Читать книгу Узнавание - Валерий Черешня - Страница 15

Он бреется, вытягивая шею,

и видит голый сад в окно,

где ветви в сумерках синеют…

тогда он говорит: «дерьмо».

Он обращается не к саду,

в зиме застывшему, застуженному,

не к жизни ежедневной, сладу

с которой нет, да и не нужно,

и даже не к себе, – привычно

на ощупь добривая скулы,

он просто произносит слово

вслепую, повинуясь гулу.

Когда напротив света – ореол

волос его пушится в блеске солнца,

но недоволен чем-то, даже зол.

Мы есть ни взгляд снаружи, ни внутри

живое копошение тепла.

Есть третье, невозможное, смотри,

смотри, там пусто – ни добра, ни зла;

там только день, какой угодно день,

пробивший тучи солнца яркий коготь,

и человек отбрасывает тень,

прилипшую к асфальту, словно дёготь,

и я – лишь точка вгляда на него,

на свет над ним, живущая лишь этим…

И никого, чтобы расставить всех

и успокоить, правильно отметив.

Эти спазмы любви-нелюбви,

как погода за пыльным окном —

заболочены мутью тоски.

Краснощёкое слово: любовь,

давних лет умирающий зверь,

но кусается загнанно, зло.

Нет исхода и заперта дверь.

Если гибнуть, то гибнуть вдвоём.

Он был мёртв, ничего не писал,

взгляд блуждал среди дохлых вещей,

с их ухмылкой копчёных лещей,

мелкий голос хихикал: «пропал!»

Это место ушедшей любви,

«ничего» отвратительный зоб,

перекрёсток корысти и лжи

и гнездо неразобранных злоб.

Да, и всё-таки, сердце лечи

пустотой-голизной за окном.

И молчи, ради Бога, молчи,

чтобы слово не сделалось злом.

Тогда он пойдёт и живьём попадёт в черноту

осеннего сада пустого, с его перехлёстом

голодных и голых ветвей на холодном ветру,

живущего в воздухе редком свободно и просто.

Беспамятство жизни, покорной и свету, и мгле,

цветенью и смерти недолгой, предстанет укором:

«нечисто твоё пребывание здесь, на земле!»

И он будет изгнан из этого сада с позором.