Читать книгу Люди и тени. Тайна подземелий Кёнигсберга - Валерий Сергеев - Страница 3

«Я мог стать сказочно богатым и купаться в роскоши, мои желания исполнялись бы быстро и беспрекословно… Только судьба распорядилась совсем иначе… Но в моей душе нет и тени обиды. Я благодарен Создателю за то, что остался жив и имею возможность радоваться солнцу и растить своих детей…

Я же их простил…»

Да будет то, что есть, а враги… пусть теперь сами замаливают свои грехи.

Начало августа на Самбийском полуострове выдалось совсем не летним. По Балтийскому морю гуляли штормовые ветра, прилетевшие откуда-то из Швеции, они подняли высокую волну и заполонили небо лохмотьями грязных туч. Не по сезону затяжные и холодные дожди уже целую неделю нагоняли тоску на жителей Кёнигсберга.

Вечером, 8 августа 1564 года, пользуясь временным затишьем в разбушевавшейся непогоде, вдоль северного крыла Королевского замка, оживлённо беседуя между собой, прогуливались два человека. Были они довольно важными персонами, поскольку сам комендант Замка барон Отто фон Трейт лично расставил караулы, дабы жители Замковой слободы, иногда слоняющиеся здесь по делу или без дела, не могли помешать непринуждённой беседе этих знатных господ.

Даже издали было заметно, что собеседники – люди весьма почтенного возраста. Мужчина, выглядевший старше и солиднее, видимо, сильнее страдал от пронизывающего северного ветра. На его широких плечах (очевидно, из-за опасений получить простуду) красовалось тёмное шаубе, под которым скрывалась короткая куртка. Длинные узкие штаны и высокие сапоги свидетельствовали о том, что данный господин не очень-то увлечён испанскими костюмами, и одет несколько старомодно, что, впрочем, было простительно для его лет. Гордо поднятую голову украшала чёрная широкополая шляпа, с которой довольно своеобразно контрастировала шевелящаяся на ветру ухоженная седая борода. На боку висела шпага-фламберг.

Звали этого господина не иначе как Альбрехт маркграф фон Бранденбург-Ансбахский. Он был первым герцогом Пруссии и последним Великим магистром Тевтонского ордена. На ту пору ему исполнилось 74 года.

Его сопровождал доктор Томас Волькенштайн, врач, астролог и хиромант, прибывший из Кракова по личному приглашению герцога. На вид ему было не менее шести десятков лет. Усы, небольшая седеющая бородка и живые проницательные глаза, обрамленные сеточкой морщин – так выглядел гость герцога. С первого же взгляда на него создавалось впечатление, что снимая перед герцогом головной убор, он никогда «не снимает свою голову».

Было заметно, что доктор приехал сравнительно недавно, поскольку ещё не сменил туалет и находился в дорожной одежде. На нём хорошо сидела плотная куртка, поверх которой была надета короткая мантия с большими вздутыми рукавами, застёгнутая на груди. Широкие штаны имели продольные полосы. Такими же полосатыми были и чулки. А вот обувь казалась явно подобранной для дальней и утомительной дороги: модным остроносым туфлям прибывший издалека господин предпочёл плоские башмаки типа «коровья морда». Голову Томаса Волькенштайна украшал тёмный берет. На боку висела короткая шпага с плоским клинком и итальянской гардой.

По своему обыкновению, герцог в непринуждённой беседе не утруждал себя правилами придворного этикета. Со своими добрыми знакомыми он общался, не церемонясь, «по-свойски»:

– Как я рад, дружище, что ты не пренебрёг моим приглашением и прибыл сюда, хотя тебе наверняка пришлось бросить множество важных дел! Ведь мы не виделись, почитай, три десятка лет!

– Я, ваша светлость, как только получил от вас письмо, не смог сдержать своих чувств…

– Милый друг, не надо «ваших светлостей», называй меня так же, как и я тебя! Amici vitam ornant!2 … – Я часто вспоминаю свои прошлые годы, и гороскоп, который ты составил для меня сорок лет назад! Ты был тогда совсем молод, даже юн… и я сильно сомневался, что предсказание окажется точным и правдивым. Но, время показало, что и в свои двадцать лет ты был уже весьма учёным человеком и настоящим мастером своего дела! – Герцог сделал небольшую паузу, чтобы отдышаться. – Ты предрёк мне долгую жизнь и множество великих свершений… Кто знает, взялся бы я за столь серьёзные, а порой – судьбоносные дела, не будь убеждён, что ко мне благоволит Господь, и звёзды прямо указывают на это!

– И звёзды, и линии на ладони… Но разве можно было предвидеть, насколько ваши свершения окажутся величественны…

Доктор Волькенштайн бросил взгляд на темнеющее неприветливое небо. Герцог заметил это:

– Да, дружище Томас. С погодой нам не повезло. Но это ненадолго, день-два и к нам снова вернётся лето…

В Альтштадте на местной ратуше мелодично пробили башенные часы.

– Ты прав, сделано много доброго, – продолжил герцог. – Пожалуй, единственное, чего мне не удалось достичь, так это – освободить Пруссию от опёки польской короны…

Он задумался, замедлив и так не очень торопливый шаг.

– А я старался это сделать всю свою жизнь… Одно хорошо, что удалось избежать большой войны. Тогда, после перемирия в Торне, я был готов сражаться до конца, но… известные события… напрочь изменили мои помыслы… Воистину, аd augusta per angusta3.

Оба вспомнили те далёкие времена, когда с 1517 по 1521 год Тевтонский орден воевал с Польшей. Временное перемирие Великий магистр собирался использовать для того, чтобы выпросить помощь у императора, поскольку из самой Пруссии эта война уже вытянула все соки… Но, случилось так, что в этот период Господь свёл Альбрехта Бранденбургского с Филиппом Меланхтоном и Мартином Лютером…

– Я люблю такие вечерние прогулки на свежем воздухе, – признался герцог, отрываясь от воспоминаний. – В последнее время без них мне долго не заснуть… Старость.

Лютер… В беседах с ним, Альбрехт чувствовал, как в глубине его души что-то просыпается и обновляется… Также как луг или сад молодеют и расцветают после теплого майского дождя. Порой начинало казаться, что всю предыдущую жизнь он брёл наугад, блуждал, спотыкаясь в потёмках, или слонялся из одного угла в другой, находясь в тесной и душной келье… И вдруг перед ним открылась дверь в совершенно новый мир, яркий и бескрайний. Но, чтобы коренным образом изменить свою жизнь, потребовалось всё его рыцарское мужество…

В ту пору Центральная Европа была охвачена идеей Реформации4, поскольку католическая церковь уже в полной мере проявила своё бездушие, лицемерие и кровожадность. Альбрехт тоже стал сторонником «преобразований» и они на долгое время стали ему опорой во всех начинаниях.

Он добился того, что Тевтонский Орден прекратил своё существование. В открытом письме «К рыцарям Немецкого ордена» Альбрехт убедил воинов бросить распутный образ жизни, в котором погрязли многие братья вопреки обету безбрачия, и перейти к истинному целомудрию, а именно – супружескому.

Словом, рыцари-тевтонцы вскоре стали помещиками-землевладельцами, Пруссия превратилось в светское государство с лютеранским вероисповеданием, а Краковский договор 1525 года утвердил её ленную зависимость от Польши.

Сколько же всего, без преувеличения доброго и славного, было совершено после этих событий! Стараниями Альбрехта Брандербургского крепло и богатело герцогство Пруссия, сглаживались религиозные распри, подавлялись вооружённые конфликты. Строились дома, ширились города, преумножались библиотеки и галереи. Был учреждён Университет, а каждый просвещённый человек стал желанным гостем в Кёнигсберге… Неустанно развивалась торговля с соседними странами. «Давайте жить со всеми народами в равенстве, чтобы не было разобщения между нациями» – таков был призыв герцога Альбрехта к жителям Кёнигсберга и его подлинное жизненное кредо…

Доктор Томас мельком взглянул в лицо герцога, увлечённо рассказывающего о Королевском замке, чьи стены обрамлялись зелёными липами. Время превратило широколицего богатыря с чёрной бородой и насмешливыми глазами в морщинистого старика с нездоровой желтизной кожи и бесцветным взглядом. «Не иначе, колдовство или порча?» – мелькнула невесёлая мысль у старого доктора. Он хорошо разбирался в подобных вопросах и умел ставить правильные диагнозы. Не давала покоя и какая-то недоговоренность со стороны его вельможного друга. В полученном от герцога письме говорилось, что Альбрехт приглашает его отметить двадцатилетие основания Академии или – Университета, как её еще часто называли. Но, что-то подсказывало пожилому врачу, что дело тут в чём-то другом. Так в чём же?

Тем временем, герцог завёл речь о новых замковых пристройках, о залах и галереях, о бесценной Немецкой библиотеке – подлинном сокровище Пруссии.

– Мой почтенный друг, – осмелился обратиться доктор к герцогу, едва тот сделал паузу в разговоре. – Проявляя заботу о Замке и его обитателях, боюсь, вы недостаточно времени уделяете собственному здоровью… Уж простите меня, но врач – всегда и везде врач… Позвольте поинтересоваться, не беспокоит ли вас печень?

Брови герцога поползли вверх.

– Печень? Как ты догадался, дружище? – Альбрехт остановился и пристально взглянул на гостя. – У меня это написано на лице?

– Не совсем так, ваша светлость… Я определил это по окраске склер ваших глаз и форме ушных раковин. – Я бы порекомендовал вам принимать отвар ромашки с чередой, а каждое новолуние поститься в течение трёх дней…

– Вот как, – медленно произнёс герцог. – Мои лейб-медики об этом ничего не говорили…

– И прошу вашу светлость… меньше пить вина. Abusus in baccho5 – серьёзная помеха здоровью и делам!

– Ха-ха! Вот в этом ты абсолютно прав! Ebrietas est metropolis omnium vitiorum!6 Но я уже борюсь с этим пороком. Мне в том здорово помогает мой… друг и соратник Пауль Скалих! Слышал ли ты о нём, дружище Томас?

Как не слышать? В Кракове и в Вене только и было разговоров, как об ушлом молодом человеке, хорватском простолюдине, сумевшем приблизиться к герцогу Альбрехту настолько, что тот стал безгранично ему доверять. Говорили, что Скалих не только получил доступ к финансовым делам герцога, но и был способен сместить того или иного советника, а на его место назначить другого. От Альбрехта он получал и значительное жалование, и поместья в личную собственность, и, разумеется, драгоценности.

– Как же… – доктор дипломатично подбирал подходящие слова, – князь Скала, такой у него титул… талантливый и весьма образованный человек. В восемнадцать лет – уже доктор теологии в университете Болоньи! – Томас внимательно следил за реакцией герцога. Тот улыбался и кивал головой. – Он умён, знает множество иностранных языков, ваш преданный слуга и… советник!

– И это ещё не всё, мой дорогой друг. Пауль Скалих умеет вызывать духов и выведывать у них разные тайны. Он довольно молод, ему всего тридцать… Но он уже известный учёный и читает лекции в нашем Университете. Кстати, – герцог махнул рукой в сторону Трагхайма, где среди прочих домов и домишек располагался роскошный особняк, – вон его резиденция! Позже ты познакомишься с ним поближе и оценишь его… таланты.

«Герцог до сих пор питает пристрастие к разного рода магам, – с грустью подумал доктор. – Не мудрено, что среди них нашёлся тот, кто оказался способен очаровать бедного старика. Не извольте беспокоиться, ваша светлость, уж я присмотрюсь к молодому проходимцу».

Альбрехт между тем рассказал о спиритических сеансах, которые проводил Скалих. С его слов, однажды был вызван дух первой жены герцога, Доротеи. При этом дух «открыл» такие подробности из личной жизни властителя, которые могла знать только она. Герцог не забыл упомянуть и тот факт, что во время проведения одного из таких сеансов ему вдруг стало очень дурно и придворные врачи едва привели его в чувство…

«Действительно, этот Скалих – довольно опасный тип… А добрый Альбрехт, по-видимому, давно уже у него на крючке» – подумал доктор, но спросил следующее:

– А как поживает ваша нынешняя супруга, Анна Мария Брауншвейгская?

– О-о, – герцог улыбнулся. – Анна Мария подарила мне наследника, ему уже одиннадцать! Но сейчас ей скучно в обществе старика, – он улыбнулся ещё шире. – Ведь ей всего тридцать два. Она часто отлучается к себе в Нойхаузен, где проводит время в чтении и беседах с учёными людьми, а также по-своему облагораживает свою резиденцию. Благодарю тебя, дружище Томас, с ней всё в порядке.

«Скалих и Анна Мария?.. – мелькнуло в голове у пожилого астролога, – что ж, очень может быть… Оба молоды…». Вопрос же задал такой:

– А как себя чувствует ваш наследник Альбрехт Фридрих?

Видя, как герцог изменился в лице, доктор Волькенштайн понял, что он близок к разгадке мучавшего его вопроса.

– Спустимся к Замковому пруду, – предложил Альбрехт. – И я тебе всё расскажу…

Они изменили направление своего движения и начали постепенно удаляться от северного крыла Замка. Бравые «гвардейцы» фон Трейта, зная обычный маршрут герцога, предусмотрительно заняли новые позиции, ограждая своего правителя от нежелательных встреч.

Ветер дул в лицо, правда, сил у него заметно поубавилось. Оранжевое пятно солнца, едва проглядывающее сквозь растрёпанные тучи, приблизилось к крышам Трагхайма, находящегося на западе от Замкового пруда. Поверхность воды тускло поблёскивала, покрывшись мелкой рябью, словно «гусиной кожей».

– Здесь я любил посидеть с удочкой, – вспомнил герцог, когда оба собеседника приблизились к водоёму. – С обыкновенной ореховой удочкой. А поплавок у меня был из сосновой коры, вощёный… И ловил я… вьюнов.

Они немного помолчали. С обоих берегов пруда, с Трагхайма и Росгартена слышался цокот подков и скрип колёс – народ возвращался с альтштатского рынка. Редкие прохожие, увидев стражников и важных персон, прогуливающихся неподалёку от Королевского замка, тут же удалялись, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания охраны.

– Именно о наследнике я и хотел с тобой поговорить, мой друг. Я не могу определённо сказать, насколько серьёзно он болен, да и болен ли вообще… По двору кто-то распускает упорные слухи о том, что Альбрехт Фридрих не в себе, что он слабоумен и даже помешан…

Тяжело вздыхая и часто останавливаясь, тщательно подыскивая нужные выражения, герцог поведал старому другу о своём сыне, несчастном Альбрехте Фридрихе. По его словам, младенца вскармливала кормилица, болеющая сифилисом. Видимо, от этого, а может быть, от перенесённых в раннем детстве простуд, наследник и начал страдать душевной болезнью.

– Мой дорогой друг, то, что я тебе рассказываю, должно остаться тайной. Я не хочу, чтобы подтвердились мои худшие опасения, но и утаивать от тебя ничего не стану…

Итак, герцог Альбрехт страстно желал сына. Анна Мария родила его на четвёртом году их брака. Странности начали проявляться сразу после рождения ребёнка. Он долго не давался в руки, кормить грудью его приходилось довольно своеобразно: кормилица наклонялась над ним, и малыш ловим сосок губами…

– Фридрих до сих пор не терпит ничьего прикосновения, даже материнских рук, – тихо говорил герцог Альбрехт, отрешённо глядя куда-то в сторону. – Мальчик очень пуглив: лёгкий хлопок ладонями может вывести его из себя…

Рассказывая эту грустную историю, герцог менялся буквально на глазах, превращаясь в дряхлого старика. Он сообщил о том, что наследник время от времени теряет всякий интерес к жизни, замыкается в себе и может часами сидеть, глядя в одну точку. В эти периоды в его глазах отражается только тоска и страдание. Он не терпит проявлений ласки, а присутствие рядом кого-либо из слуг или членов семьи только раздражает его.

– Итак, – ответил доктор, едва герцог закончил свою горестную речь, – наследник нелюдим и малообщителен… Но слабоумен ли он? Сомневаюсь… Те симптомы, что вы перечислили, свидетельствуют о наличии меланхолии, но её можно попробовать вылечить…

– Придворные лекари утверждают, что он… неспособен ни к учёбе, ни к дальнейшему управлению герцогством… И лекари, и советники. Порой мне кажется, что они ошибаются или умышленно вводят меня в заблуждение… Но, всякий раз обнаруживаются новые факты, которые отметают напрочь все мои сомнения в его недугах и надежду на исцеление. Мой сын, моя самая великая драгоценность… Порой, мне говорят, что он пошёл на поправку: учит латынь, историю, философию, рассуждает о политике. А потом утверждают, что это были лишь временные прояснения рассудка… Я уже начал подозревать, нет ли среди моих придворных какого-то заговора… Но для чего им так больно ранить любящее отеческое сердце?

Доктор промолчал. На своём веку он повидал и настоящих больных, и мнимых… Поэтому не спешил с ответом.

– Прежде чем что-то сказать, мой достопочтимый друг, я должен осмотреть вашего сына. Но сначала не как врач. Мне нужно понаблюдать за ним со стороны… Кстати, где он сейчас?

– С матерью, в Нойхаузене.

– Это – первое. Затем, мне необходимо оценить обстановку при дворе, почувствовать и разобраться, кто чем дышит. Это – второе…

Герцог пристально взглянул на опытного доктора.

– Оставайся в Замке, дружище! На столько времени, сколько тебе понадобится! Всё, чем я могу помочь, будет к твоим услугам! На днях мы соберём всех приближённых и устроим праздник по случаю двадцатилетия нашей Академии. А моя супруга с сыном пожалуют сюда уже завтра. Ты же смотри, делай выводы и… найди способ мне помочь!

Они подошли к самой воде. С грустью глядя на желтеющие листочки, которые волны полоскали у самого берега, герцог печально произнёс:

– Я сейчас нахожусь в самой крайней точке своего жизненного пути… У обрыва… Сколько лет или дней даст мне ещё Господь? Я уже стар. Но я хочу умереть на процветающей земле, среди верных подданных, окруженный заботой любимой жены и наследника!

Затем на мгновение задумался и добавил:

– Раньше пруд был чище… А сейчас люди понастроили по берегам дома и стали сливать в него нечистоты…

– Да, – рассеянно подтвердил доктор Томас. – Город разрастается…

– А вьюн… Знаешь ли ты, что это за рыба? Чёрная, ужасно похожая на змею. С хоботками вокруг рта… Схватишь его рукой, а он извивается, даже, порой, пищит! Скользкий и сильный. И в руке его не удержать… Думаешь, вот он, попался, уже никуда не уйдёт! А уж если вьюн начнёт извиваться, то не успеешь и глазом моргнуть, как он уже выскользнул их твоих рук… Только и оставит на память, что слизь на ладонях…