Читать книгу Человек в чужой форме - Валерий Шарапов - Страница 13

Это в самом деле был Анчутка. И Пельмень. Они – и вроде бы нет. Когда неразлучные друзья предстали перед старой знакомой, Оля усомнилась и для верности уточнила, они ли это.

– Мы, мы, что, не похожи? – солидно заверил стройный, плечистый, затянутый в новенькую гимнастерку Пельмень, снимая ушанку. Раздался, ручищи загребущие, похоже, научились не только тырить все, что плохо лежит, но и трудиться на совесть.

– Не-а, – искренне призналась Оля, – я, конечно, подозревала, что, если вас отмыть и постричь, станете ничего себе, но не думала, что до такой степени!

Бравый Анчутка – сияющий до блеска, с надраенными же зубами, белобрысые волосы не без щегольства зачесаны назад, – лихо козырнул:

– Здравия желаю! Как жизнь?

– Ну-ка, покажись, покажись, – Оля покрутила пальцами.

Яшка, молодцевато подбоченясь, шикарно сбросил шинель, обтянул гимнастерку, согнав все складки назад, и изобразил нечто вроде цыганочки с выходом, красуясь новехонькой гимнастеркой, сияющим подворотничком, сказочными галифе и свеженькими, без тени заплат-потертостей, валеночками. И, натурально, само собой, обновленной модели.

– Чего это валенки у тебя такие черные? Опять куда вляпались?

– Непромокаемые валенки, понимать надо, – важно пояснил Пельмень, – строительная хитрость. Опустили в растопленный гудрон, теперь они не промокают, и даже калоши не нужны.

– Откуда ж такие умные и распрекрасные? Какими судьбами сюда?

Андрюха охотно растолковал:

– Так это не мы, это вы сюда, мы из увээр номер семь…

Оля попросила погодить и ее не путать:

– Увээр – это само по себе отлично, вы-то к нему каким боком?

– О, это долгая история, – протянул Анчутка, но Пельмень, не склонный молоть лишнее, был краток:

– Яшка не тот карман взял.

Суть рассказанной истории сводилась к тому, что, задав стрекача из Москвы, они некоторое время поскитались по стране, думая добраться до неких хлебных и теплых краев. Однако то ли по незнанию географии, то ли просто так сложилось, что, вдоволь получив по хребтам и чуть не загремев в тюрягу в Саратове, метнулись в Киев, а там через Сороки в Кишинев. После всех скитаний город показался раем – и тепло, и фрукты прямо на деревьях повсюду, а главное – люди добрые-предобрые.

– Идешь по рынку, а тебе со всех сторон ложки тянут, попробовать дают и творог, и сметану, – вспоминал, чуть не облизываясь, Анчутка, – ух и физию я себе наел – страсть.

Правдоруб Андрюха поправил:

– Это он тебе рассказывает. Попрошайничал он. Шайки свои голубые выкатит и тоненько заведет что-нибудь жалобное, типа «Враги сожгли родную хату».

– А что, и пусть, – отмахнулся Яшка, – не то что не голодали, отжирались. А вот жадность фраера сгубила…

– Причем как раз на рынке, влез в карман к полковнику, который цветочки покупал.

Оля возмутилась:

– Как не стыдно! Человек за цветочками пришел, а ты, варвар… не мог, что ли, ну хотя бы в мясном ряду?

Анчутка возразил по существу:

– Я рассудил: раз негодяй такой тратится на чепуху, стало быть, жирный. В общем, я руку-то в карман, а там – матушки мои! – крючков рыболовных понатыкано!

– И хоп-ля-ля, – продолжил Пельмень, – всунуть-то руку всунешь, а обратно – никак. Стоял, крепился-крепился, раздулся, как самовар, рожа красная, хоть прикуривай…

– Ну, само собой, не сдержался, заорал, как ошпаренный, – радостно продолжал Анчутка, – крючки намертво держат, публика собирается, слышу – лупцевать собираются. А полковник – ничего, расплатился, цветочки забрал…

– Это Максим Максимыч оказался, на наше счастье, – пояснил Пельмень.

– Максим Максимыч – это кто?

– Товарищ Кузнецов, Батя, бывший командир наш, – сообщил Анчутка, – ох и головастый мужик! Он теперь у вас по снабжению, на фабрике.

– Да, слыхала про него, хвалят. И по каким причинам он вас тотчас в милицию не сдал?

– Пожалел, – поведал Андрюха, – нет, ну как с рынка-то вышли, по сусалам навешал, но по-доброму, по-отцовски.

– Не больно, то есть, – уточнил Яшка, – ну а потом, как за уши оттрепал, начал выспрашивать, что да как.

– Хотели сперва деру дать. Да, во-первых, крючки держат, во-вторых, мужик хороший, к тому же и сам растолковал, как положено: что, детки, так и будете как перекати-поле? Война кончилась, надо жизнь налаживать, а вы чуждым… как это?

– Дезорганизующим, – четко выговорил Анчутка.

– Во, этим самым элементом… В общем, суть такая: недолго вам дурью маяться, стукнет восемнадцать и загремите в цугундер по-взрослому. Оставайтесь у меня в части, выправим вам документы, выучитесь ремеслу, людьми станете.

– И вы, стало быть, прибились? Так ведь там-то, в части, дисциплина, порядок, все по ранжиру. Вы-то птицы вольные, не тяжело?

– Сначала тяжко было, – признал Пельмень, – но сытно. И пора о будущем подумать. Не паразитировать, а работать над восстановлением хозяйства. Я вот по технике кое-что наблатыкался.

– Да, у Андрюхи получается, как надо, – подтвердил Анчутка, – а я все понемногу: и как монтажник, и красить-шпатлевать получается неплохо.

– Молодец этот ваш… наш, то есть Кузнецов. Ужасно за вас рада, честно. А уж Колька до потолка прыгать будет.

– Где он, кстати, черт старый?

Оля не успела ответить: в коридоре снова послышались шаги, дверь отворилась, показались директор Петр Николаевич и, к немалому Олиному удивлению, тот самый товарищ военный, у «Летчика-испытателя».