Читать книгу Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела - Варлам Шаламов - Страница 12
Воспоминания
Москва 20–30-х годов
[Университет]
ОглавлениеМосква тогдашних лет просто кипела жизнью. Вели бесконечный спор о будущем земного шара – руководимые и направляемые центром тогдашней футурологии РАНИОНом и Комакадемией[314], где тогдашние пророки Преображенский, Бухарин, Радек бросали лучи в будущее. Эти лучи ни тем, которые наводили, ни тем [кто] обслуживал экран, – красным профессорам, немногочисленным, одетым в шинели и куртки того же покроя и фасона, что был у Преображенского, не казались еще ни лучами смерти из «Гиперболоида», ни обжигающими лазерами. Это были лучи мысли во всей ее фантастической реальности. В Московском университете, кипевшем тогда, как РАНИОН, сотрясаемом теми же волнами, дискуссии были особенно остры. Всякое решение правительства обсуждалось тут же, как в Конвенте.
То же было и в клубах. В клубе Трехгорки пожилая ткачиха на митинге отвергла объяснение финансовой реформы, которую дал местный секретарь ячейки.
– Наркома давайте. А ты что-то непонятное говоришь.
И нарком приехал – заместитель наркома финансов Пятаков[315], и долго объяснял разъяренной старой ткачихе, в чем суть реформы. Ткачиха выступила на митинге еще раз.
– Ну, вот, теперь я поняла все, а ты – дурак – ничего объяснить не можешь.
И секретарь ячейки слушал и молчал.
Эти споры велись буквально обо всем: и о том, будут ли духи при коммунизме – фабрика Брокара стояла с революции, и работники не были уверены, что ее пустят. И о том, существует ли общность жен в фаланге Фурье, и о воспитании детей. Обсуждали не формы брака, обсуждался сам брак, сама семья – нужна ли она. Или детей должно воспитывать государство и только государство. Нужны ли адвокаты при новом праве. Нужна ли литература, поэзия, живопись, скульптура… И если нужны, то в какой форме, не в форме же старой.
И Штеренберг[316], и Шагал[317], и Малевич[318], и Кандинский[319]создавали новые формы, предъявляли новые свои искания на суд нового времени.
Спорили в университете. Но еще больше спорили в общежитиях – иногда до утра. В общежитиях медиков спорили меньше, много спорили математики. И особенно оба гуманитарных факультета – советского права и этнологический, – куда входили литературное и историческое отделения.
Тут просто разрывали на части. Популярных ораторов еще не было среди молодежи. Но, конечно, кое-какие фамилии уже начали выделяться на этом остром фоне: Мильман, Володя Смирнов, Арон Коган[320]. Все они кончили ссылкой.
На первом курсе мне удалось написать работу о советском гражданстве, обратившую на себя внимание не только руководителя семинара, но о научной работе я в этой бурлящей, закипающей каше и думать не хотел. Жизнь моя поделилась на те же две классические части: стихи и действительность. Я писал стихи, ходил в литературные кружки, занимался [нрзб], вошел в это время в «Молодой ЛЕФ», несколько раз был в «Красном студенчестве» у Сельвинского.
Я бывал на занятиях у Брика, диспутах Маяковского, встречался с Сергеем Михайловичем Третьяковым – фактографистом. И в то же время жил жизнью и общественной в тех формах, которые казались мне тогда приемлемыми. Как и всегда, я служил двум началам.
О том, какое начало выбрать, меня не спросили. 19 февраля 1929 года я был арестован и вернулся в Москву лишь в 1932 году.
Новый 1929 год я встретил на Собачьей площадке, в чужой чьей-то квартире, в узкой компании обреченных. Ни один из участников вечеринки не пережил 29-го года в Москве, никто никогда больше не встретился друг с другом.
Это были мои университетские товарищи, мои сверстники. На этой вечеринке я сделал удивительное открытие. Моя соседка, знаменитый оратор дискуссий 27-го года, выступавшая в красной шелковой рубахе с мужским ремнем, на котором была укреплена кобура браунинга, оратор весьма популярный на университетских трибунах, вдруг оказалась самой женственной дамой, которую только можно вообразить. Шелковая кофточка, модная юбка, букетик цветов, с которыми она явилась на вечеринку, произвели весьма сильное впечатление. Соседка моя оказалась не красавицей, но весьма хорошенькой девушкой, светловолосой блондинкой, волосы выбивались из-под косынки шелковой. Капля духов ей бы отнюдь не повредила.
Вечеринка кончилась, я вернулся к себе в общежитие.
19 февраля я был арестован в засаде в одной из подпольных типографий Москвы[321].
Все мы были рады, что глупая петиционная кампания[322] кончилась, и смело смотрели вперед, не ожидая ни масштабов, ни мстительности ответного удара.
314
Коммунистическая академия создана в 1918, с 1924 – Социалистическая академия просуществовала до 1936. В составе ее были институты: философии, истории, литературы, искусства, советского строительства и права, мирового хозяйства, мировой политики, экономики, аграрный, естествознания. Объединена с АН СССР.
315
Пятаков Георгий Леонидович (1890–1937) – партийный и государственный деятель, чл. РСДРП(б) с 1910, в 1917–1918 комиссар Народного банка, с 1920 руководил восстановлением Донбасса, был зам. пред. Госплана РСФСР. С 1923 – зам. пред. ВСНХ, с 1928 – зам. пред, с 1929 – пред. Правления Госбанка СССР. С 1930 – член Президиума ВСНХ. С 1932 – зам., в 1934–1936 первый зам. наркома тяжелой промышленности СССР Г. К. Орджоникидзе. Член ЦК 1923–1927, 1930–1936. Член ВЦИК, ЦИК СССР. Необоснованно репрессирован.
316
Штеренберг Давид Петрович (1881–1948) – живописец и график.
317
Шагал Марк (1887–1985) – живописец и график, с 1922 – за рубежом. Его иррациональные произведения отмечаются тонкой красочностью и выразительным рисунком.
318
Малевич Казимир Северинович (1878–1935) – художник, основоположник супрематизма, в нач. 20-х годов примкнул к «промышленному искусству».
319
Кандинский Василий Васильевич (1886–1944) – живописец и график, один из основоположников абстрактного искусства, с 1931 – жил заграницей.
320
Мильман Гдалий Маркович (1907–1938) – руководитель оппозиции на историческом отделении 1-го МГУ. Арестован в мае 1928. Расстрелян 1 марта 1938 г.
Коган Арон Моисеевич (1905–1937) – активный участник оппозиции, студент физико-математического отделения 1-го МГУ. Арестован в марте 1929. Расстрелян 17 июня 1937 г.
321
Шаламов арестован 19 февраля 1929 в засаде на ул. Сретенка, 26, где была подпольная типография и печаталось «Завещание В. И. Ленина» и другие документы оппозиции. Ордер на его арест подписан Г. Ягодой 1 марта 1929 г.
322
Шаламов имеет в виду, что в течение 1926–1927 оппозиция выступала с заявлениями и платформами («Заявление 13», «Платформа 83» и др.), требуя внутрипартийной дискуссии. В 1927 Троцкий и Зиновьев были исключены из ВКП(б) и оппозиция перешла к открытым формам борьбы, обратилась к народу (демонстрации, митинги, стачки). Шаламов участвовал в альтернативной демонстрации 7 ноября 1927 г.
Многочисленны документы, в том числе заявления в Политбюро старых членов партии о разгоне с помощью мордобоя альтернативной демонстрации 7 ноября 1927 г. (Л. Троцкий. «Портреты революционеров». М., 1991, с. 356, прим. 70).
