Читать книгу Люди и тени. Тайна подземелий Кёнигсберга - Валерий Сергеев - Страница 6

«В Королевском замке множество помещений. Среди них есть как огромные залы, так и маленькие комнатки… В этих покоях прохладно даже жарким летом и сумрачно даже светлым днём. В залах каждый звук отдаётся гулким эхом. Лица Гогенцоллернов глядят на вас с портретов в позолоченных рамах. Их рыцарские доспехи блестят даже самой тёмной ночью.

А в подземельях Замка таится страшный зверь. Каждую ночь он поднимается наверх и бродит по Замку, заглядывая в приоткрытые двери.

Когда ему становится тесно в коридорах, он выходит во внутренний двор…»

Утром в пятницу, 17 августа 1564 года, едва часы на восьмиугольной башне Хабертурм показали половину десятого, из ворот Королевского замка выехала роскошная кавалькада, состоящая из восьми карет и сопровождаемая двумя десятками всадников.

Колокол на донжоне радостно приветствовал это событие.

Одеты кавалеристы были торжественно и празднично: яркие расписные куртки, развевающиеся плащи. В руках они держали длинные копья с флажками и штандартами. Впереди скакал герольд. Он трубил в рог и громко объявлял встречному люду, чтобы те не мешали движению герцога и сопровождающих его лиц к детищу Альбрехта – кёнигсбергской Академии, коей сегодня исполняется двадцать лет. На белом арабском скакуне Отто фон Трейт замыкал процессию. Несмотря на праздник, лицо его было непроницаемо, а взгляд – настороженным. По левому боку коня коменданта Замка постукивал узкий меч в расписных ножнах.

В передней карете ехал Альбрехт Бранденбургский с молодой герцогиней и наследником. В остальных ехали придворные, советники, священники и почётные гости.

Народ высыпал на улицы, приветствуя своего повелителя.

По утреннему городу далеко разнёсся звонкий цокот подков. Небо было ясным, ветерок тёплым, а покрытый лёгкой рябью Прегель, блестел, как рыбья чешуя.

Томас Волькенштайн ехал в карете вместе с магистром Невиусом. Этот господин тоже входил в круг людей, приближённых к наследнику. Поэтому, приезжему доктору было интересно пообщаться с учёным человеком, и он сделал всё возможное, чтобы оказаться с последним в одной карете, сев как раз напротив его. Кроме них, в экипаже устроились два бакалавра, которые перевозили упакованные в мешки книги из личной библиотеки герцога. Это был подарок Альбрехта ко дню рождения Академии.

Глядя, с какими предосторожностями перевозятся драгоценные фолианты, магистр не преминул заметить:

– Всю жизнь его светлость относится к Академии, как к собственному ребёнку… Как любящий отец, да хранит его Господь и Пресвятая дева Мария… Уж сколько он передал в собственность Университета книг, сколько учебников напечатал на свои средства…

Магистр поведал доктору о том, что герцог с момента основания Университета стал приглашать в Кёнигсберг учёных людей в качестве педагогов. Студентом же этого учебного заведения мог стать не только сын богатого бюргера, но и отпрыск любого простолюдина, если у такового обнаруживался дар к учению.

– Да-да, и не смотрите так недоверчиво, господин врач! Это у вас в Кракове или в Болонье… такое может только присниться, а наш герцог заявил, что образование должно быть доступно даже детям бедных крестьян! Если те являются коренными пруссами и у них имеются способности, то могут получить бесплатное образование в Университете, при условии, что впоследствии будут служить в герцогстве, каждый в своей должности…

Волькенштайн внимательно слушал магистра и всё больше убеждался, что со стороны сего увлечённого наукой человека ничего вредного наследнику грозить не может.

Между тем, Невиус упомянул и о том, что университетской профессуре даны невиданные доныне привилегии: их освободили от уплаты налогов, однако, дозволили при этом заниматься пивоварением и рыболовством в Прегеле.

– Да что я вам рассказываю! – магистр порылся в складках мантии и достал свиток. – Пройдут года, потомки про нас и не вспомнят. Но, если сей документ сохранится, то они поймут, что сделал для них этот великий человек!.. С вашего позволения, любезный доктор, я зачитаю…

«Повелеваю всем и каждому из наших благородных прелатов и господ, представляющих рыцарство, дворянство, общины, города, сельское население и бюргерство и всех остальных наших подданных… чтобы они все вместе, и каждый в отдельности настоятельно и непреклонно оказывали содействие нашему университету и его профессорам, студентам и сотрудникам во всех вопросах и делах, касающихся основ, регалий, привилегий, статутов, юрисдикции, содержания и свобод; избегали любых недоразумений и нанесения ущерба, не создавали препятствий Университету сами и не позволяли того никому другому. А в случае необходимости все без исключения, кто бы то ни был, помогали защищать и охранять его интересы, во избежание сурового наказания, а именно, штрафа в 100 унций золота, который безо всякой пощады должен будет уплатить каждый, кто совершит деяние, причиняющее вред Университету. Писано в замке Кёнигсберг месяца апреля восемнадцатого дня, в день Святой Пасхи, в лето 1557 после Рождества Христова. Альбертус»…

Он мог бы ещё много интересного поведать любопытному доктору, приехавшему из Польши, но поездка быстро закончилась: процессия обогнула южную часть Замка, проехала по Альтштадту, переправилась через Лавочный мост на Кнайпхоф и очутилась перед Кафедральным собором. Возле собора прибывшие господа вышли из карет и направились к Университету.

Торжество по случаю двадцатилетия Кёнигсбергской академии началось ровно в десять часов. С праздничной речью выступил ректор Академии Якоб Гурвиц. Произнёс он её на латыни. Ректор поведал о пути, прошедшем учебным заведением за минувшие двадцать лет, о наиболее выдающихся выпускниках и преподавателях, о щедрой помощи самого основателя Академии, герцога Альбрехта Бранденбургского и его ближайших сподвижников Филиппе Меланхтоне и Андреасе Осиандере, о первом ректоре Академии – Георге Сабинусе29. Далее в честь важного события состоялось торжественное богослужение в Кафедральном соборе. И без того густонаселённый Кнайпхоф в эти часы был переполнен зеваками, пришедшими сюда и с Ломзе, и с Лёбенихте, и с Закхайма… Впрочем, удовлетворив своё любопытство, люди расходились по своим делам, коих у каждого было немало…

После мессы герцог Альбрехт пригласил всех учёных мужей Университета отобедать с ним в Замке. Доктор Волькенштайн, наблюдая за ним, нашёл, что сегодня герцог выглядел гораздо лучше, чем несколько дней назад, когда они беседовали на берегу Замкового пруда. Лицо его было мужественным и помолодевшим, а взгляд – одухотворённым и искрящимся. На голове – та же широкополая шляпа. По-прежнему мощную фигуру облегал тёмный костюм, прикрытый белым плащом, на который был нашит чёрный «иерусалимский» крест. На широкой груди красовался металлический орденский крест на чёрной ленте. Сбоку – неизменная шпага-фламберг.

Дальнейшие события происходили в зале Московитов Королевского замка. Этот самый большой зал Замка использовался для проведения торжественных мероприятий. К началу обеда он был заставлен массивными столами, покрытыми светлыми ажурными скатертями, причём расположили их в определённом порядке. Самый большой и роскошный стол – для герцога Альбрехта и близких ему людей. Остальные столы стояли рядами вдоль стен, с небольшими промежутками-проходами для гостей. Посередине нашлось место и для придворных музыкантов.

Доктор Волькенштайн был несколько удивлён, узнав, что и во внутреннем дворе Замка накрыли столы для горожан. «Пусть придут и порадуются вместе с нами, – сказал герцог Альбрехт. – Почтенные бюргеры, – обратился он к жителям Кёнигсберга, – прошу вас отпраздновать двадцатилетние нашей Академии! Все, кто поддерживал и намерен поддерживать наш Университет! Не обессудьте, если будет тесновато, зато вино в подвалах Замка не переведётся никогда! – он рассмеялся. – И помните: Tarde venientibus ossa!30.

Герцог, после посещения Университета и Кафедрального собора, общения с профессурой, магистрами и бакалаврами, выглядел несколько утомлённым. Но, будучи окружён приближёнными, охотно общался со всеми, стараясь не прятать улыбку в усы и бороду.

– Дорогой Томас, – обратился он к Волькенштайну. – Позволь представить тебе моего верного слугу и доброго друга Дитриха Вёллера! А это, благородный Дитрих, мой старый друг и соратник, целитель и мудрец – Томас Волькенштайн!

Этот широкоплечий человек в кожаном колете, застёгнутом на шее, широких штанах и сапогах, ещё носивших следы дальней дороги, резко отличался от других, уже известных доктору Томасу, лиц. На вид ему было лет 35. Серые глаза, умный, проницательный взгляд. Густые брови, усы и небольшая светлая бородка… Доктор, вглядевшись в черты его лица, сразу отметил твёрдость характера и бесстрашие представленного ему господина. И ещё он заметил висевшую на боку у Дитриха Вёллера длинную шпагу с узорчатой гардой и дагу31 с длинным прямым клинком.

– Он – тоже врач, – с улыбкой продолжил герцог, пока представленные господа церемонно кланялись друг другу. – И также – путешественник. Но, скажем иначе: Privatissime32 – выполняя мои личные поручения. А сейчас он прибыл из Московии! Представляешь: страна некогда диких славян превратилась в великую державу!

– Вот как? – удивился доктор Томас и вновь поклонился Дитриху Вёллеру.

– Да, дружище. Ты знаешь, этой весной у московского государя Ивана заработал печатный станок! Царь любезно одарил меня несколькими первыми книгами, напечатанными на Руси! Немного позже я покажу тебе «Апостол»! Изумительная по красоте книга!

– Но она не сравнится ни с одной из вашей Серебряной библиотеки, – скромно заметил Вёллер.

– Конечно, – согласился герцог. – Над некоторыми моими книгами поработали знатные ювелиры, мастера по серебру, а над иными – нюренбергские мастера по золоту… Позже я покажу тебе, дружище Томас, эту сокровищницу. Серебряная библиотека находится у моей дорогой супруги Анны Марии в Нойхаузене… Что ж, – добавил он после некоторой паузы. – Царь Иван затеял войну с Ливонией. Приятно, что при этом он не забывает своих давних друзей…

– Ваша светлость, кушанья поданы! – объявил сенешаль Герман Пронас, худощавый мужчина высокого роста, облачённый в соответствующий для торжественного обряда костюм.

Изысканный пир продолжался уже более двух часов. К этому времени запахи яств и вин перемешались, создав в огромном зале благостную атмосферу. Так же смешались и звуки: голоса людей, звон серебряной посуды и кубков, музыка придворных виртуозов… Герцог Альбрехт захмелел, раскраснелся, но умело руководил праздничным застольем, не давая людям погружаться в глубокие раздумья, а тем более – грустить.

Сенешал с достоинством выполнял свою работу: на столе у герцога одно яство сменялось другим, после кабана и зайчатины настал черёд жареных гусей, за ними последовали сельдь и треска, а также прегельские угорь, сом и судак. К ним подавались овощи и фрукты, сыры и каши. Присутствовали на столе и вошедшие в повседневный рацион жителей Пруссии картофель и бобы.

К мясным и рыбным блюдам господин Пронас подавал приправы в пряном кисло-сладком сочетании. Здесь были уксус и кислый сок незрелых плодов из кёнигсбергских хозяйств, к ним присоединились специи на основе чёрного перца, имбиря и шафрана. Для подслащивания использовался сахар и мёд. От соусов и супов исходил лёгкий запах миндаля.

И конечно же большой выбор вин: рейнское, эльзасское, бургундское, ронское, бордоское… Белые, красные и розовые вина, всё, что хранилось в подвалах Королевского замка, было выставлено на столы и пользовалось повышенным вниманием присутствующих.

Герцогине прислуживали камерфрау. Анна Мария Брауншвейгская блистала и за столом. Её волосы были тщательно причесаны и заплетены в тяжелые косы, перевитые цветными лентами и золотыми нитями. Лоб супруги Альбрехта украшал обруч с переливающимися самоцветами. Она с лёгкой, кокетливой улыбкой выслушивала шутливые комплименты и любезности своего пожилого мужа.

Доктора Томаса и Дитриха Вёллера судьба свела за одним столом. Волькенштайн почувствовал к тайному послу герцога Альбрехта (как он окрестил загадочного путешественника) если не сиюминутную симпатию, то несомненный интерес.

Пожилой врач специально не стал занимать место рядом с герцогом (хотя тот любезно его пригласил), сославшись на необходимость кое за кем проследить. Альбрехт понимающе кивнул старому другу и полностью переключился на пир.

Находясь немного поодаль от главного действующего лица данного торжества, доктор Томас с удовольствием вкушал подаваемые поварские изыски, оценив высказывание Рабле о том, что аппетит приходит во время еды, и смаковал превосходные вина, отдавая предпочтение розовым. При этом он не забывал посматривать по сторонам и анализировать ситуацию. Первое, что его смутило, это отсутствие наследника, Скалиха и лейб-медика Титиуса. Сразу кольнуло сердце – Волькенштайн представил себе, как два взрослых человека в тесной и полутёмной комнате долго и настойчиво убеждают беззащитного мальчика в его умственной неполноценности. В то время как его могущественный отец и благородная мать увлечены светским пиром…

– Осиандер? – герцог вёл шумную дискуссию с двумя теологами из Университета. – Да, раньше мы с ним соглашались во всём! – Было заметно, что Альбрехт от души «приложился» к рейнскому. – Но потом он переврал учение Лютера, отчего и стали возникать в нашей Академии разные ложные течения, всё больше удаляясь от истинного…

– Но его учение, ваша светлость… – пытался возразить один из профессоров.

– Его учение о том, что оправдание не есть юридический акт признания Богом неправедного праведным, а должно пониматься как передача внутренней праведности, проистекающей из мистического соединения со Христом? – громогласно провозгласил герцог. Затем внезапно успокоился: – Впрочем, вы – теологи, вам и решать! Спорьте, ибо в споре рождается истина, но не вносите смуту в сердца и умы студентов! Arbor mala, mala mala!33

– О чём задумались, сударь? – на лице у Вёллера играла дружелюбная улыбка. – Наших профессоров и после кружки альтштадского пива не оторвать от богословских споров. А вот я хочу сегодня наесться, как Гаргантюа!

Доктор Томас улыбнулся в ответ, а его соседа отвлёк господин, расположившийся с другой стороны от Вёллера:

– Прошу извинить за вторжение в ваш разговор, любезный Дитрих, а как питаются эти самые… московиты? Говорят, они едят кору с деревьев, как зайцы в окрестностях Кёнигсберга?

– Если вам интересно, то я расскажу, – ответил ему Вёллер. – Но не забывайте, мой дорогой друг, что московиты – это народ, живущий среди настоящего богатства. Их леса полны дичи, а реки и озёра кишат рыбой! В часы застолий они едят много и от души! Случается, что со двора хозяина, угощающего гостей, люди не уходят по нескольку дней! Иногда приходится принимать меры для облегчения,… опорожняя желудок,… прошу прощения, не к столу будь сказано! Но после этого обжорство продолжается вновь! И, заметьте: едят они отнюдь не кору! Баранья голова в чесночном соусе и жареные лебеди – это первое угощение для знатных московитов! Всё, что вы видите на этих блюдах,… – он указал пальцем на ломившийся от яств дубовый стол, – их этим не удивишь! Здесь я что-то не вижу осетрины, да и как-то не достаёт мне теперь чёрной и красной икры…

– Вообще, сударь, – Вёллер вновь повернулся к Волькенштайну, – в Московии на большие праздники еду, вина и мёд доставляют обозами, столы же, уставленные серебряной и золотой посудой,… нередко ломаются под тяжестью блюд!

– За столами, – опять поворот в сторону любопытного господина, – прислуживают по двести – триста человек, а в трапезе принимают участие…

– Не надо! – рассмеялся его собеседник, – теперь меня всю жизнь будет преследовать желание побывать на московской пирушке!

– А вы, сударь, наверняка начитались воспоминаний Йозефа Милха, – заметил Вёллер, – раз у вас такие сведения о московитах. Вы, наверное, думаете, что московский царь – упырь и кровожадный убийца, а его подданные – рабы?

– В общем, да, – смутился его оппонент.

– И напрасно, – тайный посланец вновь обернулся к доктору Томасу. – А знаете, что я долго держал в тайне своё ремесло… врача?

– Отчего же? – поинтересовался тот.

– Иноземные врачи у русских царей не в почёте. И это обосновано. Дело в том, что отец нынешнего царя, великий князь Василий III погиб при весьма странных обстоятельствах. Иноземные лекари Теофил и Николо не смогли спасти князя от ничтожной раны. Считается также, что не без помощи врачей была отравлена и мать нынешнего царя Елена Глинская.

– Оmnia in manus Dei34, – вздохнул Волькенштайн.

– А я воздам должное вот этой лопатке ягнёнка! – провозгласил Вёллер и вонзил двузубую вилку в приличный кусок ароматного мяса, лежащего на блюде. Затем обильно полил его кисло-сладким соусом. – Carpamus dulcia – nostrum est quod vivis!35

В этот момент закончилась грустная мелодия, которую исполняли музыканты, и началась новая песня. Зазвучала лирическая романеска на слова Зигфрида Хольца. Пел немолодой исполнитель, которому подыгрывали на флейте и лютне. Но слова вокалиста плохо укладывались в голове старого доктора.

– Позвольте полюбопытствовать, сударь, – обратился он к Вёллеру. – У герцога ведь давние отношения с московитами?

– Ещё в 1517 году герцог Альбрехт обратился к отцу нынешнего правителя Московии, великому князю Василию III за помощью в войне с польским королем Сигизмундом, и тот прислал ему своё посольство. Герцог принимал московитов в этом самом зале. Отсюда и его нынешнее название… A propos, знаете ли вы, что, возможно, царь Иван и наш герцог принадлежат одному роду?

– Поясните, сударь…

– Московский царь Иван IV ведёт свою родословную от Рюрика… Есть сведения, что и Альбрехт Бранденбургский тоже Рюрикович.

Некоторое время оба молчали, слушая пение, которое начал уже хор под сопровождение инструментальной капеллы. Наконец, Волькенштайн поинтересовался:

– Я слышал, что царь Иван Васильевич затеял войну…

– Да, русский царь неглуп. Он понимает, что Руси без моря нельзя. Тем более, он считает, что берега Остзее – это древние славянские земли. Четыре года назад он отвоевал город Нарву и теперь строит там порт, чтобы выйти на морские просторы… Понимаете, что случится, если московиты получат доступ в наше море?

– У них и у нас откроются новые возможности для торговли…

– Да! И я уже говорил, насколько богата эта страна! Представьте, сударь, мы ведём с московитами торговлю: поставляем им янтарь, а они нам – пушнину! Куницу, соболя, песца… А мы могли бы торговать этим с Англией, Голландией… Да со всем миром!..

– Но в море сейчас хозяйничают шведы…

– Вы правы. Придётся бороться с пиратами. Но, думаю, со временем, мы приструним и «викингов»…

Томас Волькенштайн обратил внимание на оживлённый разговор проповедника Иоганна Функа со своими приближёнными – Маттиасом Хорстом и Иоганном Шнеллом. Со стороны казалось, что они затевают какой-то заговор – настолько нелепо смотрелась троица на фоне всеобщего веселья.

– Долго ли вы отсутствовали при дворе герцога? – спросил он у тайного дипломата.

– Четыре года, – ответил тот. – И с грустью нахожу, что многое тут изменилось, причём не в лучшую сторону.

– Я всё больше убеждаюсь в том, что герцогу сегодня нужны не советники, чародеи и астрологи, а… надёжный защитник…

– Вы правы, – тихо произнёс Вёллер. – Приехав сюда, я был счастлив,… но и сильно удивлён тем, что он до сих пор жив… Незадолго до моего отъезда на его жизнь уже покушались… Герцога пытались отравить…

– Вот как? Надеюсь, злодея нашли и жестоко наказали?

– Увы… Был использован какой-то необычайно сильный яд, который совсем не ощущался под миндальным соусом… Хвала господу, что герцог рано закончил трапезу, его блюдо, уже убранное со стола, решил попробовать один из юношей, прислуживающий ему… Смерть была мгновенной… С той поры я не прикасаюсь к тем блюдам, которые пахнут миндалём…

Некоторое время доктор Волькенштайн раздумывал, стоит ли ему открыться малознакомому человеку.

– Как вы считаете, сударь, кто взойдёт на престол после смерти герцога?

– Его сын Альфред Фридрих.

– Но его считают слабоумным…

– Тогда, по закону – его супруга.

– А если и она умрёт?

Наступила пауза.

– Вот вы куда клоните, любезный доктор…

Их беседу прервал громкий голос самого герцога:

– Где встречаются два теолога, разговор затевается о Всевышнем, но когда спорят врачи, то никто не сомневается, что их речь – о медицине! Здоровье – бесценный дар, который преподносит человеку Создатель. Разве может без него жизнь оставаться по-прежнему желанной, интересной, счастливой? Поведайте миру, почтенные господа, как лучше избежать болезни? А то ведь мы, грешным делом, хоть и страшимся смерти, но так редко внимаем советам знающих эскулапов!

Его поддержало близкое окружение.

– Вы сказали очень мудрые слова, – ответил герцогу Вёллер. – Как ни странно, о здоровье мы знаем намного меньше, чем о болезнях. Наличие здоровья определить просто, однако, рассказать о нем весьма сложно…

Вы правы в том, что люди легкомысленно растрачивают этот божественный дар, забывая, что потерять здоровье легко, а вернуть его иногда невозможно! Поэтому и выходит, что жизнь дается всем, а старость – только избранным! В первую половину жизни человек обычно приобретает болезни, а во второй – начинает искать способы, как от них избавиться. Здоровье же всегда требует от человека работы и определённых ограничений. Но это единственный способ прибавить не только годы к жизни, но и жизнь к годам.

– Главная причина болезней – зависть, злоба и страх! – среди притихшего зала раздался голос доктора Волькенштайна.

– К тому же, в вашем теле не должно быть ленивых мышц, а каждую свою трапезу мы должны сначала заслужить какой-нибудь работой и усталостью, – вторил ему Вёллер.

– А что нам делать в случае мигрени после столь обильного застолья? – произнёс Функ, проглотив кусок баранины и запив его рейнским.

– А вам, сударь, я советую… от мигрени… поставить свою кровать изголовьем на север и покидать её не к обеду, как вы привыкли, а с первыми петухами!

Веселье в зале возобновилось. Кубки начали наполняться, послышались шутки и смех.

– У вас отличная шпага, – тихо заметил Вёллер. – Насколько хорошо вы владеете ею?

Доктор Томас не смог скрыть улыбки:

– К моим услугам были великолепные итальянские мастера фехтования… И большая практика на дорогах Европы!

– Тогда я за вас спокоен, – улыбнулся в ответ загадочный собеседник.

Праздничный пир закончился. До ночи слуги убирали столы, развозили подвыпивших господ по домам, иных укладывали в свободные комнаты. Двор тоже привели в порядок. Оттуда ещё засветло «попросили» празднующих бюргеров, и те не стали артачится, благо, попотчевалось за счёт герцога превеликое количество горожан.

Когда всё начало стихать и погружаться в глубокий сон, доктор Томас удобно расположился в своей комнате. Он сделал несколько записей в потайной свиток, который спрятал, как ему казалось, в самое надёжное место – в полое основание массивного подсвечника. И теперь, несмотря на позднее время и обильную еду, ему не спалось и хотелось заняться составлением гороскопа – натальной астрологической карты на герцогиню Анну Марию Брауншвейгскую, супругу Альбрехта.

Собираясь с мыслями, Волькенштайн выглянул в окно. Ночь зажгла яркие звёзды над Кёнигсбергом. Казалось, что они дразнят и манят его к себе, в тёмное, загадочное и бескрайнее небо. Луна прищуренным оком безмолвно следила за доктором. «Прекрасная пора, август…» – вздохнул Волькенштайн.

Вдруг, порыв свежего воздуха ворвался в его окно. Затрепетало пламя свечи и доктор понял: это отворилась входная дверь. И тотчас что-то мягко упало на пол. Отпрянув от окна, Томас быстро проследовал к двери, приоткрыл её и прислушался. Далеко, в тиши Замка эхом разносились чьи-то торопливые шаги…

На полу лежал крохотный свиток, перетянутый тонким шнуром. Развернув его, Томас подошёл поближе к свече.

«Вас ждут во внутреннем дворе Замка поблизости от дома Конвента. Не поднимайте шума и ничего не бойтесь. На все Ваши вопросы будет дан ответ.

Мастер языка».

Чувство беспокойства вновь захлестнуло душу доктора. Но, на раздумья нет времени. Если это друг, то он ответит на все вопросы Волькенштайна, а их накопилось немало. Но если писал враг, то доктор всегда готов дать достойный отпор: его рука тверда, а умение пожилого врача фехтовать испытало на себе множество бретёров, дуэлянтов и разбойников, чьи тела остались лежать на пыльных дорогах и мостовых разных городов беспокойной Европы.

Он подпоясался широким ремнём, проверил, легко ли выходит шпага из ножен и последовал к лестнице, ведущей во внутренний двор. Ночная прохлада освежила его голову. Доктор прислушался и осмотрелся. Яркая луна и несколько горящих факелов хоть с трудом, но всё же освещали внутреннее пространство Двора. Когда-то здесь проходили рыцарские турниры, за которыми наблюдали зрители с деревянных галерей, расположенных по периметру. В дальнем конце Двора располагался древний колодец, выкопанный ещё первыми строителями Замка. Рядом с ним – дом Конвента. Это строение, как узнал Волькенштайн, собирались сносить. Но, пока оно стояло, хоть и в заметно обветшавшем виде. В нём ютились слуги, работающие на кухне, строители и прочая челядь.

Где он, этот таинственный Мастер языка? Надо же, придумать такое прозвище…

Внезапно, волна страха буквально с головой накрыла доктора. Волькенштайн ещё ничего не увидел и не услышал, а его рука молниеносно выхватила шпагу! И тут из черноты ночи возникло чьё-то мертвенно бледное лицо, приобретшее в свете луны неестественный восковой оттенок. Томас попытался сделать разящий выпад, поскольку был уверен, что перед ним враг!

«Иш-ш-шь… ты…» – только и услышал он чьё-то шипение. И в ответ сверкнул другой клинок…

Острая боль пронзила грудь Томаса Волькенштайна. Холодная сталь с хрустом вошла в тело доктора, поразив его в самое сердце.

«Звёзды… – порванной струной зазвучала его последняя мысль, – я иду к вам…»