Читать книгу Прошлое в настоящем - Василий Налимов - Страница 15

Сейчас мы являемся свидетелями совершенно необычайного явления: делаются попытки использовать современные технические средства – лазеры, особую оптику, деформирующую изображение, электронику – для создания так называемого синестетического кино. Это кино пространственно-временного континуума. Эффект непрерывности здесь создается наложением или сплавлением частей, сложностью, создаваемой несфокусированностью, мозаикой одновременности. Вот несколько высказываний об этом кино из книги Янгблада [Youngblood, 1970)]:

На самом деле, наиболее подходящим термином для описания нового кино был бы эпитет «персональное», поскольку это – только расширение центральной нервной системы создателя фильма (с. 82).

Хотя кино здесь и состоит из дискретных элементов, оно задумано и отредактировано как непрерывно воспринимаемое переживание. Синестетический фильм есть, на самом деле, один образ, континуально трансформируемый в другие образы, – это метаморфоза (с. 86).

Классическое напряжение, порождаемое монтажом, снимается при помощи приема пересекающегося наложения. Например, мы имеем дело с кадрами А, В, С. Мы видим сначала А, затем на него накладывается В, давая в результате АВ. Затем, по мере наложения С, кадр А постепенно исчезает. В течение короткого переходного периода мы видим одновременно кадры АВС, а затем только ВС. Но как только этот момент достигнут, кадр В начинает исчезать, появляется кадр Д и т. д. (с. 87).

Вот краткое описание фильма Брэкхейджа «Собака, Звезда, Человек», взятое из той же книги Янгблада:

«Собака, Звезда, Человек» – это 78-минутный неозвученный фильм, состоящий из «прелюдии» и четырех частей. Он был отснят в 1959—60 гг. и монтировался следующие четыре года. «Прелюдия» представляет собой чрезвычайно быстро сменяющуюся последовательность многоуровневых наложений и сложных образов, возникающих из размытой прозрачной дымки и медленно приобретающих четкие очертания, чтобы тут же быть вновь размытыми новыми образами и контрдвижениями. Зритель начинает различать отдельные предметы, последовательности и, наконец, лейтмотив или основную тему – элементы Земли, Воздуха, Огня и Воды; рождение ребенка; человека с собакой, взбирающегося на гору; луну, солнце с выбросами огромных протуберанцев; любовный акт; фотомикрографию кровеносных сосудов; бьющееся сердце; лес, облака; лица мужчины и женщины; дальше в фильме возникают буквально тысячи других образов (с. 87).

Брэкхейдж говорит о «переструктурировании» зрения при помощи своих фильмов и часто ссылается на «необученное, неуправляемое» зрение ребенка перед тем, как его научили думать и видеть при помощи символов. Раскрашивая и царапая пленку, Брэкхейдж пытается смоделировать вспышки и пятна, цвета, которые мы видим, закрыв глаза; он называет это «зрением с закрытыми глазами». Где-то в середине его фильма «Собака, Звезда, Человек» вполне земные образы приобретают совершенно новый смысл, а иногда и новый вид. Мы перестаем мысленно наклеивать этикетки на образы, а вместо этого концентрируем свое внимание на синестетическом и кинестетическом потоке цвета, форм, движений (с. 90).

Теперь несколько слов о фильме Стенли Кубрика «2001 год: Космическая одиссея» [ibid.]:

Неожиданно на экране возникает космический образ, которым начинается фильм и который является чем-то вроде метафизического лейтмотива трансцендентальной картезианской красоты: в глубоком космосе мы поднимаемся над огромной планетой, освещенной светом звезд. Другая планета поднимается позади первой, строго на одной линии с ней, и, наконец, в сопровождении слепящего света и музыки из поэмы Рихарда Штрауса «Так говорил Заратустра»33, позади второй планеты восходит огромное солнце, завершая геометрический ансамбль небесных тел. Этот вневременной незабываемый образ заставляет почти сюрреалистически думать о каком-то высшем порядке, какой-то преступающей пределы реальности логике, намного превосходящей ум человека. Фильм Стенли Кубрика – это межзвездное моралите34 (с. 141).

Приведем здесь высказывание Кларка – автора книги, по которой поставлен фильм «2001 год» [ibid.]:

Одна из причин того, что людям старшего поколения не понравился фильм «2001 год», заключается в том, что они понимают: это фильм о реальности, и это их очень пугает. Фильм затрагивает два крайне важных аспекта будущего: развитие мыслящих машин и контакт с другим разумом, превосходящим наш, который, конечно, может быть разумом машин. Я полагаю, что все высшие разумные цивилизации могут быть в сущности только машинными, если только они не превзойдут и самих себя. Мы находимся на одной из ранних стадий эволюции разума, но на поздней стадии эволюции жизни. Настоящий разум не будет живым организмом (с. 149).

Новые технические средства – возможность приобретать и использовать в домашних условиях фильмы так же легко, как книги, – открывают новые возможности для межличностной коммуникации. Вот как их оценивает Янгблад [ibid]:

Во вполне реальном смысле мы можем теперь скорее показать наш опыт и наши переживания другим, чем попытаться объяснить их на словесно-абстрактном языке… Расширяя зрение и, следовательно, расширяя сознание, мы можем теперь видеть всё глазами другого (с. 130).

Невозможно сфотографировать метафизические силы. И невозможно даже «изобразить» их. Можно, тем не менее, вызвать их в нерасчлененном сознании смотрящего (с. 97).

Отсюда, может быть, впервые в истории человеческой мысли – попытка передать другим внешними средствами опыт глубоких медитаций. В этом отношении особенно интересна деятельность Джордана Белсона, серьезно изучавшего буддизм и подвергавшего себя строгой дисциплине йогов. Вот что он говорит о своем фильме «Соблазны» (1961) [ibid.]:

Фильм… представляется мне… сочетанием молекулярных структур и астрономических событий с подсознанием и субъективными явлениями – все они происходят одновременно. Начало почти несомненно чувственно, конец почти целиком нематериален (с. 160).

Теперь несколько слов о другом его фильме «Феномены» (1965) из той же книги:

«Феномены» был первым фильмом, где он (Белсон) отказался от аллегорий космического полета или астрономических явлений ради более глубокого буддистского исследования психических энергий. Первоначально его подтолкнули к этому слова Будды из «Алмазной сутры».

Фильм начинается с искаженной электронными инструментами рок-музыки, на фоне которой в лихорадочном темпе по экрану распространяются неправильные овальные пятна ярко-красного, малинового и лазурно-голубого цвета. Мерцающие красные неоновые кольца пульсируют под музыку. Затем мы видим абсолютно несвойственные Белсону, совершенно искаженные, хотя и узнаваемые, фигуры сначала мужчины, потом женщины; образы сняты через искривляющие линзы телевизора.

Их сменяет буря красных, белых и голубых на черном фоне вспышек, похожих на лопающиеся конфетти. Музыка, замирая, переходит в буйные приветственные крики толпы, в то время как на экране в кобальтовом небе происходит огненно-красный звездный выброс, который, расширяясь, превращается в разрозненные колючие гроздья (с. 167—168).

Особенно интересны высказывания самого Белсона о его фильме «Самадхи» (цит. опять по книге Янгблада):

Кино для Белсона – это матрица, с помощью которой он может соотнести внешний опыт с внутренним. Он считает, что кульминация достигнута им в «Самадхи». «Я добился состояния, когда все, что я видел во внутреннем мире, с помощью оборудования мог показать во внешнем мире. Я мог закрыть глаза и созерцать образы внутри моего существа, я мог посмотреть на небо и там наблюдать то же самое. Чаще всего я видел эти образы, когда смотрел в объектив камеры, стоящей на оптической скамье. Я всегда рассматривал технику, синтезирующую образы, как продолжение разума. Разум породил эти образы и создал оборудование, посредством которого их можно воссоздать физически… В каком-то смысле “Самадхи” – это прорыв в новую область. Словно я со своей камерой вернулся оттуда, где я смог снять ее на пленку» (с. 173).

Итак, мы видим, что делается дерзкая попытка выйти за границы дискретного языка. Создаются новые внеязыковые формы самовыражения. Удастся ли эта попытка – кто знает это сейчас? Во всяком случае, это одна из вех на путях построения новой культуры, ибо каждая культура характеризуется, прежде всего, особенностями своих средств выражения.