Читать книгу Дом. Повесть - Валерий Николаевич Казаков - Страница 6

Осенью Фрося снова вышла замуж за бывшего солдата Первой Мировой Войны, фронтовика и доброго человека, Больших Павла Ивановича. Этого парня все в деревне называли просто Большим, хотя он был низок ростом и сух. Мужики уважали его за то, что он умел дико свистеть в два пальца, а в пьяном виде после стакана водки садился играть в карты и спускал с себя всё вплоть до последних штанов.

Свадьба у Фроси и Павла была невесёлая. Родители жениха косо погладывали на Фросю, но перечить Павлу не стали. Он был хорошим портным и крестьянствовал с толком.

На полатях в просторном доме Фроси теснились распаренные от духоты и табачного дыма дети. Тут был и Алешка, которого не так давно привезли с пасеки незнакомые мужики. Алешка был худ, грязен и сильно заикался. Но сколько его не спрашивали, что с ним случилось, кто его напугал? – он толком ничего не рассказывал, да и слушать его, честно говоря, было тяжело. Зато, когда он успокаивался и переставал заикаться, то уверял, что прожил в лесу всё лето, где питался рыбой, ягодами да грибами, только никто ему почему-то не верил. Разве можно такому мальцу в лесу целое лето прожить? Там ведь место-то страшное, дикое, глухое. Даже охотники в этом месте надолго не задерживаются, где уж мальчишке. Ясно, что бродяжил где-то, но не сознается.

После свадьбы Фрося закрыла свой большой дом на замок и перебралась жить к мужу. Детей Фроси бородатый и упрямый сват Иван, когда оставался в доме один, стал называть «привалоками». Если Фроси в доме не было, их не кормили, да и она, если честно признаться, не очень за ними следила. После свадьбы работать пошла. Сначала устроилась рабочей на местный маслозавод, который остался от сосланного в Сибирь прежнего владельца, потом её мастером на этом заводе поставили. Всё же она имела кое-какое образование, и некоторое время работала тут при старом владельце.

Весь завод этот в обычном крестьянском пятистеннике размещался, но масло тут делали хорошее, которое шло на экспорт в Англию. После того как сметана собьется, полученное масло сильно промывали проточной водой, чтобы дольше не кисло, на леднике хранили, немого подсаливали для вкуса. Зимой на санях отвозили это масло в Казань. Иногда и ребятам Фросиным кое-что перепадало. Они придут вечером в пересменку, юркнут под медный чан в углу, а Фрося бросит им туда в тарелке чего-нибудь. Они без хлеба ухитрялись сливочное масло есть и сметаной прихлёбывать. Правда, такое счастье нечасто случалось…

Потом Фрося от Павла ещё двоих детей родила. После этого на «приволок» в новой семье вообще перестали внимание обращать. Только бабка Анна, жалеючи, бросала им что-нибудь на полати, а они за эту случайную еду отчаянно дрались.

Весной дети ели песты и сивериху, корешки какие-то сладенькие находили. Летом – ягоды, репу, горох с чужих огородов. Когда наступали теплые дни, в чужом доме детям становилось вольготнее. И деду Ивану от них в это время доставалось. Не любили они деда, говорили о нем гадости. Дед нервничал, бегал за ними с пастушеским бичом, пытаясь ударить.

Несколько раз Иван на них Фросе жаловался, просил наказать детей за проказы. Она порола их до полусмерти, но не могла отучить от глупостей. Фрося, бывало, за стол после порки садится, а детей боится пригласить. Те, что маленькие, от Павла рожденные, тоже за стол лезут, а Маруську с Лизой никто не приглашает. Так и просидят на полатях обе девки голодные, если бабка за них не вступится. Бабка у них добрая была. То украдкой, то ещё как-нибудь Лизу с Маруськой подкармливала. Правда, дед у неё странный был. Не любил лишних ртов в своем доме. Зато от лошадей был без ума. То гулять их ведет, то купает, то лечит самодельными мазями.

А ещё дед куриные яйца любил. Бабка накопит десяток яиц, спрячет от деда, чтобы больше детям досталось, а он найдет и зажарит их в печи на свином сале. Дети почувствуют вкусный запах, тихо слезут с печи, сядут на лавку у окна, дед посмотрит на них хмуро, съесть половину яиц, а потом позовет детей к столу. «Ну, чего глядите, дармоеды! Берите хлеб да садитесь рядом».

Просыпались в нем иногда жалость. Тоже ведь имел когда-то своих детей, знал, сколько им энергии надо, чтобы вырасти.

Фрося на маслозаводе стал получать кое-какие деньги, и, казалось, могла бы для Лизы с Маруськой чего-нибудь купить из одежки. Но вместе с деньгами у Фроси появилась странная страсть к мануфактуре. Как только узнает, что в местный магазин новую партию ситца привезли, так всю ночь не спит, а утром в четыре часа уйдет в любую погоду, чтобы занять очередь пораньше. Ткани яркой накупит, нашьет себе сарафанов разных на швейной машине «Зингер», а лоскутки спрячет, чтобы девок не дразнить. Лизке с Маруськой свои старые платья перешивала. Девочки и этому были рады, как – никак мать им обнову сшила. Всё её руками. Разве можно её за это не любить?

Сейчас бабка Фрося, это моя соседка. Дом у неё старенький, но ещё добротный. Фрося живет в нем и радуется. Павел у неё давно умер, но она и без мужа детей хорошо воспитала, на ноги поставила, дала кое-какое образование.

Выйдя на пенсию, бабка Фрося стала набожной. На рейсовом автобусе она ездит молиться в Кумены каждое воскресение, на почту бегает часто, с людьми любит поговорить. Лет ей уже много. К старости она стала очень ласковой, тихой и рассудительной.

Я однажды с дочерью её разговорился, которую Марусей звать. Рассказала мне она, что бабка Фрося сейчас почти все свои деньги по почте посылает в православные женские монастыри, чтобы набожные люди там её грехи отмаливали. И свечи в храме всегда самые дорогие ставит. На свой день рождения семьдесят пять таких поставила. В Страстную пятницу о Священном Писании рассказывает – плачет. Так жаль ей Христа, который один остался в Гефсиманском лесу. Все ученики Его, которым он до этого ноги обмывал, уснули крепко, а он, зная на какую муку будет вскоре обречен, плакал и молился… Или в газете что печальное прочтет – тоже в слёзы. Вот такая вот сентиментальная стала старушка.

Как-то встретил её на дороге, она увидела меня, остановилась и обратилась ко мне со словами:

– Ой! Это не Николая ли Николаевича сынок?!

– Да, – говорю, – он самый.

– Миленький ты мой! Отец-то у тебя золотой был человек. Красивый, добрый, культурный. С ним обо всем можно было побеседовать. И ты тоже таким же будь. Люди-то кругом тоже ведь хорошие живут. Надо им соответствовать.

Я стоял перед бабушкой Фросей и не знал, что ей ответить.

– Хороший у тебя был отец, хороший. И ты будь таким же, – ещё раз повторила она и пошла дальше, как будто свет в руках понесла… А с другой стороны, чем она виновата, что родилась в тяжелое для страны время? Что судьба у неё сложилась так неудачно? Можно ли было тогда жить как-то по-другому? Никто не может правильно ответить на этот вопрос. Ведь в реальной жизненной истории иногда трудно отличить причину от следствия, результат от погрешности, правду от лжи.