Читать книгу Латгальский крест - Валерий Бочков - Страница 6

Когда мне было около семи, я научился становиться невидимкой. Оказалось не так сложно, главное – молчать и не шевелиться. Мы могли сидеть за обеденным столом – отец, мать, брат, – и если я включал режим невидимости, то меня обычно не замечали от супа до десерта. Допив компот и тихо съев раскисшие абрикосы и изюм, я мог неслышно выскользнуть из-за стола и, мягко ступая, выйти в коридор, аккуратно открыть входную дверь и прошмыгнуть на лестничную клетку. А оттуда по ступенькам вниз и на улицу – на волю.

Впрочем, быть невидимкой не всегда плюс. Однажды из- за этого чудесного дара меня чуть не потеряли. Дело было на юге – мы всей семьей приехали навестить деда, тот отдыхал, как и полагается настоящему генералу, на Черном море, в Сочи. Разумеется, в санатории имени маршала Ворошилова.

Я еще не успел очухаться от железнодорожного путешествия. Железный грохот колес, ночные остановки на таинственных станциях, гром тамбуров, сладкий чай с привкусом паровозной копоти. А трубные гудки, похожие на зов вымерших ящеров! А кромешный ад туннелей! И под конец – внезапное утреннее море, розовое и тихое, как мираж.

Дед встречал нас за коваными воротами главного входа. В турецком махровом халате с золотыми кистями, с дубовой тростью в руке, он, припадая на протез, прогуливался по мокрому мрамору аллеи. За ним, из ухоженных зарослей жасмина и бамбука, поднимались разлапистые магнолии с мордатыми цветками и строгие кипарисы, больше похожие не на деревья, а на траурные колонны. Вдоль аллеи в кустах прятались скульптуры солдат в мужественных позах, а выше, среди мокрой зелени, белели корпуса санатория. Еще выше виднелись горы. Нежно-сиреневые и полупрозрачные, будто вырезанные из папиросной бумаги, они походили на оптическую иллюзию или на чудо.

К пляжу спускалась широкая лестница с террасами, где примостились каменные беседки с белыми колоннадами, а рядом, параллельно лестнице, проходила настоящая железная дорога. Стальные рельсы горели на солнце, они почти отвесно уходили вниз и утыкались в лазоревое море. По рельсам вверх и вниз резво гонял вагон. Тогда я впервые услышал слово «фуникулер».

Отец вырядился в летний костюм – двубортный пиджак песочного цвета, шелковый галстук с тропическим орнаментом, кремовые штиблеты. Дед крепко пожал ему руку. Пожал руку и брату, меня ущипнул за щеку. Матери просто кивнул. Я был уверен, что мы тотчас же отправимся на море – волшебный вагон доставит нас прямо на пляж. Оттуда, сверху, я видел кромку берега с шеренгой пляжных зонтов и белую полоску прибоя. Ну и море, конечно.

– Так, – дед вскинул руку с часами. – Обед я заказал. Тринадцать ноль-ноль. До обеда – бассейн.

– Но, папа… – пискнула мать и осеклась.

Простое это слово она произносила всегда с трудом, почти с мукой. Мне показалось, что ей тоже очень хочется на море. Старик не обратил на нее внимания, он повернулся и, гвоздя палкой мраморные плиты, захромал в сторону бассейна. Дед успел загореть (бритый череп сиял бронзой) и был мрачен и монументален, как султан в изгнании. Остальные Краевские послушно потянулись за ним. Все, кроме меня.

Ослушаться старика мне бы не пришло в голову, я просто растерялся. Приехать к морю и купаться в каком-то дурацком бассейне? В этот момент к платформе причалил вагон фуникулера и приветливо раскрыл двери. Толстяк, похожий на дачника, и женщина в изумрудной пижаме неспешно вошли внутрь. Я включил режим невидимости и прошмыгнул за ними. Двери зашипели и закрылись. Вагон беззвучно тронулся и покатил вниз. Мимо проплывали кусты красных рододендронов и пальмы с волосатыми, как орангутаньи ноги, стволами.

Море – вот оно! Первым делом я подбежал к самой воде.

Галька в полосе прибоя была мелкая, она звонко шуршала в морской пене и походила на конфеты «Изюм в сахарной глазури». Волна подкатывала – я отступал. Она закручивалась белым гребнем, разбивалась и с печальным выдохом убегала назад, заманивая меня в море.

Процесс напоминал игру. Все коварство этой игры я испытал, когда одна из волн неожиданно оказалась вдвое выше предыдущих и окатила меня. Я стоял в шортах и сандалиях, мокрый по пояс и смеялся.

Море оказалось не просто водой. Оно было живым, веселым и озорным существом. От него пахло мокрой солью и свежими огурцами. Упругие волны катили к берегу, белые барашки пенились и исчезали. На горизонте, сливаясь с небом, виднелся корабль. Плоский, как мишень в тире, он почти неприметно полз на север.

– «Червона Украина», – раздался бас с небес.

Я обернулся, задрал голову. Надо мной возвышался великан с пышными седыми усами – голый, если не считать черных трусов по колено и выгоревшей тюбетейки.

– Крейсер, – добавил он непонятное слово. – Бывший «Адмирал Нахимов».

– Пароход?

– Салага! – Усатый продолжил говорить загадками. – Крейсер, говорю.

Он присел на корточки. Руки, большие и страшные, все в седых волосах, были покрыты шрамами и синими татуировками. Правая напоминала клешню – указательный палец был срезан под корень, на его месте торчала розовая круглая шишка.

– Ты чей, малец?

– Краевский.

– А-а! Это хромой который? Армейский, из танкистов?

– Не, пехота! А вы тоже генерал?

– Морской только. Знаешь, как называется?

Я знал.

Он одобрительно хлопнул меня по спине. Я поперхнулся: ладонь была как лопата. Усатый засмеялся. Из седых волос на груди взглядывала некрасивая русалка с огромными сиськами. На плече синел якорь, его обвивали две змеи с острыми языками.

– Это жало? – Я ткнул в змею.

– Язык это. У них яд в зубах.

– А как же они сами не отравятся?

Адмирал задумался.

– Плавать умеешь? – спросил.

– А то!

– А нырять?

– Ну.

– А под водой сколько можешь просидеть?

– Зачем? – удивился я.

– Ты что? А вдруг винт заклинит. Починить. – Адмирал поскреб клешней подбородок. – Или фашистский корабль взорвать прикажут. Мину подложить. К примеру.

Я прикинул – моряк дело говорил.

– Пойдем, салага. – Он снова огрел меня ладонью. – Научу.

Я разделся, остался в трусах. Адмирал кинул тюбетейку на гальку, взял меня за руку. Мы вошли в воду. Мне по горло, ему по грудь.

– На островах Карибского моря ловцы жемчуга сидят под водой по три минуты, запросто…

– А я?

– Вот щас мы и проверим! Под водой не жмуриться! Смотреть на меня! Травить воздух по мере надобности – ферштеен?

Мы погрузились. Я открыл глаза. Его усы распушились, он стал похож на моржа, только без бивней. Мне снова стало смешно, я начал пускать пузыри и тут же, нахлебавшись воды, закашлялся. Кашлять под водой оказалось несподручно. Моряк выдернул меня на поверхность.

– Эх, салага! Секи момент! – Он держал меня за плечи, мои ноги болтались, не дотягиваясь до дна. – Правило номер один!

Через два часа я нашел столовую. Наш столик стоял на открытой террасе. Мои только пришли и неспешно рассаживались. По белой скатерти расползались кружева тени от дикого винограда, что хищно обвивал бамбуковый навес. Проскользнул на пустой стул и, выставив ладошки, тихо сказал: «Руки мыл». Хотя меня никто и не спрашивал.

– Соль? – грозно спросил дед.

– Чижик, – мать тут же обратилась ко мне. – Передай дедушке соль, пожалуйста.

Соль, перец, горчица и хрустальный флакон с уксусом уютно устроились на мельхиоровом подносе рядом со мной. Схватив соль, я вскочил и тут же все опрокинул. Из склянки с горчицей на скатерть выползла желтая жижа. Резко пахнуло уксусом.

– Раззява! – радостно крикнул брат.

Отец брезгливо сморщился, мать отвела глаза. Я замер с вытянутой рукой; в кулаке была зажата солонка. Дед поднял глаза.

– Поставь! – Он взглядом указал перед собой. – Соль из рук в руки не передают. Примета плохая.