Читать книгу Узнавание - Валерий Черешня - Страница 23

…и вот опять идут простые дни

без рифмы и размера. Очень рано

встаю, готовлю чай и умываюсь…

Какой покой в обыденных словах,

написанных на следующий вечер,

когда от света – еле видный след,

зажившая царапина, но утром

те пять минут, когда привычка жить

ещё не обрела привычной власти, —

вся чернота холодной зимней ночи

да две полоски света на стене

от окон, где проснулись часом раньше, —

вот всё, что есть, помимо горечи душевной,

столь беспричинной и несоразмерной,

что удивлённый и чужой следишь,

как тело медленно встаёт и суетится,

и ставит чай, и прячется в одежду,

и всё затем, чтоб не успел додумать

простую мысль: тебе дарован день,

ты – избранный сосуд в каком-то смысле,

но смысл и цель настолько далеки

от ежеутреннего сонного похмелья,

от сложенных в бессилье длинных рук,

от коридора тесного, в котором,

уже в дверях опомнившись, не верю:

и это я в шатающемся теле?

Весёлый мальчик, ты пришёл за мной, —

смешинка съедена, и щёки распирает,

ты, как всегда, некстати, вертопрах,

я нахожусь на службе, ergo занят

серьёзной чепухой; кругом сидят

живые равновесья благ и тягот,

они насуплены и вряд ли одобряют

твою беспечность, впрочем, ты упрям,

к тому же, мне на улицу пора,

ты это знаешь и мостишься сбоку,

и стоит зазеваться, как прильнув,

сливаешься со мной, вот новым взглядом,

уже твоим гляжу на всё вокруг:

дома разбросаны, негреющее солнце

им отмеряет тень и строит их в шеренги,

машины ждут толпой у переезда,

а паровозик маленький снуёт,

и белый пар – сугроб среди сугробов.

Неотличима шалость от труда,

неотличима, видишь, я шагаю

и каждым шагом зарабатываю столько,

чтоб возместить потерю сил от шага.

О, равновесье дивное, закон

всеобщий и дарующий спасенье

душе приблудной и несмелой!

                                     Я – в законе,

беру, что можно, от щедрот природы

и никому на свете не мешаю.

                                         Ты внушил

мне это чувство, ветреник весёлый?

Сегодня день – за все не дни награда.

Всё так совпало: редкой тишиной

внутри и тихим местом у окна

я награждён за месяцы бездушья.

                                        Тихий ангел

спокойно направляет трезвый взгляд

на вымерзший пустырь, где два скелета

больших деревьев связаны верёвкой,

и простыни дубеют на ветру,

старуха бьётся с мокрым полотенцем,

а мальчики затеяли игру

беззвучную отсюда.

                                Светлый контур

многоэтажной ряби новостроек

виднеется вдали на горизонте.

Всё видимое только подтвержденье —

наружная судьба моей души,

но странным образом и вправду существует…

Я медленно живу. Свет угасает.

Сначала исчезают новостройки,

старуха возвращается домой,

деревья нависают тёмной мощью.

Я вспоминаю строки из стиха,

написанного раньше: «Бог дарует

обитель тихую…»

                          И повторяю: «Бог дарует».

Что же прекрасно сейчас?

Не спрашивай, смотри в окно,

где красный кирпич и красный закат,

в тупик упирается улицы ров,

прохожий уходит в область утрат,

скрытую стенами соседних домов;

взгляд,

ломаясь о непрозрачные преграды, —

цветок на подоконнике, антенны разлёт, —

добирается до пологого ската

крыши, под которой крыша трамвая плывёт,

поднимается по циклопическим трубам,

чьи жерла небесное нёбо коптят,

выдыхая курчавые шубы, —

их руно на закате рождает ягнят…

…не это ль прекрасно,

так идти неуклюже и наоборотно

от предмета к себе, чтобы стало стремительно ясно,

для чего так пространство заполнено точно

                                                                и плотно,

почему так на месте любое в оконном улове,

что эпитет лишь эхольный отклик бесспорных

                                                                предметов,

и тишайшая тишь воцаряется в мысли и слове,

осенённая сложным закатом из светлого света…

…но ты, разорвав

шаманскую связь из всего лишь слов,

вернёшься к тому за окном,

что стойко живёт, проявляя нас,

вбирая закат и старея тебя,

безостановочно скользя,

сквозь то, что прекрасно сейчас.