Читать книгу Прошлое в настоящем - Василий Налимов - Страница 13

Небольшие комментарии к книге: Сarlos Castaneda. Journey to Ixtlan. The Lessons of Don Juan N.Y.: Pocket Books, 1974, 268 p

Можно, наверное, полагать, что каждая культура накладывает определенные ограничения на широкий спектр сознания человека. Развитие той или иной культуры – это развертывание участка спектра, проходящего через полосу пропускания того фильтра, который задает направленное развитие данной культуры. Изучение духовного облика различных культур – это попытка взглянуть на спектр человеческого сознания во всей его протяженности. Отсюда интерес к философской антропологии.

Перед нами книга Карлоса Кастанеды, где он пытается дать некоторое представление о миропонимании мексиканского колдуна – дона Хуана из индейского племени йаки28. Автор книги – антрополог. Он пришел к дону Хуану, чтобы больше узнать о психотропных травах, играющих важную роль в той субкультуре, к которой принадлежит дон Хуан. Но колдун принял антрополога-исследователя в ученики – таково было указание, воспринятое им из глубин сознания. Опыт приобщения к миропониманию мексиканского колдуна Кастанеда описывает в трех книгах: первая The Teaching of Don Juan – эту книгу мы уже вскользь упоминали раньше; вторая – A Separate Reality и третья – Journey to Ixtlan, разбираемая здесь29.

Отчетливо изложить миропонимание мексиканского колдуна практически невозможно. Во время бесед с антропологом дон Хуан неоднократно подчеркивает невыразимость своего миропонимания в словах. Он нередко произносит краткие, полные какого-то скрытого значения фразы, звучащие загадочно, как коаны дзен. В ответ на недоуменные вопросы антрополога дон Хуан не стремится логически развить свою мысль. Он поступает иначе – пытается создать ситуацию, в которой ученик внутренне – всем своим телом, а не разумом – смог бы понять то, что ему хотят передать. Иногда дон Хуан останавливается и говорит примерно так: «Подожди, сейчас ты еще слишком тверд, чтобы начать понимать». Книга Кастанеды собственно и посвящена описанию того психосоматического метода восприятия миропонимания, которому он учился у индейца йаки. Кратко передать этот опыт в словах абсолютно невозможно. Единственное, что можно сделать, – это как-то изложить исходные предпосылки мировоззрения, что-то сказать о путях подготовки к психосоматическому его восприятию и, что особенно интересно, провести некоторые сопоставления с другими, известными нам формами религиозного осознания мира.

Первая предпосылка – это понимание таинственности мира, благоговейное отношение к нему, чувство своей ответственности за пребывание в нем, ощущение кратковременности этого пребывания и вытекающее отсюда требование – не относиться расточительно к отведенному времени жизни. Вот, впрочем, и дословное высказывание самого дона Хуана:

…для меня этот мир сверхъестествен, потому что он огромен, фантастичен, полон тайн; я хотел убедить тебя в том, что ты должен чувствовать ответственность за пребывание в нем, в этом великолепном мире, в этой удивительной пустыне, в этом удивительном времени. Мне хотелось убедить тебя в необходимости научиться придавать значение каждому действию, потому что тебе предстоит пробыть здесь так недолго, слишком недолго, чтобы увидеть все его чудеса (с. 80—81).

Вторая предпосылка – это отчетливое понимание того, что наше «нормальное» мировосприятие – это лишь одно из возможных. Оно представляется нам нормальным и единственно возможным, говорит дон Хуан, лишь потому, что так видеть мир нас учили с детства. Читая эти высказывания колдуна, невольно вспоминаешь Канта с его представлениями о том, что наш ум находит в природе только то, что он вложил в нее до опыта и независимо от опыта. Кант пытается убедить нас в этом путем логических рассуждений, дон Хуан поступает иначе – он помогает по-другому увидеть мир. Он хочет, чтобы ученик увидел те нити, которые связывают человека с вещами, и сам узнал, как они могут быть упорядочены в разные формы миропонимания. И все эти возможные миры рассматриваются как одинаково реальные, так как все они могут действовать на человека – с каждым из них можно соприкасаться, в каждом из них можно существовать.

Третья посылка – целостность (холизм). Если логически препарировать миропонимание дона Хуана, то это, наверное, самая важная из его посылок. Мир воспринимается как единый, бесконечно большой организм. Но у колдуна холизм – это опять-таки не логическое построение, а реалия. Ученик должен научиться воспринимать мир как нечто целое, живое; он должен ощутить как реальность силы, стоящие за живой и неживой природой. Отсюда и сопричастность человека всему миру, возможность нематериального взаимодействия с ним, ощущение благожелательности или наоборот – враждебности отдельных мест на земле;

умение воспринимать знаки и предзнаменования, возможность включения всей природы в беседу с учеником; и тогда какие-то, казалось бы незначительные события, происходящие в ней, будут подтверждать или отрицать сказанное, и это можно чувствовать – ведь беседу ведет не только разум, но и все тело, и вся природа, связанная с ним. Отсюда и дружелюбно-любовное, заботливое отношение к природе. Например, у лекарственных трав надо испрашивать разрешение на сбор. А кролика, если приходится его убивать, надо прежде утешить… В учении дона Хуана нет и, видимо, не может быть места для бога, поскольку в его целостном миропонимании богом будет все. Но в то же время этот взгляд не ведет к нивелировке личности. Колдун постоянно подчеркивает, что у каждого человека есть свой индивидуальный путь, – все совсем не похожи друг на друга, твердит он.

Если говорить о целостном миропонимании в системе тех представлений, которые мы развиваем в этой работе, то путь, который дон Хуан предлагает ученику, – это преодоление дискретности, выход в континуальность бытия. В этом видится смысл таких центральных для его учения формулировок, как not-doing, stopping the world,journey to Ixtlan30.

Вот одна из характеристик того, что есть not-doing: «…делание заставляет тебя разделять гальку и валуны… Если же ты хочешь научиться не-деланию, ты должен… объединять их» (с. 190).

Мир в его дискретности надо остановить. Этому обучает колдун, хотя сам благоговейно любит этот мир и с горечью говорит о том, что после смерти никто уже не увидит это дивное солнце… А на начальных стадиях обучения надо «погасить» свое прошлое – как бы окутать себя туманом, перестать придавать себе то особое и важное значение, которое обычно приписывает себе человек европейской культуры.

Путь выхода в континуальность у индейца йаки существенно отличен от европейского способа. Европейский мистик искал силу и путь внутри себя – в медитации и молитве, в приобщении к Христу; ему помогала символика церковной службы, ее ритм, задаваемый хором, органом… В европейской эзотерической традиции, идущей, очевидно, еще из древнего Египта, микрокосм сознания человека содержит в себе в скрытом виде весь макрокосм. Дон Хуан предлагает путь иной – языческий, когда ученик находит путь и силу, приобщаясь к духовным силам природы31. Во всем этом какую-то очень большую роль, видимо, играет использование психотропных трав. В пантеистической системе представлений это кажется даже естественным, ведь травы – часть все той же единой природы. Впрочем, вряд ли об этом сейчас можно говорить с укором, если и европейской культуре, в ее современном проявлении, дают уже новый эпитет: mind-drug revolution32.

Но здесь хочется сказать и несколько слов о схожести такого языческого миропонимания с европейским взглядом.

На пути, который предлагает дон Хуан, есть что-то вроде двух степеней посвящения: одна из них – степень охотника, другая – воина. Воин, как и охотник, должен накапливать духовные силы для борьбы. Какой борьбы? Зачем нужна эта борьба? Ответ на эти вопросы каждый находит сам. Общего решения нет и не должно быть: «Сражайся в своей битве» (с. 58).

Все это как-то соотносится с традициями европейских духовно-рыцарских орденов.

Дальше, как у гностиков, говорится о роли знания на пути духовного развития.

Одухотворенность всего существующего в природе как-то перекликается и с космогонией духовного мира гностиков, и со сложной, детально изученной демонологией Сведенборга, которая, кстати, хорошо подтверждается также современной клинической психиатрией [Dusen, 1975]; различной оказывается только терминология, в которой описывается и интерпретируется наблюдаемое.

С некоторыми европейскими эзотерическими представлениями сближается и высказывание об управления снами. Здесь речь идет о возможности задерживать ускользающее сновидение и переноситься во сне в нужное место и время. В европейской эзотерической традиции, идущей, как отмечалось, из Египта или откуда-то с Востока, говорилось о возможности увидеть в снах свои прежние воплощения… Есть, к примеру, какие-то смутные предания о том, что Пифагор (получивший посвящение в Египте), управляя снами, видел все свои прежние жизни на земле.

Очень большое значение дон Хуан придает смерти. Она, в его понимании, стоит всегда рядом с человеком, слева от него. Все, что человек делает, он делает перед лицом своей смерти. Это, если хотите, опять какая-то составляющая континуального мировосприятия – жизнь и смерть только кажутся отделенными друг от друга. Ниже мы расскажем, как эта тема освещается в дзен-буддизме. А здесь напомним о той большой роли, которая придается изображению смерти (часто в виде скелета) в христианских храмах. Смерть как бы все время должна присутствовать в сознании верующего. Не является ли это чем-то общим в обоих миропониманиях?

Повторим еще раз, что дон Хуан говорит о концентрации внимания и о необходимости нарушения жесткого (мы бы сказали – логически структурированного) сознания. Это все напоминает состояние сознания, которое достигается в гипнозе. Один из друзей дона Хуана оказывается отличным гипнотизером – сцена с видимым исчезновением машины антрополога описана в книге очень убедительно. И опять-таки есть некие смутные сведения о том, что жрецы в египетских храмах также пользовались гипнозом.

И, наконец, последнее – дружелюбно-любовное отношение к природе как-то перекликается с проповедями и поведением Франциска Ассизского (стоящего, впрочем, в стороне от основного направления католицизма), и с представлениями манихейской ереси о том, что Свет повсюду смешан с материей – отсюда и концепция «возможного Иисуса», присутствующего везде и больше всего в растениях – пассивных формах жизни (подробнее об этом см. в VI главе этой работы).

Мы, конечно, отдаем себе отчет в том, что все эти сопоставления совсем слабо документированы, и все же вполне уместен вопрос – как может быть объяснена такая общность миропонимания? Можно ли говорить о том, что рассматриваемая здесь древняя мексиканская субкультура и предхристианские представления (подготовившие само появление христианства и частично сохранившиеся в нем) имеют какой-то общий первоисточник – что-то вроде легендарной Атлантиды? Или, может, надо просто обратить внимание на то, что общность понятного и достигнутого есть свидетельство хорошей воспроизводимости эксперимента, направленного на изучение глубинной природы человека? Общность мистического опыта отмечают и другие.

Вот высказывание Н. Бердяева [1949]:

С известного момента я начал много читать книг по мистике, и меня поражало сходство мистик всех времен и всех религиозных вероисповеданий. Это сходство обнаруживается на известной духовной глубине. Различия же обнаруживаются в душевно-телесных оболочках (с. 194).

И, наконец, последнее. Как отнесся антрополог Кастанеда ко всему, ему открытому? Вот заключительные строки его книги:

Если чувствуешь, что время еще не пришло, не приезжай… – Ничего не достигнешь принуждением. Если хочешь уцелеть, надо быть кристально чистым и абсолютно уверенным в себе…

Дон Хуан пошел, не оглядываясь, а дон Хинаро [другой колдун] повернулся пару раз и, подмигнув мне, движением головы подтолкнул меня вперед.

Я смотрел им вслед до тех пор, пока они не скрылись, а затем пошел к своему автомобилю и уехал прочь. Я знал, что мое время еще не пришло (с. 268).