Читать книгу Труд и Дом. Воспоминания и размышления - Василий Георгиевич Шавлюк - Страница 9

В местную начальную школу я ходил, как почти все ученики, в лаптях и домотканой одежде. Конечно, я уже стеснялся ходить в лаптях, мама об этом знала и перед походом в 5-й класс в Забрезскую школу за 7 км, на семейном совете мама решила сшить мне сапожки. Нашла местного сапожника, который со своего материала согласился это сделать. Позвал нас на замер, но сделал без всякой поправки на вырост и когда я их одел, то оказались тесными, хотя были очень красивыми и крепкими. А уплатили мы за них по тем временам очень много всего (соль как тогдашний эквивалент денег, масло, зерно, шерсть и др.), этим добром были загружены самодельные детские санки (в 2 раза больше нынешних). Я, конечно, с большой радостью всё равно их надел, пошел в школу и, конечно, сильно натёр ноги. Придя домой, я эти сапожки забросил на чердак и больше к ним вообще не прикасался, они через 2 недели уже вообще не влезали. Пришлось опять брать лапти, которые даже сам научился плести. Таким образом, мы с мамой допустили с сапожками явный промах. Зато в другом, очень важном деле, мама, хотя и безграмотная, никогда не ходившая по начальству женщина, смогла сделать очень важную работу. Брат Иван, будучи по тем существующим при оккупации документам 1928 года рождения (хотя фактически он был 1923) был призывного возраста и при мобилизации мог попасть в немецкую (!) армию. И вот мама заготовила последнего кабанчика, собрала ещё что-то и пешком за 18 км пошла в г. Воложин, где-то там узнала к кому из немецких властей можно обратиться, нашла его, отдала всё, что имела и добилась, чтобы Ивана освободили от призыва. Как это ей удалось – неизвестно.

Брат Иван решил сделать для меня, ученика еще начальной школы, хорошие лыжи и всё к ним остальное. Где-то нашёл двухметровую берёзовую толстоватую жердину, распилил её вдоль, отесал вдоль волокон, придал нужную форму будущим лыжам, чтобы форма их была с загнутыми концами, кипятил их в каком-то растворе, высушил и окончательно обработал. Надо было только долго шлифовать, чтобы достичь скольжения. А дядя Прокоп для сына Миши лыжи сделал очень просто из 2-х клёпок от большой бочки. Основной их недостаток – загнуты они в середине, по форме клёпок этой бочки. Зато имели преимущество – большое скольжение. Коньки в школьные годы я делал сам: из поленьев для печи делал заготовки в виде 2-х брусков, снизу по две прорези, в них укреплялись полозья из толстой проволоки, просверливались по две дырки для подвязок к лаптям. Вот и всё. Катайся.

Могу сказать (несколько забегая вперёд), ещё об одном методе передвижения. Мне, как ученику из бедной семьи и отличнику, выдали в техникуме какой-то талон на бесплатную (плата была, но какая-то символическая) покупку английских армейских ботинок из великолепной натуральной кожи, на крепкой подошве с подковками. Они были несколько для меня великоваты, но я был очень доволен и проходил в них весь срок обучения и даже далее. К ним можно было пристёгивать коньки и я очень этим пользовался.

Кажется, в 1940 году у нас был сильный (до 40 гр.) мороз и, к большому сожалению, вымерзли плодовые деревья. Садик у нас был небольшой, ещё посажен отцом, только начал плодоносить, как в следующую весну деревья уже не распустились, засохли. И в это время у Ивана созрела одна идея. При обычных жерновах крутить боковым усилием верхний жерновой камень по неподвижному нижнему тяжело, быстро устаёшь. Что, если бы усилия прилагались не горизонтально, а вертикально, как в велосипеде? Идея понравилась и дяде Прокопу и он подключился. Для изготовления такого «механизма» потребовались только две шестерни, расположенные одна к другой под прямым углом: верхняя побольше, ведущая, а нижняя, малая, ведомая. Но трудность в том, что нигде таких шестеренок было не найти. Тогда кто-то из них предложил эти шестерни сделать из твердого дерева, например из только что замерзшей груши, ведь груша – необычайно твёрдый материал. Дядя Прокоп сделал чертёж, рассчитал количество зубьев, их расположение и т. д. Спилили грушу, вытесали шестерни, смонтировали, установили нехитрое приспособление для равномерной подачи зерна из бункера на размол и др. Модернизация жернов удалась, размол пошел значительно легче и все были довольны. Но потом шестерёнки быстро износились и дальше опыт не пошёл. Огромный ручной труд и время были потрачены зря и только из-за того, что не нашлось где купить какие-то две шестерни. Сегодня это было-бы пустяк, а тогда – проблема.

Ещё один эпизод из жизни семьи. У мамы разбилась большая столовая глиняная миска. Иван решил попытаться отлить новую, но не из глины, а из алюминия, которая никогда не разобьётся. Алюминий можно было взять из обшивки сбитых в войну самолётов. Мы с Иваном такие места знали и один раз пошли за этим металлом. Принесли, прикинули, что его вполне хватит на одну миску. У брата был заготовлен сухой, чистый песок для формы и начали. Мы знали, что алюминий плавится при 700 градусах. Такую температуру на обычных дровах не создашь. Но у нас было много сухого торфа и на нем можно. Миска отливалась на песчаной форме с отверстием для залива. Расплавили алюминий, залили в форму до верха, открыли форму после охлаждения, миска получилась хорошо, но потребовалось потом срезать остаток алюминия, полученного в лотке при заливе. А срезать такой застывший круглый кусок алюминия со дна миски без нужного, как сейчас, инструмента оказалось тяжелой задачей и от дальнейшего литья пришлось отказаться.

Однажды мне пришлось работать с братом при добыче торфа для топлива. Скажу сразу, что это адский труд. Делается это так. На выделенном торфяном групповом участке примерно 3х3 м сначала срезается растительный и песчаный слой. Затем брат специальным резаком-лопатой нарезает торфяные глыбы послойно, передаёт мне наверх, а я их отношу на край участка. Глыбы мокрые, ломкие и крайне тяжёлые. На этом участке торф залегал на глубину около 2 м. Чем дальше копаешь, тем труднее поднимать эти глыбы на поверхность и относить. Этой работы нам хватало на целый длинный летний день. Дальше глыбы ставятся вертикально по 3- 4 штуки, с наклоном, для сушки. После высыхания увозятся домой на дровяной склад.

Ещё коллегиальный труд – это сенокос. Требовалось не только скосить траву, но и высушить её как сено, сохранить от дождей, добыть телегу с лошадью и привезти домой, разгрузить, снести в сарай и загрузить на место. Ранней весной, как только сойдёт снег и подсохнет почва, мы всей семьёй (обычно это было на 4-й день Пасхи) выходили на поле для сбора и выноса камней. Удивительно, откуда они берутся, если каждую весну убираем, а они всё появляются? Это тоже труд нелегкий: надо камни собрать в кучи, потом их унести и выгрузить в нужные места на грунтовой дороге. Работа эта проходила весело, ведь близилась весна и всё оживало. Пилить и колоть дрова – это тоже постоянная работа на селе. Дрова надо заготовить, распилить, расколоть, сложить в штабели или в поленницу, защитить от атмосферных осадков. В нашей семье дрова использовались одновременно с торфом. Это было более эффективно, чем только дрова, была более высокая теплоотдача.

Всегда весной у нас коллегиально решался вопрос – что, где и сколько сеять, отводить для этого место, учитывая, что его всегда было мало. Требовалось как можно больше удовлетворить запросы семьи. Потребность, конечно, всегда превышала возможности, приходилось останавливаться только на самом необходимом: на рожь отводилось не более 2 соток, на картошку -не более 3. На лён 1. Ячмень и гречка – тоже по 1, на всё прочее оставалось менее половины площади. Вот и думали, гадали. При этом, надо было учитывать и то, что посевы должны располагаться на площади без повторения прошлогоднего, то есть должен быть севооборот. От расположения посевов зависело, куда и сколько завозить для удобрения почвы навоза, который за зиму накапливался. Всё это было не так просто решать. Надо, конечно, было маме накопить для оплаты посевной наёмному работнику за 3 рабочих дня- дяде Семёну, он ежегодно делал у нас эту работу, будучи вместе с лошадью и телегой. Оплата за работу по существующей тогда разумной таксе стоила 10 злотых. Но откуда брались эти большие для семьи деньги? Это в основном ручной труд мамы и Ольги на полях у кулаков по прополке и уборке овощей, жнивьё от зари до зари, брата —на лесозаготовках, косьбе, уборке. Мама ещё продавала часть масла, сметаны, творога, яиц. Сами мы обходились не только что полученным свежим молоком, а молоком уже после снятия на сливки для изготовления масла, а также творогом, маслом, сыром, хотя и с некоторыми ограничениями. Но молоко, которым мы пользовались, хотя уже частично и после снятия на сливки, было очень высокого качества, по современным меркам несравнимо с тем, что едим теперь, в нём не было никакой химии, никаких «Е».

Для мамы ещё отцом было сделано великолепное приспособление для изготовления масла. Оно представляло собой усечённый конус из деревянных клёпок диаметром в днище 25 см, вверху около 15 см, высотой около 70 см, с отверстием для пропускания ручки, оканчивающейся крестовинкой из двух планок. В эту маслобойку заливались сливки и этой ручкой движением сверху вниз взбалтывались до появления масла, сначала в комочках, а потом и целым комком. Оно сливалось, промывалось и вот оно, готовое масло. Ни одно масло сегодняшнего заводского изготовления и близко с ним не сравнится.

Я уже начал учиться во 2-м классе польской школы, когда произошло знаменательное событие – 17 сентября 1939 года в Западную Белоруссию вступила Красная Армия. Я хорошо помню это время На примере даже нашей бедной, забитой деревни можно было видеть народное ликование, радость и энтузиазм, с которым было встречено это событие. Но было и другое. Наша деревня находилась немногим более 1 километра от железнодорожной станции Воложин, где имелось несколько небольших складов, в основном зерновых. В первый же день после освобождения от белополяков жители всех ближайших деревень всё съестное из этих складов растаскали (зерно, муку, сахар, соль и др.). Тут же стал решаться и другой вопрос – раздел помещичьей земли. Даже нашей маме, как вдове и с тремя детьми, достался приличный надел, даже больший, чем у нас был. Я и сейчас помню это очень хорошее место, где он находился. Сколько же было радости! Но радость оказалась преждевременной. На всей принадлежащей жителям земле, включая и бывшую помещичью, был создан колхоз «Страна Советов», который существует даже сейчас, даже через почти 80 лет. Но сейчас народу в деревне стало очень мало, земля никому уже не нужна, даже приусадебные участки не имеют никаких ограничений. Но тогда это был вопрос №1. Тем не менее, население деревни было очень довольно освобождением от польской зависимости и нищеты, от постоянного притеснения в использовании сенокосных участков, пастбищ для скота, лесных угодий.

Описывая период работы в деревне в довоенное время, нельзя не сказать об одной сельскохозяйственной культуре, которая имела огромное значение для жизни и быта сельского крестьянина того времени. Такой культурой является лён и изделия из него. Известно, что лён в Белоруссии культивируется с давних времён. Особенно в довоенное время и в период немецкой оккупации лён имел в жизни любого крестьянина исключительное значение. Ведь льну мы обязаны были в то время всем: верхней и нижней одеждой, постельными принадлежностями, обувью, внутренним убранством жилых и общественных зданий, льняным маслом и ещё много чем. В те времена невозможно было представить жизнь крестьянина без этой культуры. Потому в любом хозяйстве льну отводилось особое место при размещении сельскохозяйственных посевов, наравне с зерновыми культурами, картофелем, капустой и др. Не случайно Белоруссия является лидером по льну, сейчас она располагает многими льнозаводами. Наша семья льну отводила максимально возможную посевную площадь. Учитывалось многогранное применение этого растения и что лён практически не имеет никаких отходов, которые невозможно использовать. Посеянный лён растёт плотно, поэтому в нём почти не бывает сорняков, а при его использовании – отходов. Соломка льна в зрелом виде заканчивается заполненной семенами головкой размером с горошину, легко поддающуюся обмолоту. Корешок льняной соломки в почве залегает неглубоко и непрочно, что облегчает уборку. Убирать лён легко: работник охватывает горсть льняной соломки и вырывает её с корешками, встряхивает и собирает в снопики, обвязывает и их уже можно обмолачивать. Полевая работа с льном на этом заканчивается. После обмолота лён подлежит непростой переработке, по особой технологии, выработанной веками.

Начать хотя бы с того, что снопики льна должны быть вымочены 2 -3 недели в стоячем водоёме, затем просушены, как обычно. После сушки лён всё ещё в снопиках подлежит пропариванию в нагретом воздухе, как в банной парилке и сушится для того, чтобы льняная соломка была ломкой, а не гибкой и вялой. Мять лён – это тяжёлая, однообразная и весьма пыльная женская работа. Обычно её делают коллегиально в предбаннике, где лён проходил прожарку. Женщины это делали по очереди, помогая друг другу. Мнётся лён на специальной льномялке. Она состоит из двух стоек с поперечными опорами ножек, соединённых перекладиной с 2 -3 продольными вырезами для вхождения верхней перекладины с 2 -3 продольными выступами. Верхняя перекладина соединена на шарнире с нижней и имеет ручку для выполнения движения вниз – вверх. В зазор между перекладинами вставляется небольшой пучок льняной соломки и движением ручки сверху вниз льняная соломка через несколько таких движений превращается в чистую льняную пасму, которую после встряхивания от лишней костры можно уже передавать для прядения.

Моё поколение уже не застало старинных методов прядения льняного волокна с помощью веретена да ещё при освещении лучиной. В моё время пользовались уже керосиновыми лампами, а пряли прялками. Прялка в то время – это уже машина, хотя и ручная. Она позволяет резко повысить скорость прядения. Это колесо, приводится к вращению ножной педалью, одновременно через обод колеса, соединённого с верхом, где находится шпулька, сучит пряжу и вращает шпульку, на которую наматывается пряжа. Пряжа сначала получается из льняного волокна при обработке его вручную со смачиванием его мокрыми пальцами. От долгого прядения кожа на пальцах у прядильщицы местами прорезается, даже кровоточит. Это основной недостаток работы на прялке. Зато скорость! По мере наматывания пряжи на шпульку требуется её замена на другую, свободную. А снятую, заполненную шпульку требуется перемотать на бабину (витушку), которая может уже содержать большой объём пряжи. Прядение даже на прялке требовало затрат большого количества времени. В нашей семье прядением занимались мама и Оля. Мы с братом ложились спать, – они ещё прядут, утром просыпаемся – они уже прядут. И так день за днём кроме воскресенья, которое всегда считалось праздничным днём, как и другие праздники. Оля в прядении была большая мастерица. Трудно поверить, что бы вручную можно было спрясть такую нить, чтобы она, состоящая из двух ниток, могла быть свита в одну, проходящую через ушко средней швейной иглы и могла использоваться в ручном шитье даже тонких тканей. Для этого, конечно, требовалось подобрать самую высококачественную пасму льна, годную для такой работы. Так вот, помню, как Оля один год сделала таких ниток плотный клубок размером с пивную кружку, этими нитками пользовались несколько лет. Многие считали это недостижимым, а Оля смогла. Вот что такое лён и умелые к нему руки, мастерство и терпение.

После прядения начинается уже операция с пряжей, которая намотана на бабины (витушки). Для этого берутся уже заготовленные две стойки на высоту комнаты, по этим стойкам через каждые 30 см прикреплены гладкие деревянные колышки. Эти колышки прикреплены к несущей стойке одним концом (через отверстие в стойке), а другой конец —свободен. Одна стойка с колышками со свободными концами прикрепляется в одном углу стены, а другая – в другом углу. Стена комнаты с этими двумя стойками освобождается к свободному доступу на всю её длину. А далее Оля надевает мягкую обувь, берёт заготовленную планку в виде ложки с отверстием на дне этой «ложки», продевает в отверстие нитку из «витушки» и начинает беготню по комнате от одной стойки с колышками с закреплённом на первом из них концом нити к другому, нанизывая по ходу на эти колышки нить. И так приходится бегать несколько часов, пока не освободится витушка от ниток. В результате получаются уже не пряжа, а отдельные пасмы пряжи, рассчитанные на будущую окраску, какая потребуется для планируемой ткани. Пасмы, конечно, перевязывают, чтобы не перепутать нитки. Эта процедура является основой для будущей ткани. Далее пряжа снимается с гладких колышек, сматывается в отдельные мотки и идёт для дальнейшей обработки. Она заключается в том, чтобы мотки пряжи прокипятить в воде и для их умягчения пропускают через ступу, проколачивая пестиками (лучше двумя одновременно), мотки готовы к окраске. Их погружают в подготовленный раствор краски, снимают с окраски, просушивают и пасмы пряжи готовы к выработке нужной ткани (то есть, к ткацкому процессу). У мамы был изготовленный ещё отцом примитивный ручной ткацкий станок, состоящий из 4-х стоек с двумя навоями (подающим и наматывающим) и поперечной верхней перекладиной для подвешивания на роликах нитов, предназначенных для переплетения подаваемых нитей (основы) с нитью, подаваемой челноком (уток). Этих нитов может быть или один, если ткань прямого переплетения (без узора) или несколько (было даже до 8-ми) при сложном или весьма сложном узоре ткани (например. скатерть, салфетка, полотенце, ткань для платьев и другие сложные узоры).

Наматывание мотков пряжи на подающий навой происходит через разравнивание мотка на всю ширину будущей ткани и создания достаточного веса для обеспечения плотности намотки. Для этого брали деревянное корыто, загружали в него мотки пряжи, что-нибудь потяжелее, (например, неполное ведро воды), садили в это корыто и ребёнка, вроде меня в детстве, наматывали на подающий навой равномерной плоской полосой пряжу (основу) Далее пряжа попадала в один или несколько нитов и бердо (специальная деревянная пластина длиной около 1 м и шириной около 15 см с множеством вертикальных плоских пластинок для прохождения нитей к челноку) Для обеспечения переплетения нитей в ткань они проходили через один или несколько нитов (в зависимости от сложности узора ткани) и бердо и посредством расположенных внизу у ткачихи ножных рычагов создавалось усилие для переплетения и возможности для продвижения челнока с нитью (уток). Далее процесс ткачества проходил просто: подаваемая через рычаг с навоя нить проходила через ниты и бердо. Ткачиха получала через плетение узор ткани и одновременно возможность продвижения челнока для другого хода. В этом процессе совместно участвуют голова, руки и особенно ноги ткачихи. Поэтому в данном процессе требуется большая смекалка и опыт. Этим особенно обладали мама и Оля.

Созданная таким образом ткань шла на изготовление одежды или сматывалась в рулоны и, если это полотно, то оно должно пройти стадию отбеливания. Эту стадию кратко можно описать так. Каждое утро, весной в солнечный день Оля собирала рулоны изготовленной за зиму с таким трудом ткани, несла их на лужок перед нашей речкой. Там была небольшая кладка из досок, соприкасающаяся с речной водой. Рулон ткани погружался в чистую проточную, воду, один конец рулона ложился на кладку, другой, периодически смачиваясь, ложился на кладку и деревянной киянкой с плоским низом отбивался этой киянкой со смачиванием. Отбитый конец рулона сматывался на другой, подавался на кладку следующий и так много раз и не один день. Отбитый рулон выносился на траву и раскатывался для просушки на солнце. Такая операция повторялась много раз, пока рулон ткани не станет белым. Наша Оля могла таким образом выкатить на просушку больше всех рулонов. Мы все этим очень гордились.