Читать книгу Воробышек - Валерий Белкин - Страница 6

Нагой и босой стоял он на каменистом полу то ли в спортзале, то ли в подвале. Вероятнее всего, в подвале. В полумраке проглядывали мрачные стены без намёка на окна, а единственная лампочка свысока освещала лишь тело и поникшую от стыда и холода его гроздь. Руки он держал за головой – таков был приказ. Стулья для зрителей расставлены, но никого ещё нет. Он в томлении ждал. Но вот и началось: возникли и побрели мимо тени, сверху раздался мерный мужской голос:

– Проходите, проходите, садитесь, не стесняйтесь. А ты, выходи на середину, не прячься, все тебя должны видеть, понимаешь. Чего стоишь, чего упёрся-то? А руки-то держи, не опускай! Вот так, вот так. Пусть все знают, какой ты есть, стоит тоже!

Сон оборвался. Валера ещё долго лежал с закрытыми глазами, думая о том, как судьба благоволит к нему, посылая страдания и пророческие сны. Он не знал, что они пророчат, но тайна их часто занимала воображение. Бабушка возилась за занавеской, там стояли печь, кухонный стол, висели на стене полки с посудой. Встал, сходил в уборную и примостился за столом.

Они сидели с бабушкой, пили чай. Поначалу она казалась весёлой, подсмеиваясь, рассказывала о причудах Сони-татарки, о беготне по мужикам Вали снизу, о крикливой и драчливой Катьке, что жила в углу длинного коридора. Работала в магазине и крупу домой себе таскала. Валера не отвечал.

Томили тревога, нетерпение – вечером предстояла встреча с Аллой. Вчера она зашла, пригласила на день рождения к Пеце. Он считал, что его бросили, и смирился – не впервой. С прошлого года как началось, так и по сей день преследовали потери одна за одной. Летом посадили брата, зимой Ябику, ни слова не сказав, ушёл Генка, лучший друг. И явилось неведомое ранее чувство пустоты, словно кто-то выскреб всё доброе из души, и заполнить было нечем. Школа опостылела, повёл себя нарочито вызывающе – и выгнали. Странное злорадство охватило тогда Валеру – лгут, все лгут, притворяются, играют в правду и в честность. И испугался, получается, что потери происходили и раньше, но не с ним, а с другими людьми, и он этого не замечал, не понимал и вдруг распознал.

Открытие добило, и, если бы не Алла, – погиб. Она протянула руку и повела. И умилился тому, как они были схожи во многом.

Оба прятались от чужих глаз, напоказ не лезли. У неё сидел старший брат. Семьи у обоих с неудачной судьбой, безденежные. На этом схожесть заканчивалась. Алла справлялась со всем, не грустила, не хныкала, подтрунивала над Валеркой, иногда с досадой. А он каждый день спешил к ней и находил отклик и понимание. О другом и не помышлял.

Наслушавшись безобразных и бестыдных рассказов и в школе, и во дворе от парней о их утехах с девчонками, он боялся даже и думать о таком сближении. Кроме как разочарования и обиды, оно бы ничего не принесло. Бродили по улицам, засиживались допоздна у её друзей, ходили в кино.

И вдруг она бросила школу, ушла на завод – обозначилась ещё одна потеря. В чём виноват, почему так ведут себя люди с ним – нет ответа. А вчера Алла вернулась, и он ждал встречи на дне рождения Пецы.

Бабушка собралась в магазин, Валера попросил купить водку в подарок Пеце, идёт к нему на день рождения. Та руками всплеснула: по протоптанной тропке решил идти, запить и в тюрьму попасть, не доведёт до добра эта его Алка, опять явилась. И он тоже закричал: ничего не понимает бабущка, ничего, он должен, он обязан там быть! И ударил по столу кулаком. Старушка поджала губы, поправила платочек на седых волосах и ушла.

Днём погладила брюки, рубашку, наказала остерегаться дурных девчонок, домой приходить вовремя. Валерка буркнул, что не маленький, сам знает, причесался, достал из кастрюли с холодной водой масло, отрезал большой кусок и съел. Бабушка опешила, с досадой пояснил, что масло, съеденное перед спиртным, помогает долго не пьянеть. Посмотрела она на внука и отправила в гости.

Была середина июля. Вечер. С пляжа тянулись разомлевшие от жары отдыхающие, с озера слышались крики, хохот, отчаянный визг, ровный шум воды. И горечь охватила Валеру: когда-то днями пропадал там с ребятами. Из воды не вылезали, загорали, гурьбой ходили по пляжу, смеясь и задирая девчонок. Казалось, веселье и радость продлятся вечно – закончилось. Что развело, какие разногласия – до сих пор не понимает и сожалеет…

Пеца жил у озера, в собственном доме. Сад, двор, огород, сараи – всё на одного хозяина. А Валера в двухэтажном общем доме среди бараков на тридцать хозяев. У каждого – по комнате, коридор – общий, пахнущий кислой капустой, и сортир – тоже общий, во дворе на четыре дома. Бабушка, поджав губы, утверждала с обидой, что до войны они с мужем тоже имели свой хутор, и не один, а два. На праздники по два, по три корыта холодца на гостей варила. С болью рассказывала, как раскулачивали, как ночью в окно вылезали по одному, на утро должны были прийти и поубивать всех. Соседи хорошие оказались, пожалели, сообщили вовремя, вот и сумели скрыться с одной подушкой в руках.

Может быть, так и было, кто его знает, кто подтвердит, деда-то давно убили на заводе, случайно переехала машина.

Открыл калитку и попал во двор, не видный с улицы. Росли деревья с яблоками, кусты с ягодами, тянулись частые грядки с луком, помидорами, огурцами. На бревне, напротив крыльца дома, у забора сидела грудастая девушка в красном платье и курила.

– Мальчик, ты к кому?

Валера струхнул.

– Я в гости, меня Алла пригласила.

– Алка? Ну, проходи.

Из-за духоты в доме двери были настежь распахнуты, доносились смех, весёлые голоса, стук посуды. Вошёл и опешил: такой роскоши и красоты он нигде и никогда не видел, лишь в кино. Огромная комната была заставлена шкафами, комодами, столами, стульями, цветами, бутылками, закусками. На стенах ковры, фото в больших и маленьких рамках. До полу свисали на окнах тяжёлые лиловые гардины. Солнце на улице светило, а в доме горела люстра, переливаясь всеми цветами радуги. Девушки, накрашенные, причёсанные, в ярких модных платьях, явно не из местных, сновали между столами, разнося угощения. Парни стояли у открытого окна, курили и переговаривались. А один, крупный и толстый, с лицом китайского бонзы, дремал на стуле. Валера изумился: «Чингиз-хан, завоеватель!» Чингиз-хан, почуяв неладное, открыл глаза, зевнул:

– Чё уставился, мудак, по хавальнику хочешь?

Валера струхнул.

– Нет.

– То-то же, смотри мне, – и Чингиз прикрыл глаза.