Читать книгу Прекрасный белый снег - Валерий Арефьев - Страница 9

К тому времени, когда Светка вернулась в свою опустевшую квартиру, давно уже стемнело: в Питере в это время года темнеет довольно рано. В клуб, на работу, она в тот вечер так и не попала, да это и понятно: какие, к чертям собачьим, казалось Светке, танцы, да на таком стрессе, ещё и после вискаря… Работу свою она любила и относилась к ней отнюдь не легкомысленно, и всё же день этот был явно не её, и выйти на паркет в подобном виде Светка, конечно, не могла.

Трудилась она в небольшом подростковом частном клубе, преподавала хореографию и танцы: всё – от банальных вальса с рок-н-роллом и до танго, а также сальсу и всем знакомую по одноимённой бразильской песенке ламбаду. Танцевала Светка всю свою сознательную жизнь, и даже, казалось ей порой, немного больше. На школьных вечеринках, выпускном балу, на дискотеках в студенческой общаге – везде её сопровождали восхищённые мужские, а порой и женские, немного завистливые взгляды. По настоящему танцами Светка увлеклась довольно поздно, классе, наверное, уже в девятом, а в детстве, хотя вспоминать она об этом очень не любила, сумела отличиться и в гимнастике, но не в художественной, где обруч, булавы и ленты, а в настоящей гимнастике, спортивной.

Больше двух лет, почти весь первый, второй и ещё немного в третьем классе, сначала с бабушкой, а потом сама, совсем ещё девчушкой ходила она в спортивный зал «Зенит» – в школу олимпийского резерва, о чём со скрытой гордостью за дочь рассказывалось шёпотом гостям во время праздников и семейных посиделок.

Весь мир в те годы с восхищением следил за тайным состязанием неподражаемой Людмилы Турищевой и хрупкой с виду, маленькой белорусской девочки Ольги Корбут, с обезоруживающей улыбкой демонстрировавшей чудеса смелости на брусьях и бревне. По вечерам, включая телевизор, советский человек в своих немногочисленных программах искал последовательно фигурное катание, спортивную гимнастику, хоккей с канадцами, и только не найдя, переключал разочарованно на Штирлица – полковника Исаева, а далее, конечно, на клуб кинопутешественников с вечно молодым Юрием Сенкевичем в роли единственного на всю огромную страну исследователя дальних стран, саванн горячей Африки и джунглей Амазонии.

Так что большого выбора у родителей худенькой и стройной Светочки в общем-то и не было. Да и к тому же так случилось, что на Аптекарском, что в получасе всего пешком от дома, открылся великолепный современный комплекс со звучным названием «Зенит», школа олимпийского резерва. И вот в один прекрасный день было решено: «Всё! Идём!» А через пару дней мама взяла свою любимую первоклашечку за ручку, и уже через каких-то полчаса маленький Светик был зачислен в женскую секцию гимнастики Ленинградского Зенита.

Занятия Светику как-то сразу, неожиданно для неё самой понравились, она и правда словно рождена была для гимнастики: худенькая, с отличными стройненькими ножками, выгнутой немного гибкой спинкой и неожиданно сильными, хотя и тонкими руками. Среди таких же, как она, девчушек-первоклашек Светка освоилась очень быстро, и хотя народу в группе скоро набралось довольно много, чувствовала она себя здесь гораздо уверенней чем в школе, где поначалу как-то немного потерялась.

Совсем ещё мальчишка тренер, в чью группу она попала, в девочках своих, казалось, души не чаял, да и они в нём тоже. Ни имени, ни внешности его Светка теперь бы уже толком и не вспомнила, остался один какой-то смутный тёплый дым и уходящая всё дальше фигура без лица, в синем шерстяном костюме с надписью «Зенит» и значком мастера спорта на груди. Теперь, казалось ей, она, и то с трудом, могла припомнить только его негромкий голос, внимательные добрые глаза, широкие плечи и сильные большие руки, которыми он поддерживал её тоненькую спинку, когда она учила первые свои фляки, перевороты и сальто с большой автомобильной камеры в мягкую поролоновую яму.

Занятия проходили для Светика быстро и легко, казалось бы совсем без напряжения, всё у неё получалось как-то сразу, слёту, без всяких страхов и сомнений, и даже без долгой, нудной подготовки. Довольно скоро она села на все три шпагата, в наклоне обнимала руками выгнутые дугой в коленках ноги и научилась вставать на мостик из стойки на руках. Ей страшно нравилось ходить с носочка по высокому бревну, а развороты на одной ноге, с поднятой в ласточке другой, на низком, со всех сторон застеленном толстым поролоном брёвнышке стали её любимым упражнением.

Бесконечные, казалось, подъемы переворотом на нижней жерди разновысоких брусьев постепенно как-то, и для неё самой как будто незаметно, вскоре уже превратились в подъём разгибом, переворот вперёд, отмах и стойку на руках.

– В стоечку, Светик, в стоечку! Носочки тянем, животик подобрала! – говорил ей тренер, всё чаще добавляя: – Отлично! Умничка! Так держать!

И всё это, особенно «Отлично… Умничка!», день ото дня нравилось маленькому Светику всё больше.

Так, незаметно для неё, прошло почти полгода, группа их с двадцати примерно человек мало-помалу съёжилась до семерых самых упорных и отчаянных девчонок, среди которых наша маленькая Светочка была если и не самой отчаянной и смелой, что тоже очень даже вероятно, то самой уж упорной точно. А к концу апреля, ближе к маю, вместе с первой зелёной травкой и молодыми листочками на вымытых весенними дождями тополях и липах в маленьком скверике у Светкиного дома, появилось и первое в её жизни достижение: она выиграла первенство ЛОС ДСО «Зенит» среди таких же, как она, девчушек-первоклашек и выполнила первый юношеский разряд. По окончании второго дня соревнований под аплодисменты зрителей с балкона Светке торжественно вручили красивую, глянцевым белым снегом грамоту с золотым тиснением по ободку и ценный приз – симпатичный маленький будильничек с надписью на коробке вензельком: «Победителю соревнований». Для маленького Светика это было совсем не маленькое счастье…

Вслед за весной, как и положено природой, наступило лето, печеньем, пирожными и золотыми конфетными обёртками отшелестел прощальный вечер в теперь уже втором «А» классе, и бывшие первоклашки до осени разбежались по домам. Одних родители везли на дачу, под присмотр бабушек, другие собирались в пионерлагеря. Первый свой школьный класс Светка закончила на пятёрки и четвёрки, и чем-то напоминающих ей маленьких красивых лебедей пятерок в табеле оказалось гораздо больше, чем строгих на вид четвёрок. Школа, как и гимнастика, давалась ей легко.

На дачу с бабушкой Светка не поехала, и в пионерский лагерь тоже. Уже через неделю с небольшим она впервые в своей жизни проснулась утром по звонку в спортивном лагере её уже любимого «Зенита», в посёлке Толмачёво, что совсем недалеко от Луги, под Питером – тогда ещё, конечно, Ленинградом.

Лето то, первый в её жизни спортивный лагерь, Светка теперь, конечно, и не вспомнила бы толком. От солнечных тех, жарких дней, как и от лица первого её тренера, теперь, казалось ей, почти мальчишки, остались только смутные ощущения какого-то детского, хотя и трудного, но радостного счастья, и яркими цветными вспышками – удивительно чёткие картинки тренировочно-лагерной жизни на берегу мелкой быстрой речки под названием Каменка.

Отчётливо запомнила она небольшой песчаный пляжик под ярким солнцем, ослепительно зеленую, жёсткую траву, стебельки её так приятно покалывали ноги, фонтаны сверкающих на солнце брызг из-под ладошек, смеющиеся лица мальчишек и девчонок, всё это одной большой картинкой, как на моментальном фото, сохранилось в её маленькой светленькой головке. Прекрасно она помнила длинную, из лыж, упругую акробатическую дорожку, брусья и брёвна на залитой солнцем площадке между сосен, лесные узкие дорожки где они бегали всей группой по утрам, но сами пробежки, как и тренировки, из памяти её отчего-то стёрлись, наверное как лишние и ненужные теперь детали.

И эти танцы, в полумраке маленького зала, по пятницам и субботам, вечерами… Немного беспокойным и тревожным, таким счастливым и таинственным виденьем запечатлелись они в её детской памяти.

…Синий-синий иней

Лег на провода.

В небе тёмно-синем

Синяя звезда,

А-а-а, только в небе,

В небе тёмно-си-и-инем…

Она вспоминала немудрёную ту, тоскливую немного и так волнующую её душу песенку, и перед глазами живо вставали поющие что-то своё печально, прекрасные и одинокие в сверкающем под ночными звёздами серебристо-синем инее провода в глубоком чёрном небе, и ей становилось грустно и тревожно…

Отлично Светка помнила, теперь, правда, и сама бы уже толком не сказала, из этого лагеря или из второго, да и неважно это, думала она, какая, на самом деле, разница, ведь это было, было то выступление в родительский день на лагерном концерте, когда, осознав вдруг ясно, что отступать ей больше некуда, бледнея загорелым лицом, под глупое хихиканье мальчишек, с огромным розовым бантом на выгоревшем к середине лета добела соломенно-пшеничном хвостике, на пару с мальчишкой-пятиклассником она читала изумлённым зрителям длиннющий отрывок из «Ромео и Джульетты», и как они хлопали потом как сумасшедшие, и как она, счастливая, улыбалась всему свету, зная, что нигде не успела ошибиться…

«Не надо, верю. Как ты мне ни мил,

Мне страшно, как мы скоро сговорились.

Все слишком второпях и сгоряча,

Как блеск зарниц, который потухает,

Едва сказать успеешь «блеск зарниц».

«Да уж, – вспоминала иногда тот странный вечер Светка. – И правда, очень детские стихи…»

Эта безумная, очевидно полоумная идея с Уильямом Шекспиром принадлежала пианистке, штатной зенитовской, какие всегда есть в секциях гимнастики, довольно молодой ещё, слегка полноватой женщине с темпераментом улитки. Как вообще она умудрилась дойти до такой абсурдной мысли, являлось совершеннейшей загадкой. Девчонке-второкласснице, в спортивном лагере, в СССР, и поручить читать такое! И тем не менее, успех был жуткий. Зал просто содрогался от восторга! Но главное, маленький ещё как будто Светик этим событием и сам оказался потрясен до глубины души, сразу и на многие последующие годы…

Так, совершенно незаметно, пролетели два месяца лагерной спортивной жизни, Светка загорела дочерна, ещё немного похудела, вытянулась слегка, и в школу, после двух недель с родителями и бабушкой на даче, явилась не малышка-первоклашка с голубыми изумлёнными глазами, а симпатичная вполне, стройная загорелая девчушка, примерявшая уже и лифчик на неожиданно, за пару недель всего, едва, но уже достаточно заметно успевшую вдруг оформиться двумя половинками спелого беленького яблочка маленькую грудь…

Глава девятая

Здесь, с позволения читателя, автор хотел бы остановиться ненадолго, вздохнуть поглубже и парочку минут подумать. Автору и самому вдруг стало интересно, а стоит ли в таких подробностях описывать младые годы нашей героини? К чему всё это? Имеет ли детство маленького Светика какое-то хотя бы отношение к истории о взрослых людях, Веничке и Светке, коей изначально и было посвящено грустное сие повествование? Нужно ли нам это? Не станет ли вдруг скучно любезному читателю в процессе чтения сих многословных строк? А не вернуться ли нам, подумалось тут автору, в психушку? Устроить, скажем, небольшую потасовочку в палате, с разбитием гипсовыми бюстами голов несчастных пациентов, частичной потерей памяти последними и непременным её счастливым возвращением? Или, к примеру, прокатить изумлённого читателя на истребителе-бомбардировщике с вертикальным взлётом, верхом на фюзеляже в обществе потрёпанной временем и чрезмерным употреблением газированных напитков звезды Канн и Голливуда. Да и Костян, Костя-Константин, очень удачно на сцене появился! Так отчего бы ему в лесок тогда не прогуляться, с парочкой обширявшихся бандитов? А что, вполне приличный ход! Читатель не находит? Хотя, кое-что слегка напоминает… Задумаешься тут! Так что вернёмся мы, пожалуй, к маленькому пока, но так стремительно взрослеющему Светику, попробуем узнать ещё немножко о её счастливом детстве. Может, впоследствии это нам и пригодится…

Сентябрь наша маленькая героиня встретила охапкой белоснежных хризантем среди высоких знойных гладиолусов и томных лилий с бабушкиной дачной клумбы и тайным ожиданием нового, неожиданного и радостного счастья. Будущие выпускники и выпускницы, десятиклассники в пиджачных синих парах и больше похожие на студенток девушки в школьных ещё платьях, под ручки провели растерянных, но пока счастливых в своём неведении первоклашек широкой лестницей дореволюционной ещё постройки школы в сердце Петроградской, украдкой вытирая непрошеные слёзы отплакали положенное мамаши, непривычно громко после каникул прозвенел первый торжественный звонок, и новый учебный год наконец-то начался.

А вслед за первым, не совсем ещё учебным, полупраздничным немного днём, уже привычной чередой потянулись школьные обыденные будни. Уроки у Светки чередовались с тренировками, тренировки с уроками, опять уроки, снова тренировки, и так по кругу. Ни о каких прогулках с подружками после школы Светка даже не мечтала, она давно уже забыла, что это такое. То детство, которым жили её подруги-одноклассницы ей заменил спортивный зал: брусья, акробатическая дорожка, бревно и гимнастический ковёр.

Время меж тем стремительно летело, вот уже и клёны с тополями в любимом парке сбросили свой огненный наряд, и злой осенний ветер погнал опустевшими дорожками ржавую пожухлую листву к встававшей на дыбы серыми волнами Неве. А вскоре, проснувшись поздним утром в воскресенье и первым делом выглянув в окошко, Светка увидела и белое, пуховое будто одеяло – выпал первый снег. Сверкающий под ярким солнцем на неожиданно ударившем ноябрьском морозе, тихий и торжественный в своей первозданной чистоте, прекрасный белый снег…

День тот, пришедший, как всегда за воскресеньем, очередной учебный понедельник, и этот снег, пусть даже первый, как и большинство других таких же прекрасных зимних дней, Светка, конечно, не запомнила бы тоже: чуть обжигающий с непривычки щёки и пальцы на руках морозец, яркое над нетронутым ещё снегом солнце, снежки, весёлые краснощёкие мальчишки – всё это уже случалось в её жизни и повторится ещё не раз, не два, и даже не двадцать два. Но именно сегодня, в этот почти уже зимний день произошло нечто, запомнившееся ей надолго…

После уроков, когда они с подружками вышли из дверей, в маленьком скверике напротив школы в самом разгаре шла битва на снежках между мальчишками из её класса и параллельного класса Б. На маленькой тесной Петроградке многие жили в одних дворах, одних домах, одних подъездах, и воевать здесь класс на класс, пусть даже на снежках, никто не собирался, и всё же: маленькие белые снаряды летели, казалось, отовсюду сразу. С криками: «Ага! Попал! Готов!» мальчишки били в кого попало без разбора. И три девчонки, бегущие домой, конечно, попали тут же под обстрел.

Со смехом закрываясь на ходу портфелями, они добежали почти до выхода из сквера, как вдруг неизвестно откуда взявшийся заряд врезался Светке прямо между глаз. Она ахнула от неожиданности, поскользнулась на каком-то мокром корне, выронила портфель и, нелепо взмахнув руками, под радостный смех воюющих сторон растянулась тут же чуть ли не в шпагате. На снег посыпались книжки, ручки, тетрадки и карандаши, яркие маленькие искорки брызнули из глаз. За что они её так? За что?

Светка сидела на снегу, и слёзы, без всякого желания, вдруг покатились по щекам. То ли от незаслуженной обиды, то ли она просто устала от уроков, тренировок, бесконечных брусьев, бревна и хореографии, а может, новый тренер, к которому её перевели совсем недавно, возможно в нём была причина? Светка и сама ещё того не понимала. Но только, словно ниоткуда, вдруг появилось ощущение усталости и какой-то никчёмности того, чем она с такой страстью занималась целый год. Светка сидела на снегу и тихо подрагивая плечиками плакала, как маленькая дура.

К ней подошёл мальчишка, толстый и краснощёкий, имени его она не знала, поняла только, что из бэшников. Весёлый смех и улюлюканье внезапно прекратились, в маленьком сквере стало тихо.

– Ну что ты, – сказал он Светке, – больно? Я не хотел, честное слово. Случайно получилось. Прости, я не нарочно, – он наклонился, – не плачь, пожалуйста, – и протянул ей руку в мокрой варежке: – поднимайся.

Она вытерла глаза ладошкой, отпихнула руку и, всхлипывая, скорее по инерции, принялась отряхивать пальто.

– Да правда, я не нарочно, – он и сам уже чуть не плакал. – Прости, я не хотел, – он поднял её портфель, сложил учебники, ручки и тетради: – вот, держи. А я тебя знаю, ты Света из второго А. А меня Коля зовут. Я здесь, недалеко, на Саблинской живу. Рядом с рынком. А ты?

– Дурак ты, Коля, – пальцем у виска покрутила ему Светка. – С рынка. И не лечишься.

Она взяла портфель, взглянула, не осталось ли ещё чего-то на снегу, но ничего не обнаружив, развернулась и пошла к дому не оглядываясь. И только почти у самого подъезда, словно что-то почувствовав спиной, она обернулась наконец, и тут заметила толстую, в сереньком, узком не по плечу пальто неуклюжую фигуру, плетущуюся грустно в отдалении.

Дома Светка умыла солёное ещё от слёз лицо, наскоро пообедала и села за уроки. К шести она должна была успеть в «Зенит» на тренировку.