Читать книгу Ружья и голод. Книга первая. Храмовник - Валерий Валерьевич Орловский - Страница 8

Август проливал свои серые слезы уже три дня. Мокрая от дождя трава чавкала под кованными подошвами сапог. Белфард шел мимо псарни в сторону конюшен. Там должны были ждать его спутники.

Собаки, как обычно, злобно рвались из своих клеток и надрывно лаяли. Они никогда не любили Белфарда. Эта нелюбовь была взаимна. Больше всего его ненавидела огромная сука по кличке Генриетта – помесь лайки и овчарки. В отличие от остальной свары, она провожала Белфарда молча, застыв в готовности стремительного прыжка, не сводя с него хищных бледно-голубых глаз.

В конюшне пахло свежим сеном и навозом. Этот запах умиротворял Белфарда. Здесь он проводил время, когда хотел успокоится и привести в порядок свои мысли. Белфард любил лошадей. И они отвечали ему взаимностью. Обычно, слыша лязг доспехов, лошади начинали беспокойно ржать. Но запах Белфарда был им знаком и они, на секунду вскинув голову, продолжили жевать из яслей овес.

Он прошел вдоль загонов и отворил ворота последнего. Рыжая кобыла подняла на него свои глубокие карие глаза. Она радостно пофыркала и подставила Белфарду свою морду. Белфард поводил ладонью по жесткой щетине.

– Привет, Золотце, – ласково произнес он. – Если у меня и есть еще на свете вторая любовь, то это несомненно ты.

Золотце подергала головой и опустила голову. Белфард взял щетку и начал чистить конскую гриву. На душе было противно, словно эта слякоть во внутреннем дворе проникала в самое сердце.

«Зачем я уговорил Превосходительство встретиться с ней. Последнему глотку воды я бы сейчас предпочел изнурительную жажду».

Свод четко определял отношения храмовников и женщин, что посещали их в период Страстности. Храмовник мог иметь женой только ту девушку, что смогла зачать ребенка. Если же этого не происходило, то ученик отрекался от связей с женщинами и давал обет безбрачия. Участь девушки, что разделила ложе с будущим храмовником, была похожей. Она навсегда определялась в монахини, так как в ее сосуд уже было совершено вторжение. В Страстность мужчины возлегали только с девственницами.

На зачатие давалась только одна попытка, и на то была причина. Ген Ассов имел генетическое превосходство над другими генами. Но при этом в нем имелся изъян, что и обуславливало его редкость. Наличие гена у мужчины и женщины давало стопроцентную вероятность зачатия. Если этого не происходило сразу, то иметь детей такая пара не может, независимо от смены партнера. То есть ты обладал либо абсолютной плодовитостью, либо полным бесплодием. Таким образом, природа людей с геном Фокенау коррелировалась самостоятельно. Иначе бессмертные за пару десятилетий после Утраты заполонили бы собой весь материк.

В ту ночь, когда в келью Белфарда привели девушку в длиннополом халате – ее единственной одежде, под которой ничего более не было – он не думал, что когда-нибудь сможет полюбить. Он был циником и фаталистом, его заботил только сегодняшний день и вчерашние мысли.

Невысокая, но стройная, с широкими бедрами, волосами цвета спелого каштана и большими глазами, словно вырезанными из скорлупы кедрового ореха, она была хороша собой. Конечно же, девы из Храма Матери не всегда были такими красивыми. Обычно доставалось то, что доставалось. Но Белфарду повезло. Но только на одну ночь. А затем на смену везению пришло проклятье, вызывающее лишь воспоминания и глухую тоску.

«Лучше бы мне тогда привели Генриетту. Да хоть самого капеллана Калавия. То, что они мне подсунули, невыносимо».

Золотце ткнулась своей мордой в лицо Белфарда. Она почувствовала его тоску. Он посмотрел в глаза лошади и ему стало еще хуже.

«Такие же выразительные и полные неподдельной доброты, как у нее».

Вивьена – так звали девушку, или как сам Белфард называл ее Виви – как ни странно, ответила ему взаимными чувствами. В них вспыхнул огонь, который суждено было погасить уже утром, так же спешно, как костер после ночного привала.

Тридцать шесть лет. Он не видел ее тридцать шесть лет. Но она по прежнему его любила. Он понял это сразу, как только увидел ее на рассвете. Нежная и легкая, она не была испорчена трудом и аскетизмом быта в Храме Матери. Перед ним стояла та же, источающая запах фруктов девушка, поджимавшая босые ноги на холодном полу кельи Белфарда. Их первая встреча была зимой, в канун Рождества Дитя, а последняя прошла под проливным августовским дождем.

Сегодня они встретились за стенами Обители, в Саду Слез. Не смотря на ливень, в сад проникали не все капали, а от огромного количества всеразличных цветов в нем было слегка душно. Пахло грушами и абрикосами. Виви ждала его под одним из деревьев у входа в сад. Даже черное одеяние монахини было неспособно скрыть ее красоту. Белфард представил ее обнаженной, и его бросило в жар.

Они медленно пошли на встречу друг к другу. Сначала не спешно, потом все быстрее. Так два фехтовальщика сходятся в поединке, выжить в котором суждено лишь одному из них. Страсть Белфарда и Виви была схожа со смертельным поединком. Они были готовы рвать друг на друге одежду, впиваться зубами в кожу и не оставить от партнера ничего, кроме воспоминаний и мыслей о том, что он больше никому и никогда не достанется.

Закончив свой смертельным танец, они лежали, приводя в порядок дыхание. Везде валялась одежда. Она была мокрой и грязной, как и они, но им было все равно. С момента встречи они не сказали друг другу не слова.

Первой заговорила Вивьена:

– Я думала, что никогда тебя больше не увижу, Белфард. Сегодня ночью ко мне явилась мать-настоятельница и сказала, что Превосходительство потребовал от меня быть на рассвете в саду. Ты хоть представляешь, как я удивилась, увидев тебя?

– Это моя награда за путь, что мне предстоит проделать уже сегодня, – с грустью в голосе произнес Белфард. – К полудню я уйду из Обители и, возможно…вероятно…уже никогда не вернусь.

Виви смотрела на него с беспокойством. Но не стала задавать вопросов.

– Ты нарушил мой покой, чтобы опять оставить наедине со своей печалью. Ты эгоист, Белфард, – он, тем не менее, не услышал нот обвинения в ее голосе.

– Я знаю, Виви. И самый худший из них.

– Я все равно рада, что мы встретились, – с улыбкой произнесла девушка. – Ничто в жизни так не ободряет, как вскрытие старых ран. Они ноют, причиняют боль, но в конченом итоге ты привыкаешь к ним, как к старым друзьям.

– Прости меня, Ви. Я не смог удержаться, – Белфард стыдливо спрятал глаза.

– Я понимаю, – попыталась успокоить его Виви. – Я бы тоже не смогла, будь у меня такой шанс… Ты пойдешь один?

– Нет, со мной будет Калавий и еще пара братьев из Ордена.

– Это хорошо, – с облегчением сказала Вивьена. – Слава Калавия доходит и до стен нашего храма. Он истинный воин Пути, и всегда оставался непобедим.

– Он оставался непобедим, потому что ублюдок умеет хорошо убивать, – язвительно отозвался Белфард, – Если найдется тот, кто убивает лучше, его победы закончатся.

– Ненависть ненадежный союзник, Белфард, – с укором сказала девушка. – Что дает это чувство, кроме самого себя?

– Оно позволяет выживать, – сердитым тоном ответил он.

– Выживать помогают вера и убеждения, а вовсе не ненависть. Я вижу, что за три десятка лет твоя душа так и не нашла тропинку, ведущую к Пути. Ты блуждаешь в сумерках, но рано или поздно Матерь укажет тебе дорогу, – сказала Виви, обняв ладонями его лицо.

– Она уже указала… – саркастично произнес Белфард. –Только нужно это больше ей, чем мне.

Вивьена начала гладить Белфарда по голове и тихо напевать мелодию:

Усталый сверчок, заходи за порог

Расскажи мне, что в поле творится?

Там трава и цветы, отблеск свежей росы

И туман, что стеною клубится…

– Все такая же смоль, а не волосы, – с улыбкой произнесла девушка. – Черны как ночь, и на них все еще не взошли звезды седины.

– Ты красиво поешь… И говоришь. Не то, что я – бездарный чурбан и бесчувственный рубака.

– Ты просто приносишь в этот мир прекрасное по-своему. Жаль, что ты этого не видишь, – ее голос звучал печально.

Около часа они лежали и говорили обо всем и ни о чем, и даже дождь на время перестал лить, чтобы не нарушать этот интимный момент. Потом Виви положила голову ну грудь Белфарда и сказала:

– Тебе пора…

На одно мгновение Белфард решил бросить все, схватить ее за руку и бежать, бежать куда глядят глаза! Но вовремя осознал, что слишком многое зависит от него. Кроме того, инквизитории всегда находили беглецов – рано или поздно. И кара их была неотвратима. Но он не желал такого для Виви.

– Да, мне пора, – сокрушенно ответил он.

Белфард вынул мысли из омута недавних воспоминаний.

«Пора седлать Золотце. Время покоя ушло, настал час огня и меча».

Пока Белфард снаряжал лошадь, снаружи стали доноситься звуки ругани. В конюшню, как пыхтящий локомотив, влетел Превосходительство. Следом семенил преподобный Серафим.

– Это право трибуна решать, кто с ним может идти! – яростно грохотал Его Святейшество.

– Это право никто не нарушает. Но и вы не в праве запретить нам отправить с ним своего человека, – парировал Серафим.

– Своего человека?! Здесь все были свои, преподобный, пока вы не начали плести свои интриги!

– Сейчас интригами пахнет ваша затея, Превосходительство. – отозвался Серафим. – Вы так и не назвали нам четкую цель этого похода.

– Их цель – нести огонь Очищения на Пути Матери, – отрезал Превосходительство. – Цель у нас одна, и она никогда не изменится!

– Вы прекрасно понимаете, о чем я, и игра словами здесь и сейчас неуместна, – преподобный недовольно покачал головой. – Вы властитель в Обители, но Храмовый Совет создан для того, чтобы ваша власть не стала культом одного человека.

– И именно поэтому вы влезаете в мои дела и приставляете к «моим людям» своих надсмотрщиков? – язвительно спросил Его Святейшество.

– Да, именно поэтому, – коротко ответил тот.

Серафиму очень повезло, что в этот раз Превосходительство решил выйти из покоев без оружия, иначе голова преподобного случайно оказалась бы в конском навозе. Превосходительство подошел в упор к Серафиму и вонзил в него свои вгляд. Было видно, что тот хотел сделать шаг назад, но вовремя сообразил, как бы это выглядело. Белфард увидел, как комок прошел по горлу преподобного.

Превосходительство еще с пару секунд попялился на Серафима, потом резко развернулся на каблуках и направился к Белфарду.

– Планы меняются, – сказал Его Святейшество. – С вами поедет еще один.

– Кто? – вскинул брови Белфард.

– Моран.

«Если и есть в мире книга, описывающая всех паразитов на земле, Моран в ней точно описан как самый навязчивый. Так этот клещ вцепился в мою мошонку и не отпускает ее уже шестьдесят проклятых лет!»

Превосходительство отвел Белфарда подальше и перешел на шепот.

– Он не должен знать цель вашего похода.

– Как же мы ее скроем, если этот ублюдок развесит свои уши? – удивился трибун. – Да он не будет спать, лишь бы не пропустить то, о чем мы говорим.

– Я не знаю, – отмахнулся Его Святейшество. – Придумай что–нибудь. Моран в мои планы не входил.

«Я уверен, что он не входил в планы самого Бога, но что-то в небесной канцелярии в тот день пошло не так, и кто–то решил погадить Мораном сверху».

– Что ж, буду импровизировать, – с иронией отозвался Белфард. – Может, случайно толкну его с обрыва, кто знает?

– Убийство брата без должных причин страшный грех, – строго ответил Превосходительство. – Такие шутки тут неуместны.

«Я шут, но сейчас я не шутил».

– Седлай лошадь и по пути загляни в арсенал, – уже в полный голос продолжил Превосходительство. – Запасись всем необходимым. Остальные уже там. Провизию в поход я также распорядился доставить туда же из кухни.

Белфард взял лошадь под узды и прошел мимо Серафима.

– От вольнодумства до ереси один шаг, трибун. Ты встал на сторону не того человека. Что-то здесь не так, и я уверен, ты тоже это почувствовал. Если ты захочешь что-то сказать, сообщи об этом Морану. Он найдет способ передать нам твои слова, – произнес он Белфарду в след.

«О, я обязательно сообщу Морану, чтобы тот шел на хрен».

За спиной трибуна возобновилась ругань.

Подойдя к арсеналу, он привязал Золотце к ограде. Здесь же мирно щипали траву еще четыре скакуна. Внутри его уже ждали. Калавий, Бомо и док Хобл были в полной экипировке. Моран стоял в стороне и смотрел в пол, пока капеллан буравил его своим взглядом, закусив кончик трубки во тру.

– Опаздываешь, – бросил капеллан.

Белфард его проигнорировал.

– А вот и наш трибун! – интендант Кребс всегда был в хорошем настроении. – Поздравляю и выражаю тебе свое почтение. Первый трибун в Ордене, кто бы мог подумать! Твои гостинцы на столе. Три десятка патронов для револьвера, столько же ружейных, собственно, сам револьвер и винтовка, и кое-что по мелочи – ружейная смазка, кремень, спички, табак, фляга с водой и тарелка с приборами. Веревка и котелок у вас общие, их уже забрал Бомо.

– Табак оставь себе, – Белфард покосился на капеллана, – Что на счет Золотца?

– Ваша мадам свежеподкована и накормлена под завязку, – шутливо ответил интендант. – По пути пропитание она себе добудет сама – луговых трав там в изобилии. Также кобылу осмотрел ветеринар. Не смотря на почтенный возраст, она здорова, бодра и весела. Как он выяснил последнее, лучше спросить у него. Шоры на стойке, старые, но надежные. Конская броня там же.

– Путь долгий, мы пойдем налегке, – трибун поводил ладонью в отрицательном жесте. – Не хочу, чтобы лошадь быстро утомлялась.

– Как будет угодно, – угодливо ответил Кребс. – Остальные тоже отказались.

Белфард повернулся к Морану. Его глаза бегали, как у голодного веснушчатого хорька, и выражали крайнее любопытство.

– Ты, – обратился к нему Белфард. – Любитель строчить жалобы. Отныне ты поступаешь под мое командование и будешь выполнять мои приказы.

– Я здесь по воле Храмового Совета и выполняю его приказы, – огрызнулся Моран.

– Скажи, капеллан, что Свод говорит об этой ситуации? – обратился к Калавию Белфард. – Должен ли инквизиторий подчиняться моим указаниям.

– Он должен подчиняться приказам любого из нас, поскольку все присутствующие выше него по званию или опыту. А еще потому что у него на губах молоко не обсохло, – с презрением сказал Калавий. – Отвечая конкретно на твой вопрос – да, он обязан подчиняться любому твоему приказу. Ты трибун, и Храмовый Совет не имеет над тобой власти.

Свои слова он подкрепил рукой, которая опустилась на рукоять меча для большей убедительности.

– Ты слышал, Моран? – издевательски произнес Белфард. – Если ты хочешь выполнять волю Храмового Совета, оставайся в замке и дальше им прислуживай. Я повторяю, будешь ли ты выполнять мои приказы или я сию секунду обвиню тебя в ереси и отправлю на костер?!

– Буду, – пробубнил Моран.

– Буду, что, инквизиторий? – нажал трибун.

– Я буду выполнять твои приказы, трибун, – громко и раздраженно ответил Моран.

– Вот и славненько! Всегда приятно поутру намылить кому-то шею. Это бодрит лучше горячего черного кофе, не правда ли? – сказал Белфард, потрепал Морана по плечу.

Бомо и Хобл прыснули от смеха.

– Если наш трибун закончил свои каламбуры, можем ли мы отправляться в путь? – прошипел Калавий.

– Разумеется, капеллан, разумеется, – с улыбкой ответил Белфард.

Когда ворота Обители с лязгом закрылись за их спинами, новоиспеченный трибун еще раз взглянул на крепость и ее высокие башни. Его посетила мысль, что если он когда-то сюда еще вернется, то будет уже совсем другим человеком.