Читать книгу В поисках Минотавра (сборник) - Валерий Михайлов - Страница 8

– Я так понимаю, барин, что иллюминат должен быть в иллюминаторе, а ежели он не в иллюминаторе, то какой же он иллюминат? – услышал я, и проснулся.

Я всё ещё был немного под кайфом, поэтому потребовалось около минуты, чтобы сообразить, что лежу я у себя в постели, в домике дракона. Лежу, как полагается, раздетым. Одежда аккуратно сложена на стуле. На теле никаких следов бурного секса: ни засосов, ни царапин.

И ни одного воспоминания о том, что было после принятия волшебной пилюли. Поняв всю тщетность разобраться без посторонней помощи с тем, что было вчера, моё сознание вернулось к разбудившим голосам. Сначала я решил, что дракон смотрит по телевизору какой-нибудь наш ответ Ларе Крофт, – иначе откуда взяться дурацкой фразе про иллюминатов и иллюминатор, – но тут до меня дошло, что голоса настоящие, и их источник, а вернее источники, находятся на кухне. Один принадлежал дракону, а другой… предстояло выяснить. Беседовали они, разумеется, не об иллюминатах, – якобы услышанная идиотская фраза оказалась порождением моего подсознания.

Одевшись, я направился сначала в туалет, а потом на кухню, решив, что если дракон желал разговаривать конфиденциально, то пригласил бы гостя к себе.

Гостем оказался бесцветный мужик неопределённого возраста в поношенном костюме и засаленном галстуке – из тех, что были модными году в семидесятом. Похоже, реликвия передаётся у них в роду по наследству.

Гость вдохновенно что-то вещал, а дракон слушал с тем вниманием, с каким, наверное, апостолы слушали Христа.

Увидев меня, дракон приветливо оскалил пасть.

– А, проснулся? Присоединяйся, – сказала он, и, обращаясь к гостю, добавил: – Геннадий Петрович, позвольте представить моего ассистента и правую руку.

«Стремясь стать чьей-то правой рукой, следует помнить, что, кроме всего прочего, ею вытирают задницу, держат член, когда ссут, и чаще всего онанируют», – промелькнуло в голове. Вслух же я сказал:

– Константин. Приятно познакомиться.

– Рад такой чести, – ответил гость, вставая и протягивая руку. И чуть не перевернул чашку – дракон потчевал его чаем с печеньем.

– Геннадий Петрович – диссидент старой закалки, – сообщил дракон, когда мы обменялись рукопожатием. – У него свой метод борьбы с властью.

– Я считаю, что власть ругать бесполезно, – вдохновенно сообщил Геннадий Петрович, и его глаза воспылали «огнём паранойи».

– Вот как? – опрометчиво спросил я.

– Именно так! – он тут же сел на любимого конька. – Власти привыкли к ругани, они к ней готовы. В их руках есть всё, чтобы противостоять ругне: милиция, СМИ, административный ресурс, спецслужбы, пиарщики и политтехнологи, и так далее. К тому же, ругая власть, мы льём воду на её колесо, так как, борясь с руганью, власть оттачивает своё мастерство. От ругани она становится сильней, изворотливей, находчивей.

А посему власть надо хвалить, – продолжил он, громко глотнув чаю. – Хвалить до тошноты, до отвращения, до стойкого желания проблеваться. Надо рукоплескать в ответ на каждый её шаг, петь дифирамбы, кричать «осанна»! Нужно восторженно воплощать в жизнь её наиболее абсурдные решения, а то здравое, что она пытается воплотить, необходимо либо саботировать, либо доводить до крайней формы идиотизма, и воплощать уже в этом виде.

– А, по-моему, в СССР, да и сейчас, все только этим и занимаются, – заметил я.

– Ну, и где ваш СССР? – всплеснув руками и чуть не перевернув чашку, воскликнул он!

«Помилуйте, Геннадий Петрович! Этак вы к Эсесеру и чашки отправите», – чуть не ляпнул я, но в разговор вовремя вмешался дракон. Не желая выслушивать речь Геннадия Петровича по второму кругу, он сообщил:

– Сегодня Геннадий Петрович сражается с властью на просторах интернета.

– Ну, это громко сказано, – засмущался тот.

– Он создал прекрасный сайт: «Клевета и обман. Средство массовой дезинформации». Так, кажется?

– Совершенно верно.

– Так вот, – быстро продолжил дракон, чтобы Геннадий Петрович, не дай бог, не решил сам рассказать о своём детище, – на этом сайте только дифирамбы и цитаты, цитаты и дифирамбы, да такие, что тошнить начинает с первой строчки.

– Ну, так… – попытался сказать Геннадий Петрович, но дракон оборвал.

– Вы, как я понимаю, человек занятой, прибыли по делу, а я так и не удосужился, так сказать… – выдал он несколько извиняющимся тоном.

– Я, собственно, вот по какому поводу: Из достоверных источников мне стало известно, что именно жиды сначала помогли Гитлеру прийти к власти, а затем его руками сотворили тот самый холокост, чтобы потом стричь со всего мира купоны. И теперь они спонсируют русских скинхедов, чтобы сначала подбить их на погром, а потом раздуть из этого скандалище, и добиться ещё более привилегированного для себя положения. И, как истинный патриот, так сказать, я хочу сделать это достоянием всеобщей гласности, вот только боюсь, что чинимые жидами препоны окажутся непреодолимыми, и…

– То есть вы ищете защиты и покровительства?

– Именно, – оживился Геннадий Петрович, – защиты и покровительства. И как только мне стало известно о вашем прибытии…

– А откуда, позвольте спросить, стало известно? – строго спросил дракон.

– Надеюсь, вы позволите мне сохранить это в секрете…

– Ну, пожалуйста. Но вы точно уверены в том, что полученные вами сведения о коварных замыслах жидов на сто процентов достоверны?

– Могу поклясться на чём угодно.

– Этого не надо – достаточно вашего слова. Ладно, сделаю всё, что в моих силах, а теперь…

– Благодарю вас, и не смею больше отвлекать.

– До свиданья.

– Похоже, ты не очень любишь комиков? – спросил дракон, когда за посетителем закрылась дверь.

– Таких – нет, – ответил я.

– Ладно, – сказал дракон, – перейдём к повестке дня. Сегодня я буду занят своими делами, так что считай, что у тебя выходной.

Решив, что разговор закончен, он направился к себе, но я остановил его:

– Подожди!

– Ну, что ещё? – недовольно спросил он.

– Я о вчерашнем… После пилюли я ничего не помню.

– Хочешь узнать, что вчера было?

– Ну да.

– Ничего интересного. Ева дала тебе слишком большую дозу. Ты вырубился – и всё.

Что-то в голосе или в лице дракона заставило меня усомниться.

– Это точно? – спросил я.

– Точно-точно, – ответил он, и, не дожидаясь следующей реплики, нырнул в комнату.

Его «точно-точно» только усилило подозрения, вот только ни подтвердить, ни развеять их я не мог, а раз так…

Оставшись один, я поймал себя на том, что совершенно не знаю, чем заняться в свалившийся на меня выходной. За несколько дней инспекции я настолько привык везде следовать за драконом и делать всё, что он говорит, что вновь обретённая свобода показалась обузой… Наверное, похожее, но многократно более сильное чувство испытали люди, когда в пятьдесят каком-то году откинулся их усатый нянь.

Несколько лет назад я побывал в таком положении. Моя подруга, с которой я проводил свободное время, окончив учёбу в Ростове, вернулась домой. В первое время после её отъезда я, выходя погулять, ловил себя на том, что ноги по привычке несут к дому, где она снимала квартиру. А ведь мы даже не любили друг друга, а так, проводили время в совместных удовольствиях. С ней было прикольно. С ней было хорошо, несмотря на сумасшедшие выходки. Так, например, когда я, по её мнению, во время секса двигался недостаточно интенсивно, она начинала истошно орать: «Мув! Мув! Мув!» – подражая голливудским сержантам, и тыкать мне в ягодицы зубочисткой. Она постоянно цитировала всякую хрень, и, когда я поцеловал её в первый раз, выдала:

– Мокро.

Минет она называла «игрой в птичку», и, прежде чем взять в рот, внимательно, – не хватало только лупы или двойного лорнета, – осматривала «с ног до головы», а потом говорила «птичьим» голосом:

– Какой миленький червячок! Сейчас я тебя съем, мой малыш.

А ещё она любила играть в ковбоев. Во время игры надевала сапоги на тонких шпильках, усаживалась на меня сверху, и, пришпоривая каблуками, заставляла изображать необъезженного мустанга.

Я в отместку смешил её накануне оргазма, забавляясь тем, как она пытается совмещать смех и стоны, или кричал всякие глупости ей в письку, а потом прикладывал ухо в надежде услышать эхо…

Из зависания меня вывела мысль о доме, где я не появлялся несколько суток. Там настала пора делать уборку, да и вообще дом – это дом. Вот только попасть домой мне было не суждено. Примерно на полдороги меня окликнул мужчина лет тридцати, совершенно незапоминающейся наружности.

– Извините, молодой человек, вы не подскажете…

В следующее мгновение внутри меня что-то хрустнуло, в глазах вспыхнул и погас яркий свет.

Очнулся я привязанным скотчем к стулу в просторной комнате без окон. Из декораций – бетонный пол, отштукатуренные стены и бетонный потолок. Дверь находилась у меня за спиной, вне поля зрения. Передо мной стоял письменный стол, на краю которого с моей стороны сидела дамочка лет тридцати. Рост средний, изящная, лицо красивое, волосы короткие. Одета в серую блузку казённого фасона и такую же юбку почти до колен. На ногах – красивые модные туфли на десятисантиметровых шпильках. Несмотря на дурацкую одежду, её можно было назвать привлекательной, если бы не выражение больших тёмных глаз, от которого пробирало холодом до костей. Казалось, её глазами смотрела сама смерть. Рядом с дамочкой стоял электрический чайник с кипятком: из носика шёл пар. Освещала картину свисающая с потолка лампочка ватт ста пятидесяти.

– Ну? – спросила дамочка, окинув меня убийственным взглядом.

Похоже, она чего-то ждала. Скорее всего, подробного рассказа о делах дракона. Вот только, как говорится в фильмах, каждое сказанное слово могло быть использовано против меня, поэтому я выдал следующее:

– Послушайте, – плохо пытаясь скрыть страх, промямлил я, а было страшно до усрачки, – я понимаю, что вы – люди серьёзные, и скажу всё, что нужно, только скажите, что рассказывать.

– То есть ты готов рассказать всё?

– Совершенно верно.

– Вот только всё, что ты можешь рассказать, я и так знаю.

– Тогда чего вы от меня хотите?

– Чего я хочу, Тварь! – рявкнула она, ткнув меня ногой в грудь. Я упал вместе со стулом. – Я хочу, – продолжила она, поставив ногу на моё лицо так, что острый каблук упирался в кадык, – чтобы ты понял, мразь, что я могу сделать с тобой всё, что захочу, и только от того, насколько хорошо будешь повиноваться, зависит твоя судьба.

– Я понимаю, – пробормотал я в подошву туфли.

– Очень хорошо, что понимаешь, – сказала она, возвращаясь к столу, – а раз так, я хочу, чтобы для начала ты поцеловал мои туфли. Или предпочитаешь, чтобы я ошпарила кипятком твои яйца?

– Не надо кипятка, – взмолился я, чувствуя, что она не шутит, – я согласен целовать туфли.

– Согласен? Да ты, сука, должен умолять об этом одолжении!

– Пожалуйста, умоляю, позвольте поцеловать ваши туфли!

– Ладно уж, целуй.

– Но я не дотягиваюсь.

– А ты дотянись.

– Как?

– А ты ползи, извивайся со стулом.

И я принялся извиваться. Сначала у меня ничего не получалось, но постепенно я приловчился, и вскоре смог подползти на нужное расстояние к её туфлям и принялся их облизывать. Она же поочередно подставляла мне верх, подошвы, каблуки…

И вот, целуя туфли, я поймал себя на том, что мне это нравится, что меня это жутко возбуждает, и что, несмотря на страх и унижение, а может благодаря им, я испытываю офигенный кайф. Я был готов бесконечно долго целовать её туфли, но она решила, что для первого раза достаточно, и убрала ноги от моего лица.

– О, да ты в восторге! – насмешливо сказала она, заметив мою эрекцию. – Скажи, тебе понравилось? Только не смей врать!

– Это чудесно, – признался я.

– Видишь, я действительно сделала тебе одолжение, позволив слизать пыль с подошв.

– Вы правы, – согласился я.

– И ты не хочешь меня поблагодарить?

– Спасибо, – пробормотал я, окончательно чувствуя себя идиотом.

– То-то же, – она усмехнулась. – Ладно, теперь застолбим территорию, и можешь быть свободным.

Сказав это, она ударом ноги перевернула стул так, что я вновь оказался на спине, затем сняла трусики, и, присев над моим лицом, начала ссать. И – какой ужас! – это мне тоже понравилось, и пока горячая струя заливала лицо, по телу прокатилась волна блаженства. Я кончил, испытав сильнейшее удовольствие и не менее сильную фрустрацию.

Поссав, она вытерлась трусами и небрежно бросила мне в лицо, но промахнулась. Затем вытерла об меня туфли, на которые попали брызги.

– О, да ты приплыл, – констатировала она, заметив мокрое пятно на штанах. – Теперь ты принадлежишь мне.

И это было правдой. Я действительно принадлежал ей, и ничего не мог с этим поделать. Прикажи она сунуть руку в кипяток, я бы выполнил, не задумываясь. Таков был результат её действий и слов.

Достав из ящика стола нож, она разрезала скотч.

– Пойдём, я покажу твою комнату, – приказал она.

Мы вышли из «пыточной», прошли по коридору и остановились перед одной из множества одинаковых дверей без каких-либо номеров или табличек.

– Входи, – сказала она, распахнув незапертую дверь, – располагайся. Можешь пользоваться всем, что найдёшь.

Комната оказалась размером чуть больше вагонного купе. Кроме узкой кровати там был стул с аккуратно сложенной одеждой, и тумбочка. И ещё раздвижная дверь, которую я принял за дверь встроенного шкафа. Открыв её, я обнаружил ванную с ванной и унитазом. В углу стояла картонная коробка, большие буквы на которой гласили: «Для грязной одежды и обуви».

Раздевшись, я бросил в коробку своё тряпье, и забрался в ванну. Набирать воды не стал, а просто лёг и пустил воду из душа.

Я был… Во время мужского анального секса, за счёт стимуляции членом активного партнёра предстательной железы пассивного, у последнего наступает семяизвержение. И если половой акт длится достаточно долго, наступает у всех – такова физиология человеческого тела, не имеющая ничего общего с сексуальной ориентацией. Так вот, именно семяизвержение является наиболее психотравмирующим фактором для многих гетеросексуальных мужчин, подвергшихся сексуальному насилию, и считающих гомосексуализм злом. «Если я кончил, значит, мне это понравилось, а раз так, то я – пидор!» – думают они, и подобное «открытие», не имеющее ничего общего с реальным положением дел, толкает многих на самоубийство.

Я был не настолько шокирован, чтобы думать о смерти, но происшедшее полностью разрушило картину моего «я».

Я никогда не был ханжой или пуританином, и считал единственным сексуальным извращением возведенное в принцип целомудрие. Во время сексуальных игр я совершенно свободно могу и туфли женщине поцеловать; а если она мне нравится очень сильно, позволю, если ей захочется, умыть меня мочой; соглашусь я и в садо-мазо сыграть, и ещё на разные штучки. Но ключевым моментом во всех случаях будет любовная игра.

То же, что проделала со мной она, не было игрой. Она смешала меня с говном, и мне понравилось. Я тащился от того, что превращался в ничтожество, причём именно тащился, а не вынужденно подчинялся обстоятельствам, чтобы избежать пыток, увечий и смерти. Вернее, страх тоже играл свою роль, но в самом начале. Позднее измывательства действительно стали для меня одолжением.

А ведь её поведение было не простым измывательством, ритуалом превращения меня в вещь или раба. Благодаря спектаклю она показала мне мою сущность с такой стороны, о которой я не мог подумать. Она продемонстрировала мне меня, и в этом отношении действительно сделала огромнейшее одолжение. А теперь всё следовало каким-то образом проглотить, свыкнуться, принять, как часть своей природы. Но как это сделать?

Вопрос остался без ответа. Помедитировав вдоволь в ванне, я вымылся под душем, вытерся кем-то приготовленным полотенцем, и перешёл в комнату.

Там меня ждали трусы, футболка, джинсы, носки и кроссовки. Всё новое.

– Ну что, неплохо, – решил я.

Я надел трусы, футболку и лёг в кровать. Дверь была открыта, но мысль о том, чтобы уйти без разрешения, не могла прийти мне в голову.

– Это всё хуйня, – сказал я себе, подытоживая мысли, – по сравнению со строительством узкоколейки – сущий пустяк.

После чего я завалился спать.