Читать книгу Секс не для всех - Валя Шопорова - Страница 7

Когда она проснется, этот бред

Утопит нас в глубине ее глаз

Холодных, спокойных

Нам нужно бежать

Бежать прямо сейчас

Я слышу как она кричит – ей больно!

4 апреля, Её месть ©

Мари переступила порог квартиры, которая встретила её привычным полумраком – она почти никогда не гасила свет, уходя. Скинув ботинки, она закрыла дверь и, сжав горлышко бутылки вина, ради которой и вышла этим вечером из дома, пошла на кухню.

С характерным хлопком откупорив бутылку и наполнив кроваво-рубиновым напитком бокал, она сделала маленький глоток, смакуя вино, оценивая его. Мари никогда не разбиралась в винах, и выбранный ею напиток был кисловат, хоть и богат своим букетом.

Сделав ещё один маленький глоток, она повернула бутылку, читая надписи на белой этикетке. «Sichel Sirius rouge» – отличное красное вино для тех, кто знает в нём толк.

«Но, наверное, ради него не стоило бежать в магазин», – подумала Мари, скользя взглядом по строкам витиеватых мелких букв под названием.

Осушив бокал, она вновь наполнила его и, прихватив с собой бутылку, перешла в спальню, устроилась в кресле у окна. За окном чернел углём поздний вечер, на небе, если присмотреться, можно было разглядеть забиваемые огнями большого города дрожащие звёзды, где-то внизу, как обычно, негромко гудели машины.

С час Мари сидела, задумчиво смотря в ночь и потягивая вино, затем пересела на кровать и достала из нижнего ящика прикроватной тумбочки увесистый блокнот в тёмно-коричневой кожаной обложке. Открыв его на последней странице, она взяла в руки потёртую временем фотографию, хранящуюся там. С фото на неё смотрели, застыв во времени, улыбчивая женщина с волосами цвета кофе с молоком – мать Мари – Элла, высокий мужчина, любовно обнимающий свою супругу за плечи – Густаф, отец Мари, и она сама – ещё совсем юная пятнадцатилетняя девчонка. Мари отлично помнила этот прекрасный солнечный день…

Сентябрь две тысячи пятого года, особенно солнечный денёк, полёт сверкающих паутинок в по-летнему тёплом воздухе, ласковые и ненавязчивые порывы ветра. В тот день они всей семьёй выбрались в парк на пикник, а после долго-долго катались на аттракционах. И Мари, и её мать укачивало на крутых горках после плотного обеда, но они всё равно заливисто смеялись и не желали прекращать кататься. Этот день был слишком прекрасен, чтобы обрывать его из-за лёгкой дурноты. И этот самый снимок, на котором за спинами счастливой семьи угадывалось высоченное колесо обозрения, они сделали сразу после катания, когда головы ещё слегка кружились и глаза невероятно сверкали.

Мари перевернула фото и прочитала слова, написанные каллиграфическим почерком её матери: «Магдебург, 11.09.2005 года». Когда-то давно, ещё в детстве Мари, её мать всегда бережно подписывала каждое семейное фото, потом перестала. Но в тот день эта милая и такая нежная традиция вернулась, отчего им всем было вдвойне светлее. Казалось, впереди было только счастливое будущее, только море улыбок и хороших событий, а всё плохое останется в прошлом.

Казалось, мать бросит пить, ведь её глаза так сверкали счастьем в тот день!

Её никогда нельзя было назвать законченной алкоголичкой, она не была разложенной личностью, но выпивала практически каждый день с того самого момента, когда умерла её младшая дочь, которой на тот момент было всего два года. Мари тогда было пять, и она едва ли могла вспомнить лицо сестры, она не помнила даже её имени, хотя, казалось – вот оно, крутится где-то на задворках памяти!

Элла слишком остро переживала гибель дочери, начала пить, так и не вернулась на работу, но, несмотря на это, не переставала быть самой лучшей матерью для второй своей малышки. За это ей стоило поставить памятник при жизни.

Мари скривила губы в горькой усмешке, глаза предательски защипало от слёз. Вот они – такие счастливые, такие дружные, верящие в светлое завтра и в то, что всё непременно будет хорошо. В тот день счастливое будущее обещало непременно сбыться…

Но на деле всё случилось совершенно иначе. Пресловутое светлое будущее плюнуло им в лицо и, с глумливой ухмылкой помахав ручкой, удалилось в вечность, оставив после себя лишь сумрак и пепел надежд.

И больше не было ни счастливой семьи, ни родного Магдебурга, ни юной пятнадцатилетней девочки, верящей в лучшее и мечтающей о карьере танцовщицы – Мариши Голдберг. Больше не было ничего – только пепел, мрак и грязь…

Мари вновь скользнула взглядом по застывшим во времени счастливым лицам, провела по гладкой поверхности фото пальцами. Эта фотография была сделана ровно за месяц до того дня, который поставил точку в жизни юной Мариши и сделал её впоследствии Мари Глоткоф. И при мыслях о том злосчастном дне, изменившем жизнь Мари и сделавшим её такой, которую она не могла представить себе даже в самых страшных кошмарах, в голове неминуемо всплывало одно имя… Петер Гофман.

И это имя мгновенно потянуло за собой другие воспоминания, отматывая память на тринадцать лет назад. Мари тринадцать лет, начало нового учебного года, второе сентября – начало той осени выдалось очень тёплым, и особенно жарко было около окна, где сидела Мари.

Прошли десять минут урока, и тут дверь открылась, и в класс зашёл он – Петер Гофман. Мари помнила, как замерла, смотря на нового одноклассника. Стильная и неприлично дорогая для подростка одежда, закинутый на плечо рюкзак, который Петер придерживал одной рукой, наглая, но до безумия обаятельная улыбка на губах, лёгкий прищур карих глаз, которые сияли янтарём, отражая яркое солнце, модная стрижка на тёмных волосах с уложенной на правую сторону чёлкой.

А следом за ним зашла и классная руководительница, но прежде, чем она успела что-то сказать, Петер представился сам: «Меня зовут Петер Гофман, и я ваш новый одноклассник».

В тот момент многие в классе, в особенности девочки, зашептались: «Петер Гофман? Это же сын того самого Гофмана! Красивый какой… И он теперь будет с нами учиться?».

Петер Гофман… сын именитого столичного бизнесмена Ганса Гофмана. В то время мистер Гофман как раз решил вернуться на малую родину – в родной Магдебург, и тому было несколько причин. Во-первых, он посчитал, что сыну будет лучше расти не в Берлине, а в более тихом Магдебурге, во-вторых, незадолго до этого у них в семье как раз случился разлад. Миссис Гофман познакомилась на отдыхе с неким итальянцем и сбежала с ним, а после ещё и заявила, что разведётся с законным супругом и оттяпает половину его нехилого состояния. Потом, конечно же, она опомнилась и вернулась в семью. И как видно мистер Гофман очень любил свою нерадивую жену, потому что простил её и принял обратно.

В тот момент, когда Мари впервые увидела нового одноклассника, сердце в её груди споткнулось, а потом забилось чаще. Ей так не хотелось этого признавать, но она влюбилась в Петера и даже тайком позволяла себе мечты о нём и осторожные взгляды. О большем же она не мечтала, потому что, узнав про семью Петера и про то, к какой жизни он привык, Мари очень быстро поняла, что у неё нет никаких шансов.

В новых коллектив Петер влился очень быстро, обзавёлся верными друзьями; его просто обожали девочки и всем им он обворожительно улыбался, многим не отказывал в общении, но надежд не давал – он всегда слишком хорошо знал себе цену. И эта цена была примерно на миллиард выше того, что стоила в школьном коллективе Мари. Она была самой обычной девушкой. Он был мечтой, которую попутным ветром случайно занесло в их школу.

Время шло, вчерашние дети взрослели и с радостью открывали для себя мир другого пола. Мечта всё больше отдалялась от Мари, которой было попросту не на что рассчитывать: у неё не было ни выдающихся форм, ни умения высококлассно флиртовать, ни богатых родителей, которые бы могли поднять её до уровня младшего Гофмана. У неё была только глупая любовь и мечта. Две мечты: танцы и ОН.

И так бы, верно, продолжалось до самого выпускного, а то и до сих пор, если бы однажды, в начале октября две тысячи пятого года мечта не улыбнулась ей своей самой обворожительной улыбкой и не поманила за собой заманчивым светом…

И до этого она общалась с Петером, но лишь в той мере, которую предусматривали классные взаимоотношения, а тогда, в начале октября всё вдруг изменилось. Он выбрал её. ЕЁ! И сердце в её груди, не веря в своё счастье и исполняя тройные кульбиты, как под абсентом кричало: «Да! Да! Ты – та единственная!». Глупое сердце… С тех пор Мари больше никогда не слушала его, да и оно само, осознавая свою вину, больше не подавало голоса.

Мечта обернулась кошмаром и самым жестоким предательством, а все надежды рухнули в один день вместе с вынесением приговора и ударом судейского молотка. А потом, додыхая внутри неё, они отравляли Мари своим трупным ядом.

Мари подняла взгляд, резко возвращаясь в реальность. Вокруг неё была всё та же спальня, за окном висела чёрная ночь, а на тумбочке стоял забытый бокал вина. Взяв бокал, брюнетка сделала три спешных глотка. Она любила и так ненавидела память о своём детстве и юности. Несбывшееся и отнятое счастье всегда болит сильнее всего.

Смахнув с лица прядь смольных волос, Мари закрыла его ладонями, с нажимом проводя по лбу и щекам, а после взяла с тумбочки мобильный телефон. Найдя нужный контакт, она вызвала его.

– Привет, Мари, – ответил мелодичный женский голос на том конце связи.

– Привет, Эви. Скажи, ты в Стокгольме?

– Да, где же мне ещё быть? – удивилась собеседница.

– Мало ли… Всегда лучше уточнить, – ответила Мари, рассматривая свои длинные заострённые ногти, покрытые чёрным матовым лаком; на указательном пальце правой руки лак немного скололся.

Она помолчала несколько секунд, задумчиво рассматривая свой маникюр, затем добавила:

– Приедешь ко мне?

– Да, конечно, Мари. А когда?

– А прямо сейчас можешь и выезжать. И купи по дороге вина, а то у меня оно уже заканчивается.

– Хорошо, куплю. Тогда, жди меня минут через сорок, я постараюсь приехать побыстрее.

– Да, буду ждать, – ответила брюнетка и отклонила вызов, сжала телефон в руке.

Посидев так немного, она бросила телефон на тумбочку и залпом допила остатки вина в бокале, после чего закурила. Дым приятно струился по пальцам, согревая их, обласкивал губы, делая их горьковатыми.

Мари курила, отрешённо смотря перед собой. Воспоминания продолжали зудеть на подкорке мозга и, увы, от этой напасти не могли спасти никакие мази и лекарства. И брюнетка просто старалась отвлечься от них, абстрагироваться и закрыться глухой стеклянной стеной. Память приносила боль, и спасало лишь то, что она крайне редко напоминала о себе.

Время прошло незаметно и Эви позвонила в дверь, приехав раньше озвученных сорока минут. Когда Мари открыла дверь, гостья улыбнулась и приподняла бутылку вина, показывая её брюнетке.

– Я купила вино, – проговорила она. – Савиньон Блан. Нормально?

– Да, молодец, – сдержанно ответила Мари, кивнув, и отошла от двери, пропуская гостью в дом, после чего закрыла за ней дверь.

Она скрестила руки на груди, оглядывая гостью. Аккуратные, практически кукольные черты лица. Светло-карие глаза. Каштановые волосы длиной до нижних рёбер. Точёная фигурка. Одета Эви была в светлые джинсы, белую майку, под которой угадывалось отсутствие бюстгальтера, и короткую кожаную курточку синего цвета. До безобразия мила. Как обычно.

– Пошли, – произнесла Мари, махнув рукой, и направилась в гостиную, Эви последовала за ней.

Оставив гостью на диване, брюнетка сходила на кухню за штопором и вторым бокалом. Вернувшись, она откупорила бутылку и, наполнив свой бокал, села. Эви налила себе вина самостоятельно.

Помявшись немного, покрутив бокал за тонкую ножку и пригубив вино, Эви повернулась к Мари и произнесла:

– Может быть, выпьем за этот вечер?

Брюнетка усмехнулась и ответила:

– Да, конечно, без тоста же он пройдёт совсем дерьмово.

Эви замялась и опустила взгляд. Наперекор своим словам, Мари звякнула своим бокалом об бокал гостьи и добавила:

– Шучу. Почему бы не выпить за что-то, если всё время пьёшь просто так?

Мари сделала глоток вина, Эви слегка улыбнулась и также отпила белого напитка. Она немного помолчала, затем произнесла:

– Знаешь, Мари, я так рада, что ты пригласила меня. Я очень соскучилась по тебе.

Мари ухмыльнулась и склонила голову набок, смотря на Эви и выслушивая её.

– Вот только хотелось бы, чтобы наши встречи происходили чаще, – продолжала Эви.

Желание Эви было вполне оправдано. Она была «подругой» Мари, любовницей – одной из многих, но единственной, которая смогла задержаться в её жизни. И она на самом деле искренне относилась к Мари, любила её и не чаяла в ней души, потому ей так хотелось быть рядом с ней почаще. Мари же ограничивалась встречами в удобное для себя время.

– Ты сама знаешь, Эви, – ответила брюнетка, – что я – занятой человек.

Она также повернулась к собеседнице корпусом, поставила на спинку дивана локоть и подпёрла голову рукой.

– К тому же, – добавила Мари, – я считаю, что нам не следует надоедать друг другу. Лучше сохранить остроту отношений и предвкушение встреч.

– Ты боишься, что мы наскучим друг другу?

– Можно сказать и так…

– Очень приятно это слышать, – улыбнулась Эви, – но я не думаю, что это возможно.

«Насколько же тупеет взгляд влюбленного человека… – подумала Мари, смотря на любовницу. – Даже смотреть тошно. Жаль девочку».

– Всё возможно, – ответила она. – И скука приходит ко всем.

Мари вновь припала губами к кромке бокала, осушая его наполовину, а затем и до конца, после чего добавила:

– Так что, давай не будем пытаться сделать хорошее ещё лучше.

Эви прикусила губу, а после облизала губы, отпила вина.

– Ладно, – вздохнула она, – постараюсь не бежать впереди паровоза и буду просто наслаждаться тем, что есть.

– Это самый правильный выбор, Эви, – легко улыбнулась-ухмыльнулась Мари и вновь чокнулась с ней, после чего пригубила вино. – Пусть лучше будущее останется в будущем.

– Красиво сказано.

Мари покивала и отвернулась, смотря в сторону, чуть щурясь и неторопливо крутя в руке бокал. Эви какое-то время наблюдала за любимой, после чего спросила:

– Мари, что-то случилось?

– Нет, а должно было? – не поворачивая головы, холодно ответила брюнетка.

– Не должно было, конечно.

Эви подсела ближе к Мари, осторожно коснулась пальцами её руки, а после взяла её ладонь в свою.

– Просто… – добавила Эви, но Мари не дала ей закончить.

– Дурное предчувствие? – вскинув бровь и продолжая смотреть в сторону, поинтересовалась брюнетка.

Эви замялась; Мари, не дожидаясь её ответа, продолжила:

– Надеюсь, что нет. Потому что я как-то не верю в силу интуиции…

– Конечно, полагаться на неё во всём не следует, но иногда она говорит правду и очень помогает.

– Значит, наши шестые чувства работают по-разному, и спорить нам нет смысла.

– Да, я тоже не хочу спорить.

«Вот и умница», – подумала Мари и, отпив вина, откинулась на спинку дивана, съехала чуть вниз.

– Слушай, Мари, а… – начала говорить Эви, но замолчала, смутившись, когда брюнетка перевела на неё внимательный, холодно-зелёный взгляд.

– Договаривай, не бойся, – произнесла Мари, видя неуверенность любовницы.

– Мари, а мне… оставаться сегодня у тебя на ночь?

Мари вновь развернулась корпусом к Эви и подпёрла голову рукой.

– А сама как хочешь? – спросила она, внимательно смотря любовнице в глаза.

Вновь не дожидаясь ответа Эви, Мари взяла её за подбородок, заставляя чуть запрокинуть голову, и поцеловала: недолго – будто снимала пробу дорогого вина, но всё равно безумно горячо. После она отстранилась и вновь взглянула на любовницу и Эви почувствовала, как от одной лишь этой мимолётной ласки у неё кожа покрылась мурашками.

– Ну, что скажешь? – спросила Мари, смотря любовнице в глаза.

Но по тому, как заблестели глаза Эви, можно было понять, что её слова уже не имеют никакого смысла. Подавшись вперёд, Мари вновь поцеловала Эви, на этот раз дольше, проводя языком по её губам, а после проникая им в её рот, скользя по её языку.

Эви шумно вздохнула и тоже подалась вперёд, обнимая любимую и нежно водя тонкими пальцами по её спине.

Их поцелуй длился несколько минут, и за это время дыхание Эви уже успело сбиться, а кровь стала горячее. Оторвавшись от её губ, Мари начала покрывать поцелуями её шею, оставляя на нежной коже влажные следы, мимолётно прикусывая – совсем чуть-чуть, сегодня Мари не хотелось жестокости.

Курточка Эви как-то незаметно оказалась снятой и упала на пол, Мари провела кончиками пальцев по плечам любовницы, обводя их аккуратный контур и хрупкие ключицы, скользнула вверх по её шее и взяла за подбородок, поднимая её голову и заставляя Эви посмотреть ей в глаза.

От того, как смотрела Мари: невероятно глубоко, проникая под кожу и в самые отдаленные уголки души, по телу вновь и вновь пробегала дрожь, а низ живота тяжелел. Эви гулко сглотнула, не смея без разрешения отвести взгляд.

– Я люблю тебя, – словно под гипнозом прошептала она.

Мари едва заметно ухмыльнулась и, сжав майку Эви в кулаке и притянув её ближе к себе, склонилась к её уху.

– Повтори, – прошептала она, опаляя нежную кожу любовницы обжигающим дыханием.

– Я люблю тебя, – сбито повторила Эви и облизнула пересохшие губы.

Мари легко улыбнулась, задевая губами мочку уха Эви, после чего невозможно горячо поцеловала под ним, провела по нежной чувствительной коже языком. Эви сбито вдохнула, едва не давясь кислородом, её начало мелко колотить, словно в лихорадке.

Прикрыв глаза, она опустила ладони на плечи брюнетки и, вслепую найдя её губы, впилась в них поцелуем. Эви целовала страстно, но в то же время невозможно нежно, словно боясь причинить любимой даже самую мимолётную боль. Она же не знала о том, что это уже сделали задолго до неё и с такой силой, что у сердца и души просто не было шансов вновь срастись.

Вскоре Мари вновь перехватила инициативу, жарко целуя любовницу и властно проникая языком в её рот, изучая каждую его клеточку и чувствуя едва уловимый сладкий вкус, который он сохранил после не самого здорового ужина.

Запустив руку под майку Эви, Мари начала оглаживать её тело: живот, бока, где под кожей слишком часто от сбитого дыхания ходили рёбра. Поднявшись выше, брюнетка провела пальцем по груди любовницы, касаясь совсем легко, дразня, обвела ореол соска. Эви вновь шумно выдохнула в самые губы Мари, после чего вновь поцеловала её, но брюнетка быстро отстранилась.

Она задрала майку Эви до подмышек, обнажая аппетитную грудь с набухшими от возбуждения сосками. Эви гулко сглотнула, тяжело дыша и, не отрываясь, смотря на любимую. Мари взяла груди любовницы в ладони, сминая их, с нажимом обвела соски большими пальцами. Новый задыхающийся вздох сорвался с губ Эви, и она закрыла глаза, запрокинула голову.

– Думаю, это лишнее, – усмехнувшись, произнесла Мари, взявшись за пояс джинсов любовницы.

Не прошло и минуты, когда штаны отправились на пол, а Эви откинулась на спину, призывно раскидывая ноги и открывая взору Мари белые трусики с отчётливым влажным пятнышком.

Брюнетка облизала губы и подсела ближе, устраиваясь между ног любовницы. Она провела по животу Эви пальцами: вверх и вниз, к кромке хлопковых трусиков, слегка проникла под их резинку, касаясь гладковыбритого лобка и срывая этим с губ Эви новый вздох, смешанный со стоном желания.

Помучив любовницу ещё немного сводящими с ума ласками, Мари запустила ладонь ей под трусики и, сжав испачканное в шёлковой влаге седло, оттянула его. Эви прикусила губу, в нетерпении скользя ступнями по обивке дивана.

Мари потянула трусики Эви вверх, вжимая ткань в возбуждённую плоть, неотрывно наблюдая за эмоциями, отражающимися на её лице. Эви уже хотелось кричать от желания, молить о большем, но она заставляла себя молчать и ждать и лишь кусала в истоме губы.

Перестав тянуть, Мари стянула трусики Эви до середины бедра и ввела в любовницу сразу два пальца, чем сорвала с её губ гулкий стон.

– Да… – простонала Эви, водя ладонями по спинке дивана и пытаясь ухватиться за что-нибудь, но она была слишком гладкой.

Опустив большой палец на пылающий клитор партнёрши, Мари начала двигать пальцами внутри её тела, одновременно, лаская тугой бугорок. Стоны Эви стали непрерывными, она не пыталась их сдерживать, а только хваталась руками за спинку дивана и подлокотники и пыталась не двигать бёдрами, чтобы позволить любимой всё сделать самостоятельно.

Эви так обильно сочилась влагой, что уже через минуту ладонь Мари была мокрой. Она, не останавливаясь, двигала пальцами внутри любовницы и ласкала её клитор, доводя до сумасшествия. И Эви хотелось поскорее прекратить эту сладкую пытку, но в то же время она желала растянуть её до бесконечности.

Раз за разом хватаясь взмокшими ладонями за подлокотник дивана, она жмурила глаза и громко стонала, всё острее чувствуя приближение оргазма.

И Эви хватило всего на четыре минуты, по истечению которых она содрогнулась всем телом, даже не застонав – заскулив. Поласкав её ещё немного, Мари отстранилась и, взяв со столика салфетку, вытерла перепачканную в смазке ладонь.

Толком не придя в себя после оргазма, Эви села и переползла ближе к Мари, с любовью заглянула в её глаза. Мари и сама уже дышала тяжело и ощущала жар и тяжесть внизу живота, глаза её потемнели от возбуждения, став ещё более очаровательными, пленяющими.

Она медленно облизнула губы, неотрывно смотря в глаза любовницы. И Эви, всё поняв без слов, подалась вперёд, сладко целуя Мари в губы и начиная бережно стягивать с неё куртку.