Читать книгу Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж - Василий Молодяков - Страница 9

В качестве панацеи Сакаия предлагает «интеллектуальную революцию» («пиаровский» аспект этого сюжета мы рассмотрим в главе третьей), но возможна ли она в современной Японии? И, более того, нужна ли она?

Цену придется заплатить огромную: речь идет о коренной ломке менталитета в национальном масштабе, по сравнению с чем даже тотальная реформа системы образования кажется мелочью. Многие десятилетия японцам набивали голову знаниями – подробными по узкой специальности и удивительно скудными обо всем прочем – но не учили самостоятельно мыслить, потому что на это есть «мастер». Они часто говорят, что их учили «сдавать экзамены», механически заучивать правильные ответы, а не «думать головой». Здесь сложилось общество «знающих» (и то с поправкой: количество широко образованных людей в Японии невелико, как признают сами японцы), но не «думающих». Доведенное до совершенства индустриально-потребительское общество куда труднее превратить во что-то другое (особенно в свою противоположность), чем несовершенное.

Японцы всегда гордились – во многом по праву – своей системой образования, включая школьное. Действительно, в эпоху Токугава по этим показателям они обгоняли «цивилизованный мир», что, несомненно, стало одной из важных причин успеха мэйдзийской модернизации. Что же касается сегодняшнего состояния системы образования, то послушаем Сакаия. Если бы такое написал не-японец, его бы наверняка зачислили в японофобы.

«Осуществляется последовательный и неуклонный контроль за образованием. В нашей стране с момента принятия постановления о народных школах в 1941 году <! – В.М> вот уже полвека проводится в жизнь принцип начального муниципального образования, который, фактически, запрещает создание частных начальных школ. В этих муниципальных школах строго соблюдается система принудительного поступления, строящаяся по принципу: в одном учебном районе одна школа. В связи с этим ученики и родители, придающие большое значение качеству образования, не имеют права выбора школы. Что касается японских детей, то и их желание, и их индивидуальность игнорируются. Они в принудительном порядке должны поступать в школу, указанную чиновником от образования.

Кроме того, в школах, куда дети вынуждены поступать, механически обучают предметам, определенным чиновниками, ими так же строго фиксируется время обучения. Далее, в этих школах в соответствии с набором учебников, указанных чиновниками, последовательно и неуклонно проводится обучение по строгому принципу недопущения неудовлетворительных оценок, в результате чего трудные предметы проходятся бесконечно долго. Ужасно то, что в последнее время в целях борьбы с «плохими учениками», то есть теми, кто проявляет определенные желания и индивидуальность <выделено мной – В.М>, вырабатываются все более жесткие школьные правила, унифицирующие все, начиная с одежды и стрижки и кончая тем, как следует поднимать руку в классе, и эти правила должны строго соблюдаться. Школьные правила – это контроль и регламентация, не допускающие ни малейших проявлений индивидуальности учеников, никакого самовыражения.

Принцип обучения состоит не в развитии у ученика его сильных сторон, а в ликвидации недостатков. В результате, собирая вместе детей разных способностей и призваний, их замыкают в круг, не позволяя вырваться из него и полностью выявить свои способности. Считается что способные ученики должны иметь одни пятерки, рядовые – одни тройки: это нормальные, хорошие дети. А вот те, кто имеет и пятерки, и двойки – плохие, несерьезные ученики, которые сохранили свою индивидуальность…

…Что касается дисциплины в классе, то объясняется она отнюдь не сознательностью учащихся, а строгостью учителя, так что и этот критерий не доказывает высокого качества образования в Японии. В армии и тюрьме любой страны железная дисциплина. Можно ли на этом основании утверждать, что армия и тюрьма лучшее место для получения образования? Японская школа, строго следующая существующим руководящим принципам и школьным правилам, не далеко ушла от армии и тюрьмы» (с. 59–60, 293, 69–70).

Картина получается пугающая – с учетом того, что речь идет о начальной школе. О будущем нации в самом прямом смысле этого слова, нации, которая с каждым десятилетием неуклонно «стареет» в целом. Если представить себе общество, состоящие только из таких людей – реализация идеала – то антиутопии Замятина, Хаксли и Оруэлла покажутся «цветочками».

«Такой стандартизированный подход выхолащивает из образования всю его прелесть, подавляет всякую оригинальность мышления и индивидуальность учеников, но, – продолжает Сакаия, видимо, пытаясь сгладить впечатление от сказанного, – в то же время, как ни странно, дает прочные общие знания и умения Позвольте в этом усомниться – В.М>, вырабатывает привычку преодолевать трудности, в общем приводит к определенным положительным результатам. Стандартное образование оказывается весьма эффективным для подготовки рабочей силы, предназначенной для выпуска массовой стандартной продукции» (с. 60). Для массового, стандартизированного и управляемого потребления – тоже. Возможен вопрос: а не «идеальных потребителей» ли, в первую очередь, растят японские школы?

Десять лет спустя Сакаи почти дословно повторил сказанное в своей лекции. Из этого можно заключить, что сколько-нибудь заметных изменений не произошло. Японские школы по-прежнему заняты производством идеальной рабочей силы (правда, уже не столько рабочих, сколько клерков) для массового стандартизированного производства и идеальных потребителей для массового стандартизированного потребления. Известный журналист С. Агафонов справедливо отметил: «Такая система исправно растит и воспитывает высококлассных исполнителей и менеджеров, но безжалостно отбрасывает за ненадобностью нестандартных лидеров и реформаторов. Пока шел экономический подъем и поступательно росло благополучие, в них не было острой нужды – механизм отлаженно работал, вызывая всеобщее восхищение, и каждый новый виток успеха придавал уверенность в надежности японского конвейера, но вот настал момент, когда ресурсы этого конвейера практически исчерпаны. Случился сбой по объективным причинам, и оказалось, что систему трансформировать под новые обстоятельства некому… Японская модель не способна эволюционировать: она обречена на постояное самовоспроизводство, и максимум возможного – это борьба за повышение эффективности и улучшения уже имеющегося»[46].

Как с таким «человеческим материалом» осуществить «интеллектуальную революцию», я не представляю. Даже если резко и полностью изменить всю систему школьного образования, это не поможет. Как быть со всеми теми, кто уже получил такое образование и воспитание – включая, между прочим, школьных учителей. Японцы, конечно, очень дисциплинированный и исполнительный народ, но превратить их по команде в индивидуалистов и, тем более, в интеллектуалов едва ли удастся. Надо радикально менять всю систему социальных ценностей. Проще говоря, заменить абсолютному большинству нации сознание и мозги.

Радикальная переориентация общества вызовет тяжелый моральный и духовный кризис. Большинство японцев сегодня чувствует себя в своей стране вполне комфортно, и с точки зрения социальной стабильности это очень хорошо, но это комфорт идеального потребителя в идеальном обществе потребления. Если пересадить такого человека в интеллекутальное общество, он почувствует себя, мягко выражаясь, потерянным и неполноценным – прежде всего, потому что не будет знать, что и как потреблять.

Я сомневаюсь, что в Японии возможна «интеллектуальная революция». Еще больше я сомневаюсь в том, что Японии – по крайней мере, сегодняшней – она нужна. Попытка тотального превращения «винтиков» лучшего качества в мыслящие индивидуумы обречена на провал, но может подорвать, если не разрушить общество изнутри. Хотя как будет обновляться в таких условиях японская элита, те самые «мастера», я, честно говоря, не знаю.

Степень MBA или тем более доктора экономики, полученная в престижном американском университете, открывает ее обладателю-японцу чуть ли не все дороги в мире бизнеса и управления. В интеллекутальном обществе так должны котироваться дипломы собственных национальных университетов, но ни для кого не секрет, что большинство японских студентов воспринимает университетские годы как законную передышку между школьным «экзаменационным адом» и не менее трудными первыми годами «учебы» на рабочем месте. Это время, когда надо отдыхать и развлекаться, а не учиться. Тот, кто действительно хочет учиться, по окончании четырехлетнего базового курса идет в магистратуру и дальше в докторантуру.

В Японии, как признается Сакаия, «оригинальные научные идеи и исследования редко выходят из стен университетов. Видимо, японские университеты на самом деле гораздо беднее творческими исследованиями, чем университеты Европы и Америки» (с. 69). При отсутствии в Японии системы академических научно-исследовательских учреждений, как в России, и исключительно прикладной ориентированности НИИ, принадлежащих компаниям и обслуживающих их нужды, становятся понятны причины слабости японской фундаментальной науки. А без развитой фундаментальной науки ни о какой «интеллектуальной революции», конечно, не может быть и речи, как бы ни уверял Сакаия, что в Японии она вот-вот начнется. Одним только решением элиты даже вкупе с поголовной компьютерной грамотностью интеллектуального общества не построить.

Но все-таки я хочу быть оптимистом. Хочу верить, что и в XXI веке Япония сможет внести вклад в социальный и культурный опыт человечества, соответствующий тому, что она уже накопила и чего достигла. Хочу верить, что она снова успешно преодолеет то, что А.С. Панарин называл «искушение глобализмом». «Лицом к Азии» – не значит спиной к остальным, но с принципиально бездуховным «современным миром» стране, имеющей, что сохранить, и желающей сберечь свое лицо, стоит быть поосторожнее, какой бы вкусной ни казалась «чечевичная похлебка» глобализации в ее материальных аспектах. Глобализацию сделают и без Японии, но каким однообразно тусклым будет глобализированный мир, если его не расцветят своими красками такие страны, как Япония.