Читать книгу Священная супруга - Василий Фомин - Страница 3

– Встаньте, друзья мои, встаньте! Я вас позвал не приказанья отдавать, а обсудить все в дружеском кругу.

Меренра лежал на ложе с кубком в руках, рядом с ним расположились две девушки – синеглазая с соломенными волосами и кареглазая, смуглая брюнетка.

– Но что это вдруг сталось у вас у всех с лицом? Куда ж они у вас так сразу подевались? Такую кислую гримасу, назвать лицом даже не поднимется рука. А ну-ка располагайтесь рядом, сейчас попробуем умыть вином вот эти рожи, может быть, случится чудо и снова станут лицами они. Итак, в чем дело?

– Этот твой указ о, повелитель…

– Повелитель остался в тронном зале, а здесь, надеюсь, собрались друзья.

– Если друзья, то мы как раз надеялись, что, хотя бы нас, по дружбе, ты освободишь от такого бремени. А мы с тобой тогда бы твердо встали рядом, и все задуманное претворили в жизнь.

– Аханахт, как раз-то именно по дружбе, я буду требовать от вас более, чем от всех других, и от себя я требую не меньше, зато и награждать вас буду больше, чем всех прочих. И с большим удовольствием, уж мне поверьте.

– Прости, но ты требуешь от нас того, что нам досталось от отцов.

– А им досталось все от моего отца. Да, за заслуги. За ИХ заслуги, но не за ваши! А у нас всех, и у меня, в числе всех прочих, пока заслуга лишь одна – мы родились детьми отцов великих. И это не такая уж великая заслуга. И не моя совсем и совсем не ваша. Это, конечно, честь, но та, которую еще надо заслужить. Так вы и далее хотите стоять на плечах гигантов и величаться незаслуженными деяниями, или всему миру показать, что выросли достойными прежней славы Хирхуфа, Уны, Пепинахта, Тети, Джада и Хеви?

– Может, все же облегчишь нам, своим друзьям, бремя налогов?

– Хнемредиу, ну что за детский разговор. Кто много даст тот и получит много, гораздо более того, что дал. Грядет война, нас ждут великие сраженья, подвиги… ну и добыча тоже. Все вам будет: и земли новые, и тучные стада, и толпы пленных, и черномазые красотки. – Меренра засмеялся и запустил руку в соломенные волосы лежащей рядом подруги.

– Священная Супруга Бога к своему супругу!

Вошли совсем юные девушки с инструментами и встали по обе стороны от входа. Флейты засвистели нечто мечтательное, от арф легко полетели по залу прозрачные волны.

Из темноты предыдущего зала к свету двинулась худенькая, хрупкая фигурка, девушки-подростка. Входя в зал, она спотыкнулась и покраснела.

Гости поднялись, поклонились повелителю и направились к выходу, поклонившись так же и Священной Супруге.

На Нейтикерт была белая полупрозрачная юбка с двумя бретельками, крест-накрест пересекающими грудь. Ухнули барабаны, меняя ритм и темп мелодии. Нейтикерт резко двинула бедром вправо и пошла в ту же сторону, волнообразно изгибая тело и извивая руки. Бедра резко и несколько угловато задвигались в обе стороны, затем закрутились кругом, руки взлетели вверх, танцовщица встала на цыпочки и закрутилась на месте, продолжая вращение худыми бедрами. Затем маленькая царица повернулась лицом к супругу и пошла медленно вперед, перенося вес с одной ноги на другую, плавно шевеля бедрами и играя мышцами живота. Живот то втягивался полностью под ребра, то быстро-быстро двигался взад-вперед, то перетекал волнами, то вообще перекручивался жгутом мышц. Худенькая фигурка изгибалась с грацией лозы, откидывалась назад, почти касаясь затылком пола, вращала телом как пращей, волосы ее словно трепал ураган, а обнаженная, едва наметившаяся грудь, не двигалась.

Если женственности маленькой танцовщице еще явно не хватало, тем более она весьма смутно представляла что это такое, то в гибкости и в акробатике она могла дать фору многим. В конце концов, растанцевавшись она ходила колесом, стелилась по полу, извиваясь как змея, кувыркалась через голову, подкрадывалась, плавно изгибаясь словно кошка, блестя глазами сквозь занавес растрепавшихся волос.

Наконец она, видимо, вспомнила, что у нее, сегодня, брачная ночь и танец должен быть все же эротическим, а не акробатическим и замерла перед своим супругом вытянувшись на цыпочках, с поднятыми руками, выгнутыми в стороны кистями, наподобие змеиных голов и продолжая играть животом.

– Имтес, Хететенка, – обратился Меренра к девушкам, насмешливо смотревшим на танцующую девочку, – оставьте нас наедине с моей супругой.

– Может, лучше нам все же остаться? Глядишь, мы и поможем Священной-то Супруге каким-нибудь советом, на случай если опыта любовного ее чуть-чуть не хватит. Да и вообще было любопытно бы взглянуть…

– Да, – поддержала Имтес Хететенка, – Может быть священной супруге помочь вставить, что-нибудь куда, а то глядишь…

– А ну-ка брысь, злые кошки, без разговоров! Моя прекрасная супруга и ваша царица вам сама еще советами поможет. Посмотрели на ее прекрасный танец и с вас довольно. Брысь, брысь и брысь!

Меренра шлепнул каждую по заднице и аж по два раза и те, фыркнув и ехидно взглянув на Нейтикерт, с неохотой покинули зал. Меренра поманил дочь-супругу пальцам. Та затрясла головой с растрепавшимися волосами. Еще раз поманил.

– Нет. – опять тряхнула Нейтикерт волосами, по-прежнему стоя перед супругом на цыпочках и с поднятыми вверх руками.

– Почему же нет, жена моя она же и Священная Супруга?

– Боюсь.

– Чего же боится моя дочь и моя супруга?

– Я тебя сейчас боюсь. Ты так на меня смотришь…, как никогда еще не смотрел. Мне… мне страшно. В твоих глазах неведомое мне до

селе чувство.

– Бояться тебе совсем не стоит дочь моя, женщина наделена огромной силой и, с таким оружием, ей нечего бояться. Тебе, просто, надо им пользоаваться научиться.

– Ах, ну если так, то я, пожалуй, подойду. Любопытно же узнать, что это за такая неожиданная сила. И где там она у меня притаилась. В каком конкретно месте?

Девочка-царица изогнулась, скользнула к ложу и поползла по нему на четвереньках, изображая дикую кошку и, чуть склонив голову, смотрела Меренра прямо в глаза большими темными и смущенно-любопытными глазами, старательно пытаясь изобразить подобным взглядом любовную игривость. Или снедающее вожделенье.

Она подобралась вплотную, потерлась носом о нос отца-супруга, затем выпрямилась и стоя на коленях сказала:

– Пап, ну, честно сказать, я дальше и не знаю, что надо жене делать. Все так неожиданно случилось. Я ничего узнать-то и не успела.

И после некоторого раздумья добавила:

– Может, стоило оставить одну из этих? – малолетняя царица небрежно пошевелила пальцами. – Они бы мне говорили, а я б все сделала как надо. Ну, чтобы стать женой нормальной. Что там куда вставлять? Подскажи мне хоть немного, что там дальше, я пойму, я вообще-то и совсем не дура.

Меренра, наконец, рассмеялся и обнял дочь-жену.

– Все, все, все, все, дочь моя, ты все уже сделала как надо: вошла в спальню, станцевала мне любовный танец, возлегла на ложе и завтра утром выйдешь для всей Черной Земли моей женой и царицей Двух Земель и Супругой бога. Священной Супругой.

– У-у, так это по-нарошку, как игра? – спросила Нейтикерт то ли с облегчением, то ли с разочарованием.

– Нет никакой игры, жена моя, ты теперь моя жена – ты теперь – Супруга Бога.

Нейтикерт уселась на ложе, скрестив ноги и внимательно глядя на отца.

– Пап, ну ты чего со мною, будто с дурочкой, я точно знаю, что мне еще что-то надо сделать, ну, как жене. Да, вот! – неожиданно вскрикнула она. – А если это ВСЕ, что требуется от жены, то от ЧЕГО тогда у меня, у нас, появится ребенок? Уж не от танца ли любви? Ты что думаешь – я вот такая маленькая глупая девчонка, что ничего и не соображаю?

Нейтикерт подозрительно смотрела на отца.

– Если я жена, то я должна рожать! А от чего!? – царица свела и так сросшиеся брови. – От просто так? Ну-ка, рассказывай, что делать надо? Быстро, я сказала! – царица шутливо и угрожающе растопырила ладонь над лицом царя – отца – супруга. – А то щас! Как дам!

– О! – удивился не на шутку Меренра, – Ну, хорошо же, хорошо! Эту таинственную тайну я тебе сейчас открою. Что бы у нас с тобою появились дети, – нам нужно лечь рядом, обнять друг друга, очень крепко, и… и заснуть!

– Ой, пап! Ну, ты же врешь! Ты врешь, врешь, и врешь! Я чувствую, что врешь ты все мне! Ну, как не стыдно! Врать! Вот смотришь мне в глаза – и врешь! Ты думаешь, я не могу отличить правду от вранья? Меня же великий мастер обучает! Я же ведь совсем не дура.

– Так, жена моя, давай договоримся так – когда ты будешь точно знать, что все это не так, как я сказал, или, что собственно одно и тоже, будешь точно знать, как это нужно сделать, мы тогда к этому разговору и вернемся. Ну, а пока мы все сделаем так, как я предложил.

– Ну-у-у, хорошо. – сдалась Нейтикерт и змеей скользнула к отцу. – Значит, лечь рядом. Теперь обнять. Затем заснуть. Вот как бы мне опять не перепутать.

Нейтикерт улеглась рядом и, обняв Меренра, положила подбородок ему на грудь, внимательно глядя черными глазами. Глаза ее были непропорционально большими, просто огромными, на детском лице и производили странное впечатление. Смешливое детское личико и тяжелый взгляд необычайной силы. Два источника наполненные темной переливающееся влагой готовой хлынуть через край.

– Дочь моя, ты скоро вырастишь в прекрасную богиню.

– Ох, пап, что-то как-то очень не похоже. Пока что я уродиной росту. Не понимаю – почему ты, из всех прекрасных женщин Черной Земли, взял себе в жены такую страхолюдную страшилу. Я же вылитая обезьяна. Нос, уши, губы – как-то все наружу, глаза, еще вот эти, как тарелки, и еще я длинная, костлявая, худая. На этого похожа… на как его… на богомола! Вот!

– Ты, только что сказала, что на обезьяну.

– Ну, на богомоловую обезьяну. Или на обезьяновую богомолу.

– Просто, прекрасная моя супруга, ты смотришь на себя не с той стороны с какой надо. – засмеялся Меренра нажимая пальцем на нос Нейтикерт. – Ты самая прекрасная из женщин, что я видел.

– Скажешь тоже, куда мне до Хететенки (вот классическая красота) или до Неферханебты, вот классическая натура! Или, скажем, Имтес. У нее такие сиськи! У-у-ух! Мне даже страшно! Какие они у нее ого-го-го!

– Имтес просто очень красива, а ты прекрасна.

– Ой, пап, ну хватит врать! Если я дурнушка, то это еще не значит что я дура. Так что говори – зачем ты это сделал? Я хочу услышать, что в этом случае женщинам говорят мужчины. И вообще, – все это как-то странно. Ты не находишь?

– Что же тут странного – таков наш древний обычай. – отцы берут себе в супруги дочерей, – кровь Гора очень ценна, чтобы разбавлять ее посторонней кровью. Мы, наш род, крови Гора, обречены на это. Все браки – только внутри семейства.

– Ну да, обычай. Я это понимаю. Не это странно.

– Что же?

– Вот я твоя дочь. Плоть от твоей плоти и я люблю тебя как дочь, то есть ты для меня первейший из всех мужчин возможных. Почти что бог. Никто тебя в моих глазах не превзойдет ни мужеством, ни красотою, ни умом. Я не вижу у тебя ни одного изъяна. Я могла бы полюбить земной любовью кого-нибудь из прочих, но, то не та любовь, что сейчас в моей груди переполняет мою сущность. Я даже и не мечтала, что можно соединить любовь ту и эту. И именно сейчас я понимаю, в чем наше отличие от смертных – это божественное чувство совершенной любви, прочим смертным недоступной. Одно мне непонятно – как можешь ты такой красивый, сильный и могучий бог, любить такую длинную, худую и костлявую богиню? У тебя есть наверняка какой-то план. Какой? А ну-ка, говори!

– Хорошо, я поясню моей божественной супруге, для чего я все это сделал. Так уж у нас получилось, что мы с тобою, дочь, последние потомки Гора, с божественною кровью в наших венах. И кровь эта, передается более по женской линии, чем по мужской.

– Я это знаю, ну и что? – взгляд царицы несколько насторожился.

– Мои дети от посторонней женщины права на трон Черной Земли, конечно же, имеют, но в меньшей степени, чем твои, даже от постороннего супруга.

– Почему от постороннего? – царица насторожилась еще больше.

– Ну, если вдруг, со мной что-нибудь, да и случиться, то ты уже Священная Супруга и соправительница Мощного Быка, то есть с этого мгновенья законная правительница, а не просто имеющая права на это.

Нейтикерт отпрянула и села на ложе прямо.

– Так ты… ты все хорошо так рассчитал… и для меня… и для себя… и для нашего потомства…, но,… но, ты не по любви на мне женился! Да как ты мог! А я-то дура… вот ведь дура! Так тебе и надо дурная дура! Ну и дурища же! Какая же я дура! Папа! Я тебе дам сейчас увесистую оплеуху, за надругательство над чувствами непорочной девы и над… над… над этим… убью, короче!

Меренра огромным усилием воли загнал внутрь рвущийся наружу смех и для верности закусил до крови губу, сохранив все же очень серьезное выражение лица. Он тоже привстал и притянул к себе начавшую сопротивляться дочь.

– Я дура, дура, дура! – Нейтикерт неистово извивалась в объятиях собственного отца. – Я самая что ни на есть дурища из дурищ, из всех возможных дур! Я ведь на миг единый вдруг подумала – ну пусть я страшненькая и пусть я некрасивая, но вот он, отец мой, меня на самом деле любит, ибо ему-то начхать, какая есть я на самом деле. Я подумала, еще подумала, что если кто и меня полюбит, такую страшную чувырлу, то только ты и более никто на всем свете. И когда ты сказал, что возьмешь меня в жены, я вдруг подумала, надежда у меня проснулась, ты понимаешь, или нет, какая надежда у меня вдруг вспыхнула, – вот, он, единственный, кто меня на самом деле любит. И, не важно, для него совсем – какая я есть на самом деле – он меня любит просто потому, что я на свете есть. Вот я такая и он такой меня и любит! Ты, что же думаешь, я без любви бы согласилась? Я лучше б умерла. Пусти меня! Убери руки, я сказала! Убери их на фиг! Я тебе не кукла, а будущая царица Двух Земель! Какая бы не была страшная уродина, но я царица! Буду ей! Убери ручонки на хрен! Я тебе рожу раздеру! Глаза выцарапаю! Нос откушу! Исцарапаю, да самой смерти! Ненавижу и убью!

– О, дочь моя, ну дай же вставить мне хоть слово! Слушай, – Меренра был вынужден хорошенько потрясти свою Священную Супругу, иначе никакая информация не дошла бы до закусившей удила царицы, – и запоминай надолго, желательно, чтоб навсегда – из всех женщин Черной Земли я ни кого сильней тебя любить не буду. Это такая же истина, как завтрашнее возрожденье Хепри. Ни одна из женщин не будет значить для меня больше ни на фалангу пальца, да что там больше – никто не будет по сравнению с тобой хоть что-то для меня значить. И с чего взяла моя супруга, что она страшненькая!? Да, ты прекрасней всех на свете! И еще прекрасней будешь! Я не видел никого достойней называться земной богиней!

Некоторое время они сидели на ложе молча. Царевна сведя к переносице черные брови чуть слышно сопела, надув и так объемистые губы.

– Правда? – недоверчиво взглянула прямо в душу маленькая царица. – Опять наверно врешь.

– Клянусь Священною Девяткой! – твердо не соврал Меренра. – Вот это – Правда! Я клянусь!

– И другой жены, кроме меня, у тебя не будет?

– Ну, у повелителя, вообще-то существует целый гаре..

– Клянись, что другой жены не будет! – закричала Нейимкерт.

– Клянусь!

– А вот эти две? А остальные? Кто тогда такие? А? – приступила к первому допросу маленькая царица.

– Ну, они, все и Имтес, и Хетитенка, и Неферханебта и все прочие другие просто мои подруги. Они иногда мне сильно помогают, а иногда и… гадят. Такие же, подруги, как есть и у тебя. Ты хочешь их прогнать?

Нейтикерт несколько задумалась и решила:

– Ну, ладно, если это называется подруги, то пусть остаются. Но мои подруги мне не гадят. Иначе бы я их очень быстро… ну, да это ладно. А мне больше не будешь подсовывать постороннего супруга?

– Все будет так, как моя царица пожелает.

– Да, твоя царица так желает. И, напротив, не желает слышать о всяких посторонних детях и уж тем более о посторонних супругах. Царица так все понимает, что их общие с царем, с тобой, дети как раз и имеют все неоспоримые права на трон, а не половину или какую еще часть, от целого всего. Так что ложись обратно на наше супружеское ложе и я с тобою рядом, как ты и говорил и будем ждать, когда все то, что значит это всё, что Птах-творец, нам завещал, произойдет.

Нейтикерт вновь положила подбородок на грудь Меренра, вновь прикусившего и так искусанную губу. Благополучно закончившая первую семейную сцену, Нейтикерт долго лежала молча, возможно ожидая, и стараясь не пропустить, момента зарождения в себе новой жизни. Наконец, посмотрев в глаза Меренра, сказала:

– Пап, ты не расстраивайся, уж очень сильно, что на страшненькой такой женился. Я вырасту, и может, еще буду ничего себе. Так ведь бывает?

– Вот в этом я уверен абсолютно, осталось только и тебе поверить. Ты вырастешь в красавицу, не уступающую всем богиням, в этом нет сомнений.

– Ага, ну хорошо, а большие сиськи, не такая уж и божественная красота.

– Ну-у…

– Нет, не красота! Это уродство!

– Да, но приятное уродство.

– Уродство! А ну не спорь со мной! – у всех богинь небольшие груди!

– Да-да, конечно! Бедная Имтес! Как мне ее жалко! А богиня Нейт или Нефтида? У них ведь там ого!

– Теперь, знаешь, я кое-что хочу тебе сказать, но не про сиськи, а совсем наоборот, потому что мне как-то неспокойно и большие или маленькие сиськи здесь совершенно не при чем.

– Я слушаю мою супругу.

– Вот эти твои друзья… они сейчас мимо меня проходили и…

– И что друзья? Наверное, смотрели на тебя во все глаза? На нашу-то, земную богиню.

– Ну, да, они смотрели. И еще как! Они смотрели так, что у меня даже вот здесь, в сосках, защекотало, ой, и не только там и еще в одном месте,… но я, вообще-то, не о том. Я тоже на них посмотрела и знаешь, меня обучил этому великий мастер,…иногда через глаза человека можно увидеть его Иб – душу-сознанье, а сквозь нее можно увидеть дальше, глубже, – душу-смысл, коей наименованье так же – Иб.

– Дочь моя, я даже не знаю, что будет ярче у тебя твой ум или красота твоя.

– Да избавят меня боги от ума подобного такой вот моей красоте. Но я еще не все рассказала, дальше слушай.

– Весь обратился в слух.

– Понимаешь, можно обмануть кого угодно, можно скрыть от всех, и от всего, любые мысли, но невозможно обмануть, и что-либо скрыть, от собственного Иб. От своей собственной души-смысла. На этом основана вся наша вера! На этом основан мир! Ложь рано или поздно наружу вылезает! И чем позже, тем для солгавшего хуже.

– Да, я знаю, Иб отмеряет меру добра и зла в человеке и на суде бога мертвых Инпу рассказывает только правду.

– Ну, да, это знают все, но далеко не все могут увидеть Иб через глаза живого человека. Так вот, Иб никогда не врет и отражает только то, что есть, при чистых помыслах оно легко прозрачно и сияет чистотой, тогда, сквозь него, можно увидеть в глубине сущности и душу-смысл.

– И что же?

– Я взглядом встретилась с Аханахтом… там у него… там мрак, как черный от пожара дым. Ничего не видно.

– Нейтикерт, Аханахт, мой друг из лучших, просто он расстроен необходимостью делиться своим имуществом с казной. Он, скажем так, не очень щедр, а Хнемредиу и вовсе скуп, вот у него наверно мрак в глазах и почернее будет. – засмеялся Меренра.

– О, мой отец, ты не понимаешь – расстройство от потери не есть намеренье, оно на Иб никак не отразится. Это всего лишь чувство. Иб изменяется от умыслов, хороших и дурных. А его умыслы настолько темны, что в них утонула и исчезла душа-смысл. Мне даже показалось, что у Аханахта ее просто…

– Что?

– У него ее просто нет, а ты знаешь, что это значит?

– И что же, моя многомудрая супруга? Скажи мне, посоветуй.

– Это означает потерянную сущность человека. Хочешь моего совета? Советую, – отец, мой, супруг, мой, о, мой любимый! – они НЕ ЛЮДИ! Умоляю, – берегись ИХ!

Царица (теперь уже царица) сидела в беседке увитой виноградной лозой, расположенной в садах у северной оконечности древнего многоярусного дворца Царя Скорпионов.

Вначале дворец служил крепостью и был построен в далекой древности из обожженной глины. Затем его многократно достраивали используя и глину и камень, а затем окружили его огромной стеной из белого моккамского известняка и с того момента место это стали именовать – Инебу Хедж, то есть Белая стена. За стеной кроме ступенчатого дворца находился храм Птаха, по имени которого и был назван город ставший столицей Двух Земель – Хет ку Птах. Дом души Птаха.

Дворец окружали сады с множеством беседок, павильонов, прудов и прудиков. Огромные ливанские кедры с плоскими вершинами закрывали от палящих лучей солнца. Стройные, аккуратные можжевельники, росшие по бокам аллей, вносили струю свежести в густой аромат цветущих миртов, смоковниц, олеандров, роз и белых лилий.

Нейтикерт, высунув кончик языка, старательно переписывала текст со жреческого письма на священное. То есть причудливые змеистые линии иератического письма, используемого для переписки, необходимо было превратить в фигурки зверей, птиц, гадов и людей, ибо только таким письмом можно было делать записи на стенах и колоннах храмов и дворцов. И на долгие тысячелетия ввести в заблуждение потомков, считавших, что это не письменность, а изящно выполненный орнамент.

Однако царице постоянно мешали и отвлекали всяческие обстоятельства.

Влетел языкан, насекомое вдвое больше шмеля, так энергично машущее крыльями, что их и видно не было. Казалось, языкан чудесным образом передвигается по воздуху, причем, и боком, и передом и задом. Зависнув над огромным соцветием цветов тамариска, стоявшим белой свечой вверх, он длинным хоботком проверил все цветы до единого и боком переместился к следующему.

Затем на папирус свалился богомол и повертев маленькой головкой почтительно сложил перед царицей лапки.

– Правильно, – одобрила его действия Нейтикерт, – падай ниц перед своей царицей.

– Падаю по семь раз на живот и спину перед Священной Супругой.

Священная Супруга подняв брови обернулась.

У входа в беседку уткнулся лбом в землю слуга.

– Ты отрываешь меня от важных дел. – строго сказала Нейтикерт.

– Воля Мощного Быка Черной Земли, супруга Священной Супруги прислала меня к ногам Священной Супруги.

– И что ты должен делать тут у моих ног?

– Великий Храм, своей супруге дарит свадебный подарок.

– Подарок? – заинтересовалась Нейтикерт. – И где же он? Давай же его мне.

– Подарок там. – слуга показал за спину. – Это несколько игрушек для увеселения сердца Священной Супруги.

– Пф! – фыркнула царица. – Я уже давно замужняя дама. Зачем же мне игрушки?

– Если Священная Супруга выйдет из беседки она сразу поймет смысл подарка.

Еще раз фыркнув, Нейтикерт вышла на порог павильона.

Перед ней, на лужайке у павильона, рядом с прудиком, в котором цвели белые нимфеи и синие лотосы, стояла группа десятка в два девочек. Три черноволосые, темноглазые египтянки с оливковой кожей, шесть золотоволосых, синеглазых техенну (ливиек) и с дюжину почти фиолетовых негритянок с волосами заплетенными в сотни косичек.

Некоторое время происходило то, что впоследствии назовут немой сценой. То есть ничего не происходило. Царица смотрела на девочек, а те на странную девочку с огромной гривой черных волос, глубокими почти черными глазами, сросшимися бровями одетую в белое просвечивающее платье тончайшего льна и сверкающее золотыми искрами при каждом движении или при дуновении ветра. Девочка это стояла меж двух розовых кустов, а перед ней росли белые лилии и красные маки.

Египетские девочки почтительно сложили руки на груди крестом и склонились в поклоне. Ливийки прижались друг к другу. Негритянки тоже сбились в кучу.

Неожиданно из группы негритянок вышла совсем маленькая девочка, пожалуй, лет шести – семи и осторожно подошла к Нейтикерт, глядя на нее зачарованными глазами.

– Ты возьмешь нас в страну Уэрнес? – спросила пигалица.

Нейтикерт с веселым недоумением посмотрела на девочку и сказала:

– А не рано ли тебе? Страна Уэрнес находится в царстве мертвых.

– Но ты же богиня. Пожалуйста, возьми нас.

– Откуда у тебя такие мысли?

– Нам сказали, что мы будем рабынями богини. Ты, наверное, сама Хатхор?

– Мне не нужны рабыни. – царица сдвинула брови. – Они подлы и ненадежны.

– Я не увижу Уэрнес. – прошептала пигалица и, повесив голову, пошла обратно к подругам.

Все девочки повернулись и поплелись по аллее можжевельников прочь.

– Куда их денут. – спросила Нейтикерт у слуги.

– Воду будут носить для полива, а тех, что посмазливей, отдадут в наложницы вельможам, о, Священная Супруга.

– Стойте! – крикнула Нейтикерт.

Она словно золотая молния пронеслась по аллее и, догнав девочек, повторила:

– Стойте. Я беру вас. Как тебя зовут маленькая девочка?

– Обычно «дрянь», а иногда «паскуда».

– А тебя?

– «Эй ты, рожа».

– А меня «черная морда». – доверчиво сказала третья негритянка.

– А я «тварь из пустыни». – сообщила ливийка.

– А я «утеха гамадрилов».

– «драная коза» – представилась очередная.

Царица замахала руками и расхохоталась:

– Довольно, хватит, хватит! Наверное, вы заслужили имена подобные трудом упорным. Но мне рабыни не нужны и вы будете… вы будете… ага! Вот вы, – царица показала на трех египтянок, – вы будете времена года: Разлив, Засуха и Жатва. Вы, девушки-техенну, будете теперь совсем не «козами драными», а сторонами света – Восток и Запад, Юг и Север, а также Небо и Земля. А вы, поскольку, вас двенадцать отныне не «морды черные», а месяцы года – Техи (июль), Паофи (август), Харир (сентябрь), Хойак (октябрь), Тиби (ноябрь), Мехир (декабрь), Фаменот (январь), Формути (февраль), Пахон (март), Паини (апрель), Эпифи (май), Месоре (июнь). Вот я и свершила первое божественное чудо на земле – вы отныне не рабыни.

Все девочки опустились на колени, затем распростерлись на земле и подползли к Нейтикерт целуя землю у ее ног и шепча:

– О наша богиня, мы никогда не огорчим тебя, мы все сделаем, что ты прикажешь, мы будем верны тебе как собаки.

– Ну, начинается. – усмехнулась царица.

Эта, не очень то, значительная сцена, тем не менее, оказала роковое действие на многие последующие события. Если бы маленькая царица не кинулась вслед за девушками, история царицы выглядела бы несколько иначе. Не так ужасно, но и не так величественно.