Читать книгу Пучина моего отчаяния - Валерия Клеманс - Страница 2

Горячий воздух летнего Чеджу обволакивает тело, заставляя покрываться мурашками от контраста температур. Ноги опущены в морскую воду, волны слегка толкают голени, а стопы зарываются в гальку, пропадая между камнями.

Попытка вздохнуть полной грудью. Что-то больно отдается прямо в солнечном сплетении, и Оливер понимает, что боль никак не связана с физической.

Вновь тяжело дышать.

Появляется желание зайти в море и окунуться. С каждым шагом вода все выше и выше, закрывает живот, поднимается до груди, мажет по ключицам и сходится вокруг шеи.

Может, нырнуть?

Оливер обхватывает нос большим и указательным пальцами, перекрывая возможное попадание соленой воды, слегка пружинит на ногах и уходит с головой вниз. Море давит на уши, слышно, как работает мотор проплывающего мимо бухты парома. Рядом проскальзывают маленькие рыбки, некоторые сталкиваются с голенями Оливера и тут же отдаляются, в страхе пропадая в морской глубине.

Успокоиться не получается. Грудь все так же сводит болью, плавать невозможно, а расслабиться тем более. Оливер с разочарованным выдохом выныривает, убирает прилипшие ко лбу волосы и протирает лицо. Отдохнуть действительно не получается.

– Оливер? – раздается голос раздраженной матери. – Оливер Ёнсу Ли, выбирайся сейчас же, мы опаздываем на обед! Будто не знаешь о расписании приемов пищи в отеле, неугомонный мальчишка!

Молодой человек тяжело выдыхает. Возвращается на берег, идет по раскаленным от солнца камням, надевает тапки, которые норовят порваться в любой момент от хождения по гальке. Кожу начинает жечь после соленой воды, солнце прибавляет своих сил, оставляя на теле Оливера красные пятна загара. Крем за пять тысяч вон оказался пустой тратой денег.

В столовой, перед огромным выбором блюд, мальчик теряется. Смотрит на себя, на пустую тарелку перед собой, на родителей, бегающих из стороны в сторону и умудряющихся собрать все с каждого подноса. Закрывает глаза, тяжело сглатывает липкий комок подкатившей паники и медленными шагами подходит к блюдам. Рис, макароны, картофельное пюре, жареная лапша. Кладет себе ложку риса. Курица, рыба в кляре, колбаски, приготовленные на гриле, жареная свинина. Выбирает маленький кусочек курицы. И так по кругу, собирая по одной штучке свежих овощей.

Останавливается. Смотрит на свою тарелку, и начинает кружиться голова. Много еды, слишком много, из-за чего хочется кричать.

«Спокойно, Оливер, это всего лишь еда, верно? Ты не потолстеешь, пообедав здоровой пищей».

Боже, как сильно сводит живот. Подкатывает теперь настоящая, физическая тошнота, и Ли пытается понять, от хот-дога, съеденного несколько часов назад на пляже, или потому что парень сильно голоден?

«Хот-дог… я не должен был есть его. От хлеба, жареных сосисок и кетчупа я могу прибавить в весе».

Оливер оглядывается, находит макушки родителей, уже сидящих за столом, аккуратно пробегает мимо остальных гостей отеля, отодвигает стул и садится напротив мамы. Отец, неизвестно, заинтересован ли вообще происходящим, дежурно спрашивает, почему у него так мало еды в тарелке.

– Я не голоден, папа.

Мать отрывается от обеда, отпивает чай и пытается выбрать, за что именно взяться сейчас.

Оливер медленно кушает, усердно разжевывая каждый кусок.

– Правильно, – заявляет женщина, не поднимая своего взгляда на сына, – чем меньше ешь, тем меньше прибавишь в весе.

«Прибавишь в весе…»

Ли дергается от этих слов, жмурит глаза и прижимает подбородок к груди. Зачем, зачем, зачем она это сказала? Почему именно сейчас?

Звездочки перед глазами. Кружится голова от мысли о лишних килограммах. Мальчик открывает глаза, смотрит на еду и автоматически высчитывает калории.

Сто двадцать, восемьдесят, а у этого овоща всего лишь тридцать… Еще, еще и еще. Четыреста калорий. Уже выходит девятьсот за день, а сейчас всего лишь обед.

Ужинать Оливер заранее отказывается.

* * *

Личный дневник Оливера.

«Вероятно, я отчаялся, раз решил забежать в магазин у отеля, купить себе тетрадь с ручкой и начать вести дневник.

Но я не знаю, кому еще могу доверить все, что накопилось в моей душе.

Я правда устаю от всего. Каждый день, каждый чертов день словно сжирает меня заживо, пережевывает и выплевывает. Как я еду, так и в ответ жизнь меня.

В десять лет я весил сорок восемь килограммов, в то время как мои ровесники весили не более сорока пяти. Три килограмма же не имеют никакого значения?

Для моих родителей – имеют. Постепенное давление, фразы „ты толстый, страшный, выглядишь отвратительно, тебя никто таким не полюбит“ сыпались от них, а затем я стал слышать подобное от моих одноклассников, хотя я особо не отличался ни от кого телосложением.

Одиннадцать лет – пятьдесят четыре килограмма. Я уже не помню точно, с чем была связана прибавка в весе, но мои одноклассники постоянно указывали мне на то, что я выгляжу больше них. Дома запрещали есть сладкое, из-за чего я покупал что-то себе по дороге из школы и ел, пока никто не видел.

Тринадцать лет. Я впервые почувствовал себя потерянным ребенком. Собственно, мне сейчас девятнадцать, за шесть лет так ничего и не изменилось.

Четырнадцать. Я влюбился в парня бесповоротно, отдавая себя чувствам полностью и без остатка.

В итоге мою душу растерзали на куски, бросили на асфальт и станцевали на ней, хорошенько оттоптав. Я не встречался со своим любимым человеком, он брезговал даже говорить о чувствах.

Что именно меня разбило?

Собственничество. С его стороны. Забавно, что собственником был не я, потому что влюблен был именно я, а не он. „Не ходи с ним, не говори с ней, твоя бисексуальность тебе не на руку, не общайся с девушкой, игнорируй того парня“. Я чуть не потерял своих друзей из-за него.

А потом начались взгляды. Пламенные? Скорее, прожигающие насквозь.

Лихорадочно руками по телу, предложения заглянуть в квартиру, сесть на него. Дома заваливал меня на диван и ложился сверху, а во время прогулок держал мои руки в своих, пытаясь согреть.

Постоянно встречался с девушками, и каждый раз приходил с новой, словно девушки – вовсе не люди.

Я влюбился в человека, который хотел пользоваться людьми во всех смыслах и не видел никаких границ перед собой.

Последним аккордом стал день, когда я решился открыться ему и рассказать об абьюзе в семье. Он не поверил мне, назвал лжецом.

– То, что ты мне рассказываешь, бывает только в сериалах. И ты вообще себя видел? Ты говоришь, что сидишь на диете, но где? Где результат?

Я прибежал домой и попросил отца перевести меня в другую школу, как можно дальше от этого места. Папа помог мне, за что я ему очень благодарен.

Я не забывал того человека очень долго. Приезжал в старую школу навестить своих друзей и знакомых, столкнулся с ним на лестничной площадке, а он… прошел мимо меня, даже не посмотрев в мою сторону. А на что я вообще рассчитывал?

Я узнал, что тот человек распускал обо мне грязные слухи, когда я уехал. Мне стало тошно, слишком противно находиться рядом со всеми, кто послушал его и поверил россказням.

Я вовсе их не виню, просто… думаю, с ними мне просто не по пути?

В голове так много мыслей, я не знаю, как правильно их структурировать и излить на бумагу, и я боюсь, что родители могут увидеть все, что я делаю. Мать и отец презирают ведение дневника. Видимо, я дал им очередную причину меня ненавидеть.

Подростковый возраст… думаю, сильный период, не правда ли? В пятнадцать я впервые голодал. Недели две или три, пока не потерял сознание и меня не заставили силой есть. В шестнадцать это повторилось, я голодал так же три недели, но при этом приноровился считать калории. Потерял сознание прямо в школе, вызвали скорую… Давление было в порядке, что-то не так с уровнем глюкозы – вместо того чтобы опуститься, он подскочил до восьми, из-за чего я, как мне объяснили, и потерял сознание.

Голод.

Мерзкое состояние, а идола анорексии прозвали коротко – Аной. От голода создается ощущение, как чьи-то ледяные тонкие пальцы проникают под кожу, пересчитывают ребра и сдавливают в силках желудок.

Невыносимо.

Истерики родителей усилились. „Если потолстеешь и не будешь влезать в одежду, мы не купим тебе новую, так что держи себя в форме“.

От нервов я периодически начал перепрыгивать с анорексии на булимию. Сносил половину холодильника, сгорал от вины и вызывал рвоту. Так сильно, пока кровь из носа не показывалась от перепада давления.

А затем посыпались слова, полные ненависти. „Лучше бы я сделала аборт“. „Мой сын в шаге от того, чтобы трахаться в зад, я не планировал родить негетеросексуального ребенка. Выбрось эту чушь из своей головы“.

„Я родила тебя не по своей воле. Если бы не ты, я бы давно сбежала из Австралии в Штаты, а теперь приходится слышать постоянные разговоры моего муженька о переезде в Южную Корею. Ты думаешь, я горю желанием вернуться на родину?“

Как я понимаю, родители сами не в ладу друг с другом, живут вместе ради какой-то галочки, выгоды, привычки быть вместе. Постоянные крики друг на друга, на меня. На мне особая любовь отыгрываться – избить, а в детстве так еще и выгнать на улицу в одних трусах в качестве наказания.

Самая большая проблема – я не понимал, что живу в нездоровой среде.

В шестнадцать лет я впервые почувствовал себя… пустым. Никем. От постоянных слов, что лучше бы меня не было. От слов, что я всю жизнь буду толстым, страшным и никчемным.

Я не хотел жить. Настолько сильно, что бросился под машину.

Почему я до сих пор жив и пишу весь этот поток сознания в недавно купленную тетрадь?

Я вовремя отскочил. Добежал до тротуара, замер со слезами на глазах и задумался, какого черта я сотворил.

Подавленное состояние усиливалось с каждым днем. Я не видел смысла жить дальше, впитывал каждое негативное слово в себя как губка.

Родители отправили меня учиться в медицинский университет сразу же, как мы переехали в Сеул. Душераздирающая картина – я, не желающий жить, учусь на врача, который спасает людей.

Думал, может, стать психиатром? Разберусь заодно, что не так с моей головой. В ней словно появился странный таймер, из-за которого я начинаю дико хотеть умереть.

Бывают всплески возбудимости, и я сейчас пишу не о сексе. Возбудимость в плане… вскочить с постели, схватиться за голову, достать краски и начать рисовать на листах А3, что остались со школьных времен. Я даже толком не умею рисовать.

А потом пришли они. Эпизоды. Несколько месяцев назад, до сих пор помню это время. Я не мог подняться с постели, не мог двигаться. Иногда вставал в туалет. Ночью бился в адской агонии, моля Бога о смерти.

Конец первого курса, экзамены, пересдача одного из них, потому что мне было совершенно не до подготовки. С моей головой что-то происходило и происходит. И я не знаю, как это остановить.

Недавно мне удаляли бородавку. Я заявился в кабинет хирурга во время своей голодовки и из-за низкого уровня глюкозы потерял сознание прямо в кресле. Мне было очень стыдно за это.

Через неделю мама купила билеты на остров Чеджу, где мы до сих пор проводим время в одном из отелей. Но мне кажется, что с каждым днем я все больше и больше схожу с ума.

Боль, которую я чувствую в груди, возникает каждый раз, как на меня накатывает приступ тревоги. Какая может быть тревога перед тем, как зайти в море, это же смешно?

Но… учитывая мое состояние, у меня может случиться паническая атака от пребывания в любом месте, где много людей. Начинается гипервентиляция, я хватаюсь за горло, выбегаю, сажусь на землю и включаю музыку в наушниках. Не разбираю, что там играет, пока приступ не проходит окончательно.

Какой же я отвратительный. Слабый и отвратительный».

* * *

Беседка у столовой отеля. Дует прохладный ветер, доносится из колонок спокойная музыка. Мать подносит к губам сигарету, затягивается и медленно выдыхает, выпуская едкий дым. Отец сидит рядом, смотря в телефон, а Оливер думает, еще минута, и он сойдет с ума. Ему тяжело находиться рядом с родителями.

В голову пробирается идея напиться. Ему девятнадцать, в конце концов, он спокойно может подойти, взять стаканчик и налить себе что-то из алкоголя.

Вино на розлив бесплатно, за все остальное нужно платить.

Оливер наливает один стакан до краев. Кажется, в нем триста миллилитров или больше. «Интересно, сколько здесь калорий?»

Ли ударяет себя мысленно в лоб, смотрит на белое полусладкое в своих руках… подносит стаканчик к губам, запрокидывает голову и выпивает содержимое залпом.

Горло сильно прожигает.

Ох… неожиданно или вполне ожидаемо, мир перед глазами расплывается. Но вино, черт возьми, вкусное.

Оливер тянется за новой порцией, наполняет стаканчик и начинает хихикать, смотря на струйку жидкости. Вновь подносит к губам, запрокидывает голову и выливает все в себя.

Тянется за третьей порцией, но на его руку ложится чья-то ладонь.

– Тебе уже достаточно, парень.

Холодная вода на лице. Шум гостей отеля, общий туалет, бежевые стены и холодный кафель. Кажется, Оливер соскользнул из своего тапка, пока умывал лицо.

Все произошло как в замедленной съемке. Вот Ли подходит к своему отцу и просит ему помочь добраться до туалета, потому что он опьянел и не в состоянии дойти самостоятельно. Вот он задевает рукой антисептик у выхода из беседки, и жидкость выливается ему на руку. Словно сквозь барьер, мальчик слышит ругательства отца и возгласы о том, что он безнадежен.

Забавно.

После десятой попытки облить себя холодной водой из-под крана мальчик наконец-то начинает приходить в себя. Оливер думает, не пойти ли ему вызвать рвоту, но понимает, что вновь пойдет кровь из носа, а это последнее, чего хочется в десять вечера.

– Пап… пожалуйста, прошу, принеси мне кофе и воду.

На дрожащих ногах, почти протрезвевший, Оливер возвращается вместе с родителями в номер. Принимает холодный душ, накидывает на себя чистое белье, ложится на кровать и вновь проваливается в агонию. Чувство, будто бы сгорают легкие при каждой попытке дышать.

Ли поворачивает голову, утыкается в подушку и плачет без всхлипов, чтобы не разбудить родителей. Берет с прикроватной тумбочки свой телефон, заходит в фейсбук и бездумно листает ленту. Мальчик нажимает на группы, прикрепленные ссылки, рассматривает картинки, и случайно открывается литературное сообщество.

Автор выкладывает работу с пометкой «Альтернативная вселенная», и, судя по описанию, рассказ о молодых людях, один из которых страдает депрессией и зависимостью.

Оливер не думает много, проходит по основному хештегу, чтобы все главы стояли друг за другом, и решает почитать работу. Тема ему очень близка. Ли считает, что бесконечные мысли о своем весе и есть его главная зависимость.

Где-то к двум часам ночи Оливер находит себя в конце работы, блокирует экран телефона, накрывается одеялом с головой и плачет. Понимает, что сейчас может разбудить родителей, вскакивает с постели, забегает в туалет и дает волю слезам, уткнувшись лицом в свое полотенце. Вероятно, эмоциональная связь с одним из главных героев так сильно потрясла мальчика, из-за чего он стоит, прижавшись к холодной стене, плачет навзрыд и никак не может восстановить дыхание.

Утром Ли решает поискать еще работы и в течение целого дня читает все подряд, не отрываясь от телефона. Видит ссылку на чей-то аккаунт в твиттере, открывает ее, решает взяться за новую работу… и браузер не дает ему это сделать. После каждых пятнадцати твитов страница вылетает, из-за чего сильно трясутся руки.

Раздражение? Тревога? Паника? Все чувства смешиваются и соединяются в одну точку.

«Да что ж такое, почему из-за обычной социальной сети такие сильные эмоции, черт бы ее побрал!»

Оливер ходит по территории отеля с поднятым телефоном, ищет нормальную связь, чтобы скачать приложение твиттера.

Регистрация… как зарегистрироваться?

– Я просто хочу почитать, почему столько сложностей, твою же мать!

Логин… логин, а какой вообще использовать? Цветы, ромашки, пипетки, точки на костях. «В моей голове нет ничего, кроме анатомических терминов. Логин „фаланга пальца“, конечно, забавен, но все посчитают меня психом».

– Хорошо, – произносит он вслух, – напишу просто свое имя.