесь о доме, то я…

– Да, – окидывая взглядом бедное убранство помещения, вступил в разговор Тимша, – заботясь о харчевне, нам не слишком придется надрываться.

– Путешественники у меня редко бывают: иногда заглянут глиномесы или торговцы, что продают уголь и всякие товары в окрестных деревушках, – рассказывал старик, на ходу доставая корзины из чулана.

– Зачем же ты держишь эту харчевню? – удивился Тимша.

Хозяин уже собрался и, стоя на пороге, пожал плечами в ответ:

– Разве мы выбираем, где и как нам жить? Харчевню ведь еще мой дед построил, много зим назад.

Старик вышел, а Мур, усмехнувшись, произнес первые слова за все время, пока охотник и зверолов беседовали с хозяином:

– Вот человек, который не считает, что каждый сам выбирает, как и где ему жить.

– Да уж, – сказал Тимша, – тут местечко не лучше Черных болот, и старик – совсем один, вряд ли он хотел такого.

Синигир же философски возразил:

– Просто он не воспользовался выбором, который есть всегда. Так ведь легче.

– Так жить, – юноша сделал широкий жест рукой, показывая на комнату, – я думаю, вовсе не легче.

– Я о другом. Легче сидеть на месте, ничего не делать, чтобы что-то изменить, говоря при этом: «Мы ничего не решаем, не выбираем – судьба у нас такая»

– Этот старик такой несчастный, худой, – заметил Тимша.

– А я о чем? Несчастным быть легче, – твердо заявил Синигир, – чтобы сделать выбор, что-то поменять, надо иметь смелость. Конечно, сидеть сложа руки просто. Только храбрый человек выбирает и делает то, что должен, при этом подвергает себя опасности, может разочароваться, страдать.

– Иногда не знаешь, как правильно поступить, и выбор твой порой оказывается неверным, – подал голос Мур, – к тому же, несчастье приносит страдание не меньшее, чем опасности.

Тут вдруг дверь харчевни вдруг распахнулась, на пороге возник хозяин, держащий в руках полные корзины.

– Так повезло! – радостно закричал старик с порога, – встретил на дороге торговцев с холмов. Радость-то какая! Они уж и дорогу ко мне забыли. А тут гляжу: за поворотом повозки, полные разного добра! Все купил: и еду, и дрова! Вот сейчас приготовлю обед на славу: и дичь, и сыр, и овощи. Ах, давненько моя харчевня не видела столько постояльцев!

Через несколько минут в небольшой зале стало тесно: ее заполнили торговцы, шумные и веселые. Печь жарко пылала, ароматы раззадоривали аппетит.

– Видите, – довольно улыбнулся Синигир, – надо только приложить немного усилий – и всегда добьешься цели.