Читать книгу Волки в овечьих шкурах - Василий Лазерко - Страница 7

ФРАГМЕНТ ШЕСТОЙ

.

ТАТЬЯНА СУВОРОВА И ФЕДОР ЛАЗОВОЙ

Летом тысяча девятьсот девяносто пятого года Лазовой – младший перевелся на должность старшего следователя прокуратуры города Борисовглебска.

И так получалось, что несколько раз они с Татьяной встречались утром по дороге на работу. Она направлялась в консультацию, он – в прокуратуру.

Одним осенним утром они снова встретились.

Федор сразу заметил, что Татьяна чем – то очень расстроена.

«Интересно, чем она могла быть так расстроена с самого утра? Может, в семье, какие неприятности? Но не стану лезть в душу. Если захочет, сама расскажет».

Болтая ни о чем, а в основном о погоде, которая начала портиться, они шествовали по улицам города.

Неожиданно Татьяна с грустинкой в голосе спросила:

– Вы, наверное, слышали, что случилось с моей дочкой?

Он удивился.

« А чего это я должен был услышать!?»

– Нет. Ничего не слышал. А что случилось? Если можно, конечно.

Они прошли еще какое – то расстояние молча.

Татьяна все с той же не прикрытой грустью продолжила:

– Я не стремлюсь к тому, чтобы он как – то возместил нам моральный вред. Насколько я знаю, он несовершеннолетний. И своего имущества у него нет. Нам не нужны деньги его родителей. Я хочу только одного, чтобы он сел. И сел надолго. Только тогда я буду удовлетворена.

Она замолчала.

Молчал и Федор. Он просто не знал что сказать, чтобы утешить женщину. Ее сообщение о случившемся, кстати, он так и не понял, что конкретно случилось, было совершенно неожиданным для него.

Кто должен сесть? Да еще надолго. За что сесть?

Но расспрашивать Татьяну не решился. Не на такой уж короткой ноге они были.

Так молча они прошли до улицы, на которой размещался суд.

Татьяна молча повернула и, не прощаясь, пошла к зданию суда.

А он продолжил свой путь дальше по направлению к прокуратуре.

«Что же все – таки случилось, что она так расстроилась? – Продолжал про себя недоумевать Федор. – Нужно будет порасспросить коллег в районной прокуратуре или в райотделе. Только осторожно».

В течение дня эти мысли вновь и вновь возвращались к нему.

Но, у кого он ни спрашивал, никто толком рассказать о случившемся не мог.

Тогда он спустился на первый этаж здания прокуратуры, где в то время размещалась районная прокуратура.

В те годы было две прокуратуры. Это уже позже, спустя несколько лет они будут объединены в одну. Так сказать в целях оптимизации государственных органов.

Подойдя к двери кабинета единственного районного следователя, Лазовой без стука вошел в кабинет.

За столом сидел его хороший знакомый, можно даже сказать друг старший следователь районной прокуратуры Сухопаров Леонид. Или просто Леня. Потому, что они уже успели столько выпить по случаю и без такового не только водки, но и винца, что не сосчитать декалитров.

– Привет, району! – Приветствовал друга Лазовой.

– Привет, городу! – Ответил Леонид, продолжая что – писать на листе бумаги, лежавшем перед ним на столе. – Подожди минутку. А то мысль уйдет и я не найду ее больше.

– Давай. Подожду, – согласился Федор, усаживаясь на стуле около стола. – Жаль будет, если нужная мысль уйдет. И к тому же не вернется.

Пока Леня дописывал свою мысль, которая могла куда – то убежать от него, гость рассматривал убранство кабинета.

Оно было практически таким же, как и в его кабинете на втором этаж аскетичным: двухтумбовый письменный стол средних размеров, пять стульев, стоявших у стола и вдоль стены, двустворчатый шкаф для одежды, металлический ящик, который по непонятной для Лазового причине все называли сейфом. И все.

А, совсем забыл про занавеску и шторы на окне, выходящем прямо на улицу.

Теперь точно все.

– Слушаю тебя внимательно, – наконец сказал Леня, кладя ручку на стол. – Что у тебя случилось прямо перед самым обедом?

– Что у меня случилось? – Переспросил Федор. – Ничего не случилось. Вот зашел посмотреть, как себя чувствует и чем занят мой товарищ по совместной борьбе с преступностью. Или я не вовремя?

– Ну, что ты. Ты всегда вовремя. Просто обычно ты приходил к вечеру. Если бы сейчас был вечер, я бы не задавал такого вопроса: что случилось?

– Хорошо, хорошо. От тебя ничего не скроешь. Есть у меня один вопросик. Только не знаю, как его задать, чтобы не обидеть.

– Лучше всего спросить напрямую, чем вилять хвостом. Так будет и честнее, и понятнее. По крайней мере, для меня.

– Тогда спрашиваю напрямую и не виляю хвостом. Что случилось в семье Суворовой?

Сухопаров помолчал некоторое время. Неспешно закурил. Со стороны могло показаться, что он специально тянул со временем, чтобы сообразить, как ответить на этот довольно простой вопрос. По крайней мере, так показалось Федору.

А затем спросил:

– Ты имеешь в виду заведующую юридической консультацией?

– Да. Именно ее.

Леонид снова помолчал.

– А не скажешь ли ты мне, друг ты мой сердешный, с чем связан твой интерес к этому?

Лазовой почти минуту молча всматривался в лицо друга.

«Странно ты себя ведешь, мой дружок. Очень даже странно. Не знаю, по крайней мере, пока не знаю, по какой причине ты не хочешь поделиться со мной этой информацией. Не хочешь. Явно не желаешь. Или не можешь. Тогда, интересно, почему?».

– Я тебя понял друг ты мой сердешный, – язвительно повторил он слова Леонида. – Не хочешь говорить. Не надо. Я не настаиваю. Тогда я пошел. Пока!

Он встал и направился к двери.

– Подожди, – остановил его хозяин кабинета. – Не спеши. Присядь.

– Да, нет уж. Пойду я. А то дела не ждут. Прокурор все подгоняет. Сроки, сроки. Сам знаешь. Пока!

С этими словами он вышел из кабинета и направился к себе.

«Очень даже странно. Но, чтобы дружище Леня не стал мне говорить об этом деле, просто не вероятно! Значит, действительно случилось такое, что выходит за всякие рамки. Ну, что ж. Попробуем постепенно узнавать по крупицам. А потом все соберем в единый кулак».

С такой установкой для себя Федор приступил к повседневной рутинной следственной работе.

При всем при этом в глубине души он все же надеялся на то, что Леонид все – таки сам придет и все расскажет. Но этого не произошло.

Встречаясь с ним, Леня говорил о чем угодно, но только не об этом. Как будто и не было того разговора.

А Лазовой сам ни о чем его больше не расспрашивал. Зачем? Все равно, если сразу не сказал, то теперь и подавно не скажет.

Через несколько дней опять же утром, и опять же по дороге на работу Лазовой вновь встретился с Суворовой.

Теперь она выглядела совершенно спокойной. Как всегда, одним словом.

Они разговаривали на разные темы.

Как вдруг она сама перевела разговор на старую тему.

– Вы знаете, я стеснялась говорить о том, что случилось с моей единственной дочкой. Но, Вы ведь все равно вращаетесь в наших кругах. И, в конце концов, узнаете обо всем от других людей. Поэтому я решила сама обо все рассказать.

– Если Вам трудно говорить об этом, то, может, не надо продолжать.

Она помолчала. Видно, подбирала слова.

– Надо. Мне нужно просто с кем – то поговорить. Выговориться. Надеюсь, что все, о чем я скажу, останется между нами.

– Не беспокойтесь. Я умею хранить секреты. Тем более, чужие.

Она сделала несколько шагов, прежде чем начала говорить.

– Моя девочка выросла совершенно избалованным ребенком. Понимаете, единственный ребенок в семье. Все внимание ей. Есть, конечно, муж. Но у того на уме только охота, где он может пропадать сутками напролет в компании таких же любителей острых ощущений, как он. И женщины.

Она посмотрела на Лазового, как будто проверяя его реакцию на ее, в особенности последние, слова.

Федор же шел молча. Он решил для себя, что больше ни о чем расспрашивать ее не станет.

Да и о чем он мог говорить, если чужая, пусть и знакомая, но все – таки чужая женщина решила рассказать что – то частное, можно сказать сокровенное, про свою семью Тем более, как он понял, не с лучшей стороны характеризуя членов этой семьи.

А она продолжила:

– Да. Я не оговорилась, женщины. Мне не раз «доброхоты» в кавычках сообщали, что он встречается то с одной Маней, то с другой Клавой. Меня, как женщину, это, конечно, задевает. Но я хочу сохранить семью. Для меня семья – это все. Так уж я воспитана. И перевоспитываться не собираюсь. Да, и поздно уже, наверное. Поэтому делаю вид, что ничего не знаю о его похождениях. Ведь в итоге он всегда возвращается ко мне. И маму мою уважает. Хоть и зять. Дочку нашу он любит. Заботится о нас. Я это вижу каждый буквально день. А вот она любит только себя. Так воспитали мы ее на свою голову. Но, поймите, она моя единственная дочь. Больше у меня детей не будет. Так уж получилось. Не по моей вине. Но не будет. Оттолкнуть ее от себя я не могу. И изменить отношение к ней тоже не могу.

Пройдя, не много молча, Суворова резко остановилась и повернулась к нему лицом.

– С ней произошла неприятная история. Но при этом она говорит одно. А тот парень – совершенно другое.

Она замолчала. Потом неожиданно для Лазового продолжила:

– Пойдемте, а то опоздаем на работу.

Он прошел несколько шагов молча. Но не удержался и спросил:

– А Вы безоговорочно верите дочери?

Она ответила не сразу, что Федору показалось странным. Он даже подумал, что она обдумывает свой ответ на этот вопрос.

– Конечно, ее поведение, особенно в последнее время не отличается послушанием. Да, бывает, что она задерживается якобы у подружек. И кое – кто из них подтверждает это. Но я не очень – то верю в эти сказки. Она стала грубить не только мне, но даже отцу. До такой степени, что он как – то даже отлупил ее ремнем. Она после этого начала убегать и прятаться в доме у бабушки, моей мамы. Та живет в нашей деревне. Только на другой улице. И потакает во всем внучке. А Михаил не хочет портить отношения с тещей. И, зная, что Тамара у бабушки, не ищет ее там. Хотя при этом мы оба прекрасно знаем, что она прячется у бабушки. Нет, она хорошо, даже отлично учится. И школу, скорее всего, окончит с золотой медалью. Если не с медалью, то на «отлично», это точно. Но вот теперешнее ее поведение вызывает у меня опасения за ее дальнейшую взрослую жизнь.

Видя, как нелегко ей говорить обо всем этом, как она расстроена случившимся в семье, Лазовой постарался ее успокоить:

– Не переживайте. Все наладится. Может, перебесится. И успокоится. Знаете, есть такое понятие у детских психологов, как переходный возраст. У меня ведь тоже две девочки от второго брака растут. И с каждым годом они становятся все более и более своенравными. Особенно старшая. Меня спасает только то, что я сравнительно мало времени провожу с семьей. Все работа, работа. Вздохнуть даже трудно. И все же замечаю, что с моими девочками творится не совсем то, что я от них ожидал и ожидаю.

– Да, – раздумчиво сказала Суворова. – Переходный возраст. Скорее бы уж наши детки прожили этот период. Скорее бы! Но, вот мы и пришли. Надеюсь, наш разговор останется между нами.

– Не сомневайтесь. Я умею сохранять тайны. Тем более чужие, – повторил он уже один раз сказанные слова.

– Тогда, до свидания!

– До свидания, Татьяна Александровна! И не берите близко к сердцу. Все наладится. Вот увидите.

– Надеюсь. Спасибо за поддержку.

На этом они расстались.

С того времени Лазовой не стал больше узнавать о том, что случилось с дочкой Суворовой.

Зачем? И так все понятно. Что история не совсем приятная. Если не сказать больше.

К тому же это не касалось ни его лично, ни его близких родственников и даже друзей. Суворова не относилась к его друзьям. Они были просто знакомыми. Хорошими. Но знакомыми.

«Жизнь, есть жизнь. Иногда она поворачивается к нам тем местом, на котором мы сами обычно сидим. Такие вот дела!».

С такими мыслями он постарался забыть о том, что услышал из уст Суворовой.

И вспомнил об этом по прошествии большого промежутка времени.

Позже со слов Суворовой он узнал, что ее дочка поступила на юридический факультет БГУ. Значит, выбрала ту же профессию, что и ее мама.

– Хочет быть адвокатом, – с гордостью сказала она. – Мы с мужем не возражаем. Это хорошая и достойная работа для девушки, женщины. Не стоять же у станка или на стройке пахать. С её – то способностями. Поэтому я поддержала ее в выборе такой профессии. Это было для нее, в общем – то не сложно, поскольку она окончила школу с золотой медалью.

Он неожиданно даже для себя усмехнулся.

Она это заметила.

– Да. У нее вздорный характер. Она упрямая. Иногда, даже слишком. Все делает по – своему. Даже, если ошибается, то открыто не признает свои ошибки. Никогда. И может даже винить в этом других, но только не себя.

Надо сказать, что позже Федор убедился в этом сам. И не раз.

Она замолчала, видимо подбирая нужные слова.

– Но она умненькая. Трудолюбивая. Прилежная. Чистоплотная. Поэтому и учеба в школе давалась ей легко. Мы не вмешивались с выбором ею будущей профессии. Она сама решила стать адвокатом. Скорее всего, видела, как я работаю, иногда даже бывала у меня на работе во время каникул. Живо интересовалась моей работой. Вот все это, скорее всего, и привело ее к такому выбору. Но мы не помогали ей, как это делают многие родители, при поступлении в университет. Она сделала это сама. Да, мы создавали ей условия для учебы в школе и подготовке к поступлению на юрфак. И все. Уверяю Вас, мы будем оказывать ей материальную помощь и моральную поддержку во время учебы. А я постараюсь передать ей свой опыт в этом деле.

Уже позже, спустя несколько лет после этого разговора со слов самой Татьяны он узнает, как они с мужем всемерно «помогали» дочери во время учебы на юридическом факультете.

Прежде всего, они купили ей квартиру. Ведь не могла же их единственная и ненаглядная дочушка проживать в общежитии с другими студентами. Там ведь могло разное произойти. Тем более с ее норовистым характером.

И это при том, что сама Татьяна все время учебы в университете проживала в общаге в одной комнате с тремя девушками. И ничего страшного не произошло.

Он, почему – то, был уверен, что девушке предоставили такую шикарную возможность не столько для того, чтобы она могла спокойно готовиться к занятиям, а с целью уберечь ее от слишком уж близкого и опасного с учетом ее предыдущего поведения общения со студентами – парнями. А они бывают разные. Но об этом он предпочел промолчать, чтобы не расстраивать Татьяну.

Квартира располагалась довольно далековато от университета. И девочке было не с руки добираться туда на общественном транспорте. Нужен был свой транспорт.

И тут пригодилось то, что отец несколько раз учил ее управлять автомобилем. То есть к тому времени она фактически уже неплохо сама под наблюдением папы водила автомобиль. Сдать экзамены на право управления автотранспортом для Тамары не было слишком уж сложным. Особенно учитывая то обстоятельство, что начальник Борисовглебского РОВД был хорошим знакомым семьи Суворовых. И проживали они в одной деревне. К Татьяне он обращался за юридической помощью. А к Михаилу – за приобретением комбикорма получше и подешевле. Он – то и помог со сдачей письменного экзамена, где «срезаются» многие претенденты на получение водительских прав, а точнее – водительского удостоверения.

У девочки – сопелочки появилась первая автомашина, купленная, конечно же, любящими родителями. И все это в самом начале ее учебы в университете.

Я не говорю уже о чисто денежной поддержке дочери, которая не считала деньги в отличие от большинства подруг, которые жили на стипендию. И тратила их по своему усмотрению.