Читать книгу Офицер по связям с реальностью - Варвара Рысъ - Страница 5

– А вот и родители! – Прасковья ткнула в экран телефона. – Привет мамочка! Конечно, очень хорошо, встретимся, разумеется. В Царицыне – так в Царицыне.

Прикрыв трубку, сказала Богдану:

– Они в субботу будут в Москве с учениками, в Царицыне.

– Так давайте встретимся, – обрадовался Богдан.

– Мамочка! – выговорила Прасковья натянуто-залихватским тоном. – У меня новость. Не бойся – хорошая. Я выхожу замуж. Первого июля в Грибоедовском дворце бракосочетания. Сегодня мы подали заявку. Жених? Вот он, рядом со мной. В общем, доживём до послезавтра – и все увидимся. Мы приедем в Царицыно или вы с папой к Богдану. Это в Центре. Ученики? Ну что они – без вас не доедут до дома что ли?

Мама была недовольна.

– Ну что ж, поздравляю, дочка. Как-то это всё неожиданно.

– Мамочка, мы сами не ожидали, но это факт.

– Что значит «не ожидали»? – насторожилась мама.

– Вот это самое и значит – никакого подтекста, – успокоила Прасковья.

В результате некоторого препирательства было решено, что родители приедут на обед к Богдану на его знаменитые стейки. А ученики будут своим порядком обозревать достопримечательности Царицына. Тем более, что с ними будут ещё двое учителей и две родительницы. «Родительница» – школьное словцо, обозначающее любых взрослых женщин из семей учеников: мама, бабушка, тётя, старшая сестра. Прасковья уже почти забыла этот школьный термин, а теперь вот вспомнила вновь.

А потом Богдан подвезёт Прасковьиных родителей до электрички, они воссоединятся с учениками и поедут в свой родной городок.

Через полчаса оказалось, что Богдан уезжает послезавтра, т.е. вечером того же дня, когда состоится знакомство с родителями. Едет сначала в Питер, а потом куда-то дальше. Прасковья не спрашивала, куда: захочет – сам расскажет. Когда возвратится – непонятно, но до свадьбы почти два месяца.

Угощение родителей стейками прошло на первый взгляд благополучно. Всё понравилось: и стейки, и кот, и квартира, и район, и даже соседка-кошатница, которая заглянула мучимая любопытством и принесла корзиночку печений собственного изготовления в качестве предлога. Меньше всех, как показалось Прасковье, понравился сам жених, хотя он старался, даже подстригся, чтобы не выглядеть чересчур богемно. А может, ему это требовалось для командировки.

Прасковья в беседе участия почти не принимала. Она сидела в плетёном кресле из ротанга возле печки и неотрывно глядела на своего жениха. Он что-то говорил, раскладывал стейки по тарелкам, белозубо улыбался, изящно жестикулировал, а она почти не слушала, а только смотрела и смотрела, словно немое кино, и внутрь неё затекала одновременно волнующая и успокоительная теплота. Вот говорят: сердцу не прикажешь. Наверное, приказать и впрямь нельзя, но разрешить ему любить того, кого хочется любить, – очень даже можно. Прасковья прежде не разрешала, а теперь – разрешила, и ей было хорошо. «Зачем они говорят чепуху, что-то о его родителях, кажется? Какое это имеет значение?».

Мама меж тем расспрашивала Богдана о его жизни и работе с таким пристрастием, будто это было собеседование при приёме на ответственную и высокооплачиваемую должность. Богдан собеседование прошёл с честью. Доложил, что отец его был военным дипломатом, что сам он по большей части воспитывался за границей, учился и там, и тут. Рассказал, что сирота: десять лет назад в зоне боевых действий вертолёт, где летели родители, был сбит шальной ракетой. Сам он по образованию военный переводчик, а занят сейчас прикладными исследованиями в области речевого воздействия и психолингвистики.

– Это что ж – та самая гибридная война? Пси-оружие? – заинтересовался будущий тесть.

– Да, в сущности, да! – Богдан удивлённо обрадовался пониманию, видимо, не ожидая его от учителя труда.

– Интересная у тебя библиотека, – похвалила мама. – Читать-то успеваешь?

– Ну, не столько, сколько бы хотелось… но в общем, кое-что успеваю, – ответил он.

– А чей это у тебя портрет?

Прасковья заинтересовалась: сама хотела спросить, но забыла.

– Это малоизвестный немецкий философ 20-30-х годов прошлого века. Его фамилия Шубарт. Вальтер Шубарт. Судьба его была незавидна, но кое-что он понял, мне это помогло. – Заметив удивлённый взгляд тёщи, поправился: – Ну не то, чтоб помогло, но было интересно. Он писал о психологии русских и западноевропейцев.

– Покажи мне книжки поподробнее, – сказала она и увела Богдана. – О чём-то они разговаривали; Прасковье было всё равно.

Богдан предложил подвезти родителей до электрички, но они предпочли, чтобы Прасковья проводила их до метро. А Богдану – было сказано – надо собираться. Его ждёт полуночный поезд на Петербург.

Родители простились с будущим зятем во дворе. Отец долго жал ему руку, желал успеха в поездке и вообще всячески выражал симпатию. Будущая тёща была сдержана до суровости. Почему? Прасковье было скучно об этом думать. Поцеловала Богдана в щёку:

– Я сейчас, ты пока собирайся.

Едва отошли, отец, словно торопясь сказать то, что хотел, произнёс:

– Проська, тебе повезло: отличный парень. Твёрдая пятёрка.

– Паша, не приходи раньше времени в восторг, – окоротила его жена. – Может, он и отличный, но мы о нём очень мало знаем, потом это человек не нашего круга, другого воспитания, других привычек. И кстати, не такой он белый и пушистый, как старается казаться.

– Надюша, главное, чтоб ребятам было хорошо вместе, – настаивал отец.

– Это, Паша, совершенно другое воспитание, – говорила мама, словно Прасковьи тут не было. А её по сути и не было. С ней происходило вот что: она переставала быть членом родительской семьи и душа её перемещалась туда, где её муж, который мужем ещё не был, но которого она уже начинала ощущать более важным, чем родители. Что там думает мама, какое у кого воспитание – ей было совершенно безразлично, это её не затрагивало, скользило по поверхности.

– Мамочка, – всё же сказала она, – какая разница: такое воспитание, другое воспитание… – Она не договорила, потому что было скучно и не имело значения.

– Надя! – вмешался отец. – Видно, что они дружат, что им хорошо вместе, ну и ладно. А с привычками – разберутся. Есть где жить, есть работа – что ещё требуется?

– Паша, это человек другого круга. Знаешь, что он мне заявил?

– Наверное, сказал: «Тёщенька, Вы – старая ведьма!», – пошутил отец.

– Примерно. Я ему сказала, что Прося по хозяйству не сильна, руки у неё не оттуда растут. Так что если тебе нужна домработница, то это не к ней. И знаешь, что он ответил? Он мило улыбнулся, как это он умеет, и заявляет: «Это не требуется. Одна домработница у меня уже есть. Весьма бестолковая. Вторую я просто не выдержу». Я спросила, в чём её бестолковость. И знаешь, что он ответил? Она-де не знает, как правильно складываются мужские рубашки, – проговорила мама с возмущённым пафосом. – И он-де её учит, а она всякий раз забывает. Вот я жизнь прожила и не знаю, как именно они складываются. Прося! У него что – есть домработница?

– Да, мама, приходит какая-то тётка два, кажется, или три раза в неделю. Я не знаю, называется ли это домработница или ещё как-то.

– А это вообще барство, – не могла угомониться будущая тёща. – Каждый человек должен сам себя обслуживать. Это ещё Лев Николаевич Толстой говорил.

– Надюша! Он же не только себя – он и тебя сегодня обслуживал. Вспомни, какие стейки жарил, – заступился за Богдана отец.

– Стейки – это так, баловство, вроде шашлыка. А заставлять пожилую женщину как-то по-особому складывать рубашки – это, я уже говорила, не наше воспитание, – возмущалась мама.

– Надя, ну не бесплатно же она их складывает! Может оплатить – значит, всё в порядке. Сейчас так принято, сейчас другое время, – настаивал отец.

– Время тут ни при чём! – отмахнула мама его возражение куда-то вниз и вбок. – Просто это человек не нашего круга.

Прасковье было вообще-то всё равно. Ей хотелось домой, к Богдану. Но она всё-таки ответила:

– Мамочка! Я никому не присягала всю жизнь находиться в нашем кругу. Может, в другом мне понравится больше.

Молодая тёща вдруг всхлипнула:

– Вот так, растишь-растишь… а они…

Отец обнял её за плечи:

– Ну что ты, Надюша? Старое старится, молодое растёт. Парень он хороший; Просю, похоже, любит и уважает. Всё будет путём.

– Вот именно: «похоже», – пробормотала мама, видимо, желая оставить за собой последнее слово.

Родители вошли в метро, а Прасковья со всех ног побежала домой. Очень хотелось увидеть Богдана, обнять, прижаться, потом поехать и проводить его на вокзале. В этом было что-то романтическое: невеста, провожающая жениха в важную и не вполне понятную командировку.

Но проводить не пришлось: Богдан решительно воспротивился тому, чтобы она ходила ночью по городу. В результате он проводил её до общежития, а потом уехал по прямой линии на Ленинградский вокзал.