Читать книгу Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады - Валерия Ободзинская - Страница 6

1960-1961

На следующий день, когда спускался по трапу судна, неожиданно увидел Гольдберга с вещами.

– А ты чего? – удивился Валера. – Ты же не пил!

– Так меня же толком не оформили. На майские брали. Сам понимаешь. Так что… С «Нахимовым» покончено.

Валера приготовился: вот сейчас Гольдберг упрекнёт, скажет, что всё из-за него… но парень смотрел прямо и бесхитростно. Будто просто ждал: «Что дальше?» Нестерпимо захотелось оправдать это доверие.

– Как ты к джазу относишься, Гольдберг?

– Ну… как? Как все, – начал тот, но потом уловил настроение Валеры и улыбнулся, – положительно. Очень положительно!

– Тогда… Постой тогда! – крикнул он и бросился назад на «Нахимов». Боялся, что остановят, но экипаж оглядывался на спешащего парня без удивления. Мало ли? Забыл, может, что… Быстро переговорив с аккордеонистом Витей Барсуковым, подхватил заинтригованного Гольдберга и поспешил в портклуб. Там сегодня выступали его знакомые из Томска. Валера отозвал в сторону Лёню Дериша, он знал, что тот собирает бригаду, чтоб работать от Томской филармонии, и пригласил зайти на чай.

Вечером все собрались у бабушки Домны. Она скоро похлопотала у стола: поставила плошку икры из «синеньких», крупно нарезанные ломти батона, банку с кипятком и заварочный чайник. А потом деликатно оставила молодёжь беседовать:

– Надо к соседке зайти, поспрошать кое-что.

Все наскоро раззнакомились, с жадностью разметали баклажанную икру, выпили по две чашки чая и уставились на Валеру. Тот, смакуя интригу, поставил на подоконник карболитовый футляр принесённого с собой проигрывателя и достал любимый миньон. Все в комнате увлечённо собрались вокруг:

– Буржуйский джаз? – азартно потёр руки Барсуков.

– Тсс, – шикнули на него хором Лёня Дериш и его жена Люба, – дай послушать!

Нэт Кинг Коул произвел впечатление. Глаза ребят заполыхали. Только Лёня выразил сомнение:

– Обеспечить фортепьяно к каждому концерту нереально.

– Потому и заменим аккордеоном, – Валера кивнул в сторону Вити Барсукова.

– Точно! – загорелся аккордеонист. – Сейчас в моде квартеты: бас, гитара, аккордеон и кларнет!

–Ради бога, – кисло поморщился Валера. – Что за нафталин? Германская тема – вчерашний день.

–Нужно что-то современное, живое. Чтоб настоящая бомба! – согласился Гольдберг, – значит, я на гитаре. Витёк на аккордеоне.

– А я на контрабасе! – триумфально завершил Валера.

– Ты? – с сомнением посмотрел аккордеонист. – Разве умеешь? Да и… аккордеона нет. Этот напрокат выдали, для «Нахимова».

– Значит, нам срочно нужны аккордеон и контрабас! – ничуть не смутившись, озвучил следующий пункт плана Валера. Лёня Дериш, прощаясь с ребятами, подвёл итог:

– Даю вам пять дней. Бригада у меня уже укомплектована. А гастроли через неделю.

Гольдберг, словно проспав всю беседу, вопросительно оглянулся на друга. Валера заметил радостное удивление и подмигнул гитаристу:

– Едем выступать с Томской филармонией!

Идея казалась безумной. Валера не знал нотной грамоты и никогда, ни на чём не играл. Однако глядя на реакцию друзей, улыбался:

– Пойдём лучше выпьем! В трезвую голову ни одна умная мысль не придёт нормальному человеку.

– На Привоз? – уточнил Витёк.

– В эти трущобы? Где шпана, синюхи и разбавленное вино? Нам что, бытового сифилиса для счастья не хватает? – категорично отверг предложение Валера. – Покажу вам шик! Место, где пьют солидные пролетарии.

Винарка в подвале Старосенного садика выглядела аккуратно и чисто. В основном здесь пропивали зарплаты рабочие завокзальной промзоны, потому и алкоголь продавали добротный, и кормили неплохо.

–Валерик, а где мы найдём аккордеон? – все никак не мог успокоиться Гольдберг. – А контрабас?

– Ты такое даже в магазине не купишь, не понимаешь? – справедливо вмешался Витёк.

– Да не волнуйтесь вы! – раздражался Валера, которому хотелось поскорее выпить. – Придумаем что-нибудь.

На «Нахимове», кроме авантюры с Массандрой, больших денег не заработалось, но он щедро платил за всех, гуляя на последние. Витя Барсуков пытался одёрнуть:

– Погоди, Валер, давай отложим на инструменты. Придётся ведь покупать!

Тот лишь отмахивался. Завтра будет новый день, новые деньги. Сейчас хорошо и ладно! Неожиданно встрепенулся Гольдберг:

– Вот ведь я дурак! Есть аккордеон! Есть! Старинный, немецкий, у тётки моей.

– Видишь! – хлопнул аккордеониста по плечу Валера. – А ты кипишуешь раньше времени. Путём всё будет, путём!

На следующий день, когда пьяный задор выветрился, посерьёзнел. Контрабаса как не было, так и нет. И, несмотря на отсутствие денег, он потащился на привоз.

Стоял сентябрь, но южное лето не кончалось. Бросало в жар, голова после вчерашнего побаливала. Он быстро разрешил себе пропустить пару пива, успокаивая тем, что идёт в пивную разведать, где прикупить контрабас. Так «в разведке» прошло три дня и, наконец, повезло: знакомые фарцовщики подсказали адресок студента-чеха, учившегося в музыкальном училище.

Чех оказался упёртым. Валера рассказывал о срочной халтуре, сулил золотые горы, даже спел несколько песен, доказывая, что серьёзный филармонист, но без живых денег студент контрабас отдавать отказывался. Спас положение прихваченный на всякий случай коньяк: под песни и разговоры чех незаметно поплыл. Когда заснул, Валера переложил его на кровать и, прихватив контрабас, заспешил прочь.

Ничего. Студент же в целом не противился? Значит контрабас не так уж и нужен. А деньги… Деньги отдаст. Как-нибудь… потом. Уговаривал совесть Валера, не замечая, как втягивает голову в плечи, будто ждёт окрика вслед.

Слева от вокзала тянулась мраморная арочная галерея. Вдоль неё по перронам семенили усталые от жары пассажиры. Валера встал под арку и вальяжно облокотился рукой, будто защищаясь от палящего солнца. Рядом поставил контрабас-четвертушку и слегка опёрся на него другой рукой. Он намеренно пришёл на платформу первым, чтобы покрасоваться и произвести нужное впечатление.

Лёня с женой и ребята увидели его издалека. Красивый, наглаженный, стильный. Валера сразу оказался в центре внимания. Все расспрашивали о контрабасе. Где, как, почём. Он же напускал безразличие: подумаешь, контрабас какой-то, но весёлые чертенята, плясавшие в глазах, выдавали с головой. Попросили сыграть, и Валера снова удивил, бегло сыграв тарантеллу Джованьолли, подобранную на слух.

– Неужели за два дня научился?

– Да заливает!

– Не, Цуна такой способный, он может! Может!

– Вот это талант!

В гастрольное турне кроме их трио ехала пианистка Шура Заславская и пара сатириков – Макалаюнас Толя и Ермоген Григорович. Скоро подошёл паровоз, удачно следовавший прямым рейсом Одесса-Новосибирск. Правда, чтобы добраться до Томска, придётся ещё сделать пересадку на узловой станции «Тайга», а потом ехать восемь часов автобусом.

Чтобы скрасить тяготы пути, с собой набрали дешёвого коньяка и теперь распивали под курицу, бутерброды и старинный немецкий аккордеон, заимствованный у тётки Гольдберга. Витя играл бойко и весело, ребята пели, смеялись и грезили о богатстве и популярности, о толпах поклонников и поклонниц, об афишах с их именами и путешествиях.

– Давай вот о чем подумаем, тезка! – обратился Валера к Гольдбергу. – Как тебя на афише писать будем? Если к Ободзинскому еще и Гольдберга добавить, совсем швах.

– Цуна дело говорит. Нельзя такую афишу! И так полколлектива евреев. Что хоть твоя фамилия значит?

– Золотая гора, – засмущался Гольдберг.

– Во! Валерий Златогоров, – торжественно объявил Валера.

Музыканты продолжили строить планы и мечтать. Размыто мелькали в окнах деревья, постепенно желтея и теряя листву по мере удаления от солнечной Одессы.

В Томске их встретил холодный ветер. Хорошо, что гостиница оказалась недалеко от филармонии. Ребята побросали вещи и помчались в столовую, где Лёня выложил суточные:

– На десять дней, одиннадцать рублей каждому. Это за весь срок гастролей.

– Вот счастье… – насупился Валера. Начало показалось не самым многообещающим. Ладно. Придется где-то еще калымить. – Гулять будем, пацаны?

– Для начала меню почитаем, – урезонил Барсуков.

– Читать будешь в библиотеке! – Валере не понравилось, что кто-то пытается оспаривать его авторитет. Он зыркнул в сторону Гольберга, и ребята запировали.

Опомнились лишь утром, когда собрались завтракать.

– А в кармане дыр-ра, – загрустил Гольдберг и оглянулся на Валеру.

– Выкрутимся. Сегодня за концерт получим по пять рублей, – он оглядел друзей. – Пойдём пивка дёрнем? Угощаю!

Слова возымели эффект: ребята приободрились. И заказав пива вместо завтрака, отправились осматривать город.

Вырвавшись из-под опеки родителей, гастролёры начали жить весело и бесшабашно. Деньги тратили сразу, едва получив. Менялись города: Красноярск, Норильск, Владивосток, Иркутск. Пили пиво, разучивали песни, болтались по улицам и знакомились с девушками. Если приключения не находились, ребята создавали их сами:

– Давайте устроим турне в Новосиб! У меня там приятели с хатой, – предложил Витёк, и оба Валерика немедленно согласились. Кроме хаты у Барсукова нашлись знакомые девчонки, и новогодние праздники затянулись. Пока коллектив филармонии ждал их в Прокопьевске, ребята, забыв обо всем, кутили.

– Как?! – театрально причитал Витя. – Как можно жить без сигарет? Ребята, я вас умоляю! Что я тут бегаю, как петух с отрезанной головой?

Часы показывали три пополуночи. Магазины давно закрылись, но Гольдберг с Цуной послушно выкатились на улицу. Дикий мороз обдал колкими снежинками, и парни ссутулились, втягивая непокрытые головы поглубже в плечи.

– Морозно, однако! – охнул Гольдберг.

– Это тебе не Одесса.

– Ага. Там тоже. Летом по башке, как тр-реснет. Все забудешь сразу.

– Почему никто не бодрствует? – ворчал Валера, притопывая ногами. – Чаю бы горяченького…

Сигареты долго стрельнуть не удавалось, и мороз постепенно отрезвлял.

– Ох и влетит нам, Валерик, – заныл Гольдберг, – концерт без нас отыграли.

– Возвращаться надо. Только не могу я… не могу! – просительно начал он. – Давай, ты возьмёшь аккордеон и поедешь первым?

– Ладно. Только… ты меня одного не кидай. Приезжай следом.

Когда Гольдберг с аккордеоном и гитарой вернулся, Лёня кинулся навстречу. Выглядел он плохо: небритый, лохматый, не выспавшийся от беспокойства.

– А где эти два негодяя?!

– Сейчас приедут…

– Пусть!.. Пусть только приедут… – с некоторым облегчением, что не случилось худшего, закричал худрук. – Всех на увольнение…

С этим пришлось повременить, как и с концертами. Оба Валерика слегли с воспалением лёгких. Когда чуть пришли в себя, узнали, что Виктор Барсуков уволен.

– А почему только он? Говорили же – всех… – виноватился Гольдберг.

– Признался, что это он сманил в Новосиб. Вот вас и пожалели по молодости лет… Зря пожалели? – сердился Лёня, – Чтоб такого больше не было! Поняли?!

Вскоре Лёня привел блондина лет двадцати семи:

– Знакомьтесь, – довольно объявил он, заходя в номер к Валерикам. – Вот он, ваш новый аккордеонист!

Леня светился от счастья, что, наконец, построит свою молодежь. Ребята кисло взглянули на вошедшего.

–Всё, – язвительно продолжал худрук, – бухалово закончилось, лафы не будет. До свиданья! Я пошел, а вы сядьте, поговорите.

Однако стоило двери закрыться, Виктор, пожав им руки, заговорщицки ухмыльнулся:

– Здорово, пацаны! Так, короче… Я побежал за бутылкой!

Витюня, как предпочитал зваться новый аккордеонист, быстро нашёл язык с каждым. Перед Лёней с лёгкостью изображал серьёзного мужчину, на попечение которого можно оставить младших товарищей. Перед Валериками – своего в доску парня.

Валера угадывал за радушной улыбкой Витюни какую-то расчётливую цепкость, порой даже циничность, но все равно подпадал под обаяние. Бесстрашие аккордеониста восхищало. Порой тот подрабатывал в поездах игрой в карты. Открывшись ребятам, что колода «кованая», разводил на игру в преферанс военных или партработников, ехавших в купейных вагонах. Валера внимательно наблюдал, запоминал для себя, но пока держался в стороне.

Используя медицинское образование, Витюня подделывал рецепты на латыни, рисовал печати и покупал в аптеках спирт. Потом разводил Валеру на «слабо»: «Спорим, что не выпьешь залпом?» Как-то выдумал подделывать чеки в магазинах, поддевая Валеру: «А слабо просто украсть?»

Всё резче и чётче обозначалось между ними соперничество. Они оба боролись за место лидера, оба обладали талантами, оба не умели уступать. Витюня завидовал голосу Валеры и словно желал доказать, что в остальном тот жалок.

Как-то случилось им поспорить о девушке. Перед началом концерта ребята столпились за кулисами и по обыкновению разглядывали девушек, сидящих в зале. В этот день привлекла внимание одна, как они меж собой назвали ее, Мэрилин Монро, сидящая в первом ряду: изящные ножки, ярко-алые губы, красивые глаза, светлые волосы. Ребята много повидали девчонок в своих турне, но эта выделялась.

Витюня бросил подначку:

– Можешь не смотреть, Цуна! Кто ты и кто она… Пф!..– и демонстративно оглянулся ко всем, словно приглашая остальных музыкантов в сообщники. Цуна на мгновение опешил, слова больно ужалили его:

– Красотка, говоришь? – предсказуемо распалился Валера, – Да я с ней сейчас в два счёта познакомлюсь!

– Да что ты, что ты… – неожиданно предал Гольдберг, – А телефончик? Возьмёшь?

– Возьму, – сквозь зубы бросил он. – Сколько ставишь, Витюня?!

– Трёшник!.. Трёшник, что проиграешь.

– Отлично! А ты? – злопамятно повернулся Валера к Гольдбергу.

Друг промолчал, осознавая свой промах. Однако в споре захотели поучаствовать ребята из других музыкальных коллективов. Все сбрасывались по трёшнику, смеялись, обсуждали. Какое-никакое, а событие. Валера же смотрел только на Витюню. Если бы взгляды могли убивать, уже разнесло бы пол-зала. Они словно говорили друг другу: останется только победитель. Проигравший должен уйти.

Когда объявили их номер, Валера первым выскочил на сцену. Сразу же нашёл взглядом в зале свою даму и с этого момента пел только для неё. То трепетно и робко, то страстно и нежно.

– А мой напев звучит, а сердце так стучит…

В конце песни двинулся в ее сторону. Подойдя совсем близко, когда глаза ее торжествующе вспыхнули, вдруг припал на одно колено возле рыженькой девушки, сидевшей прямо перед Мэрилин. Краем глаза и каким-то чутьем охотника Цуна ощущал присутствие блондинки и направлял всю свою энергию непосредственно на нее: она могла видеть его задушевный взгляд, обращенный не к ней, его длинные пальцы, на которых особенно красиво играл камешек на перстне при свете прожекторов. Затем грациозно поднялся, вернулся на сцену, и, поклонившись, скрылся за кулисами.

Когда после концерта все собрались в фойе в ожидании танцев, Валера завершил манёвр. Изобразив робость и смущение, он направился к блондинке. Музыканты, сгрудившись и затаив дыхание, смотрели, как слегка прикоснувшись к запястью, Валера обратил внимание девушки на себя. Что-то прошептал на ухо, заставив просиять, потом отступил на полшага и протянул ладонь. Красавица достала из сумочки ручку и, кокетливо наклонив голову, написала что-то прямо на ладони Валеры.

Вернувшись к музыкантам, Валера гордо помахал ладонью с телефонным номером.

– Что? Что ты ей сказал? – наперебой расспрашивали его.

Валера вместо ответа протянул ладонь и намекающе похлопал по ней другой рукой. Все потянулись за деньгами. Когда собрал куш, покровительственно заметил:

– Меня любят за то, что я Ободзинский. А вообще при таком раскладе, выгоднее не работать, а спорить!

Вернувшись к девушкам и не пряча денег в карман, спросил:

– Мария, есть ли место, где мы можем поужинать?

– Кафе «Молодежное» совсем рядом, – произнесла очарованная девушка.

– Ведите, – улыбнулся Валера.

В тот вечер он был в ударе: завоевал женщину, поверг врага. Он может всё, он Ободзинский. Удаль ударила в голову, заставляя позёрствовать перед Машей и её подругой:

– Самое тяжелое – провинциальные филармонии. Приедешь в город, поселишься в гостинице на пару недель. И мотаешься потом в холодных автобусах, то за двадцать километров, то за пятьдесят.

– Какая нелёгкая у артистов, оказывается, жизнь…

– Да… но мне нравится! Познаёшь безденежье, голод, холод, скитания.

На следующее утро, когда проснулся и, плотно позавтракав, пришёл на репетицию, к нему подскочил Гольдберг:

– Слыхал? Витюня уволился.

Валера удивился:

– А почему?

– Никто не знает. – Гольдберг наклонился и спросил чуть тише. – Думаешь, из-за вашего спора?

Валера пожал плечами:

– Думаю, Витюня – парень мутный, и причины у него такие же.

И хотя изо всех сил делал вид, будто новость его не касается, внутри ликовал. Есть! Сделал он его! Сделал!