Читать книгу Исполняющий обязанности - Василий Павлович Щепетнев - Страница 3

После смерти родителей меня принял к себе другой дядя, настоящий. Старший (и намного старший!) брат мамы. Не Федор Федорович Анкудинов, а Леонард Альбертович Кант. Сейчас он на пенсии, а тогда преподавал русский язык и литературу в коммерческой школе в одном из пригородов Санкт-Петербурга. Предмет знал и любил, особенно русскую литературу девятнадцатого века, говорил подчеркнуто правильно, а порой и вычурно, я даже начал перенимать его стиль, но вовремя остановился. Однако порой замечаю рецидивы.

В шестнадцать лет я поступил в профтехучилище, или, как говорили не поступавшие в него одноклассники, в чушок. Хотел выучиться на официанта, не хотел сидеть на дядиной шее. Никакого неудовольствия с дядиной стороны я не чувствовал ни до, ни после поступления. В семнадцать, учась, подрабатывал боем, сиречь мальчиком на все руки, в безалкогольном кафе. Пройдя курс обучения с отличием, получил соответствующий документ, три месяца, скрепляя теорию практикой, проработал в хорошем месте (дядя похлопотал), – и пошёл отдавать долг Родине. По завершении срочной службы стал контрактником, и был уволен по окончании срока контракта. Служил я ни разу не официантом (хотя во время визитов высокого начальства приходилось вспоминать гражданскую профессию). Внутренние войска. Чем только не занимаются внутренние войска! Но чем именно занималось подразделение, в котором я служил – сказать не могу. Не имею права. Ладно, намекну: помимо вполне полноценного солдатского питания (у нас не воровали), нам полагался недельный доппаёк: сто граммов горького шоколада настоящего, без соево-пальмовой лабуды, 25 пакетиков чая, опять же настоящего, без бергамота и мелиссы, две банки шпрот, опять же рижских, настоящих, пятьсот граммов сала, пять куриных яиц и хлеба вволю. Не помогла подсказка? Вот и славно. Кстати (вот и ещё намёк), несмотря на доппаёк, я в двадцать пять лет ушёл из армии с весом в семьдесят девять килограммов, что при росте метр восемьдесят девять босиком вполне простительно. Слишком упитанных в нашем подразделении вообще не было. Итак, демобилизовался, приехал в Чернозёмск, отнёс документы в приёмную комиссию, хочу стать биологом, а чтобы жить лучше и веселее – пошёл в ресторан по первой профессии, спасибо чушку. За два года заработал хорошую репутацию и у работодателей, и у клиентов, потому я не совсем уж стеснён в средствах. Но и от излишков не лопаюсь. Не живу в общежитии, а снимаю однушку – тоже понятно. Семь лет я провёл в казарме, хватит. Ещё у меня есть автомобиль, патриотическая “шестерка”, старенькая, но держится. Как то колесо, что до Москвы доедет, а до Канзаса вряд ли.

И потому наследство мне кстати.

Но увы. Так как в завещании я был указан единственным наследником, а о деньгах не было сказано ни слова, логично предположить, что их, денег, просто нет. Дубовый стол с двумя тумбами, штука, конечно, хорошая, но куда я его поставлю? Да я и не писатель, не учёный, мне хватает компьютерного столика, что в уголке комнаты.

Сельский дом? Шестнадцать гектаров земли?

Шестнадцать гектаров земли – это то, что нужно для загородного дома. Не пятнадцать соток, а именно шестнадцать гектаров. Не для товарного производства, а для отдыха. Жизни.

Я не раз был в усадьбах, расположенных на подобных участках. В качестве официанта, разумеется: вечеринки, свадьбы, праздники по поводу назначений, наград и тому подобное. Если хочется провести праздник без посторонних, это дешевле, чем выкупать целиком ресторан, а если погода хорошая – то и приятнее. Слушая откровенные разговоры (официанта, особенно после третьей рюмки, как правило, не стесняются, он, официант, становится человеком-невидимкой и скатертью-самобранкой одновременно), знал, что порой эти гектары получены за очень смешные деньги. Сейчас, конечно, за смешные не купишь, особенно если ты власти посторонний, но не всякий участок в цене. Нужно, чтобы он, участок, был не слишком далеко от губернского города, в живописном месте, с рекой или озером под боком. Но Семилетовский район даже для нашей провинции несусветная глушь. А уж Кунгуевский сельсовет и вовсе дыра в дыре.

На часах полдень. Я открыл ноутбук, вывел карту, посмотрел. Гугль говорил, что Кунгуевка в двухстах километрах от моего дома по оптимальному маршруту. А моё наследство в семи верстах от Кунгуевки. На спутниковом снимке там лесостепь, и какие-то строения. Копия трёхверстки, что мне дал адвокат, рядом с Кунгуевкой показывает “отдельно стоящие строения”, для верности обведенные красным кружком.

Двести километров с хвостиком – три, а с учетом езды по городу, и все четыре часа езды. Сегодня поздно, сегодня я работаю. В ресторане “Трактир на Пятницкой”, куда устроился по протекции армейского товарища – его двоюродный брат был владельцем ресторана.

И я пошёл работать. Кончил к двум ночи, а к трём уже спал на своём диване.

Встал в восемь утра. Что делать? Нужно забирать документы из университета, но это может подождать. Лучше съездить, посмотреть на наследство.

К полудню доеду. Часов пять проведу там – ну, если потребуется. Успею обернуться.

Я сложил документы в сумку ноутбука, туда же втиснул сам ноутбук, и отправился в путешествие.

До Семилетовки, посёлка городского типа с населением в шесть тысяч человек, я доехал за два с половиной часа. Заправил двадцать литров в бак, сориентировался по карте, и поехал в село Кунгуевку. Ещё двадцать пять километров, сорок минут времени – я редко спешу в дороге. Небо пасмурное, но не грозовое. Светло-серое. Поля подсолнечника, пшеницы, но частенько и бурьян. Немало пустующей земли вокруг Кунгуевки. Так что вряд ли она особо в цене.

Сверился с картой. На трёхверстке мои нечаянные владения по-прежнему находились в семи верстах от села и кружочек, обводящий “отдельно стоящие строения” тоже был на месте. Но хорошо бы справиться о направлении у знающего человека.

Магазин оказался закрытым, на двери бумажка: телефон продавщицы и призыв, кому нужно, звонить. Я достал телефон. Два деления. Бывает хуже. Но звонить не стал – мне требуется реальный человек, а не голос в устройстве. Напротив магазина почта, тоже закрыта. Посмотрел: работает во вторник и пятницу. А сегодня среда.

По дорожке к магазину подъехал на скутере паренёк лет пятнадцати. Скутер пегий, неопределенной породы. Паренек заглушил двигатель, вытащил мобильник и начал названивать. Верно, продавщице.

Я подошел к нему, дождался, пока тот кончит разговор.

– Не скажите, как проехать к дому Анкундинова Федора Федоровича?

Паренек осмотрел меня внимательно, явно запоминая. Ну да, чужак в деревне.

– Он умер, Анкундинов.

– Я знаю.

– Тогда зачем вам туда?

Решив, что таиться смысла нет, я признался, что наследник. Родственник, вот и наследник.

Паренёк тут же отвёл глаза в сторону.

– Ехать нетрудно, вот по этой по дороге, через рощу – он показал на грунтовку, под углом отходящую от главной Кунгуевской магистрали. – В роще будет развилка, свернуть направо. Прямо к воротам и приедете. Там ветряк, его издали видно.

Я поблагодарил и вернулся в машину.

Грунтовые дороги моей “шестерке” не в радость, но сейчас сухо, а семь верст – не околица.

Опять подсолнечник, опять бурьян, и вот она, роща. Роща знатная, иного леса стоит. По фронту от края до края, поперёк три километра по дороге. По прямой меньше, километра два, но кто же ездит в лесу по прямой. Пересёк рощу, свернув, как сказали, а как выехал, ветряк и увидел. Непростой, роторный, “волчок”. И дом.

Я проехал ещё километр, вокруг непаханая степь, и добрался до ворот имения – так я решил называть полученное наследство.

Ворота в имении были, а стены не было. Никакой. Ни стены, ни забора, ни живой изгороди. Смысл в воротах? Ах, нет, по периметру родовых владений шла канавка сантиметров тридцать глубиной, не больше, а шириной в полметра. С покатыми краями, поросшая травой, видно, канавке этой немало лет. Ничего непреодолимого, скорее, символ преграды. А ворота – символ входа. Въезда. Только, похоже, никто сюда не въезжал год. Или больше. Бурьян стоял перед воротами могучим и наглым гегемоном запустения.

Я подошел ближе – и с каждым шагом бурьян терялся, робел и мельчал, пока не исчез вовсе, открывая пусть и слабонакатанную, но грунтовку.

Слышал я про такие фокусы…

Сами ворота выглядели обыкновенно. Железные, на железных столбиках. Однако заперты. Замочная скважина прикрыта язычком. Я вставил ключ, на удивление замок открылся легко, будто новенький. И ворота распахнулись без скипа.

Я въехал и остановился, решив закрыть ворота. Вроде бы и глупо, смысла никакого, да и сам я назад поеду скоро, а всё же – и закрыл, и запер. Путь будет, как было. А там посмотрим. Если ворота заперты, значит, это кому-нибудь нужно. С умом запирали.

Впереди белел дом. Теперь он мой. Два этажа с мезонином. Крыша, похоже, плоская, а мезонин круглый, на все четыре стороны. Причуда архитектора ли, заказчика, а, может, такой была мода.

По обе стороны от грунтовки по-прежнему лежала степь. Или лесостепь – слева высились дубы, стоявшие группкой, полторы дюжины деревьев. Не очень большие, но не сказать, чтобы маленькие. Внушают.

А дом на глазах становился выше и светлее. Первый и второй этажи – известняк, а мезонин деревянный, крашеный бежевой краской.

Я остановился, вышел, по-хозяйски осмотрелся. Портик на две колонны. По фасаду десять окон в ряд на первом этаже, и двенадцать – на втором. Разница – из-за парадного входа. На окнах и там и там – кованые решетки. Я не торопился, обошёл дом кругом. От левого крыла отходила крытая галерея, ведущая к небольшому строению метрах в двадцати. С тыльной стороны есть терраса, крытая зелёным стеклом, сквозь которое в ясный день светило солнце. А тут как раз прояснилось. Получалось как в аквариуме. Только рыб нет. С террасы вниз вели каменные ступени. В торце правого крыла дома ещё один ход, верно, чёрный. Дом и видом, и работой говорил, что это не новострой, а почтенное дворянское гнездо. Девятнадцатый век, скорее, первая половина. Приличное жилище помещика средней руки, владеющего тремя, а то и четырьмя сотнями душ. Конечно, приходилось видеть дома куда больше, с вертолётной площадкой, двадцатипятиметровым бассейном и сторожевой башней, дома, окружённые трёхметровым забором плюс колючая проволока поверху, но выглядело то не вполне естественно. Как парик на лысине. Возможно, синдром зелёного винограда.

А теперь и у меня нежданно объявился виноградник. Буквально. Метрах в пятидесяти от дома. На глазок – сотки четыре. А ещё на моей (моей!) земле стоял двухэтажный флигель метров в восемьдесят на этаж, и разные постройки неясного пока назначения. Курятник уж точно есть. Слышно. Ну, и ветряк, само собой. Ветрогенератор. В двухстах метрах от усадьбы. Не такой, как в Европах, поменьше, и с виду попроще. Метров пятнадцать высотой. Лопасти вращались тихо, небыстро, так и ветер слабый.

Кто же за этим всем следит? Тот, кто живёт во флигеле? А кто же там живёт?

Признаться, я был ошеломлён. Чего я ждал? В лучшем случае – того самого флигеля на восемьдесят метров, много на сто. А тут…

Хотя следует ещё посмотреть, что – тут. Стол дубовый письменный…

Дверь тоже была дубовая, плюс три кованые полосы поперёк. Ключ и сейчас провернулся гладко. А она толстая, дверь. С добрый вершок. Над дверью полукруглое световое окошко, а выше, во втором этаже – крохотный балкончик.

Через маленький тамбур я прошел в просторный вестибюль. Света из окон – два справа, два слева – достаточно. Просторный вестибюль. Пол мозаичный, шахматный. Мрамор. По правую руку лестница средней ширины дугой шла на второй этаж. Мраморная же, с перилами, с ковром на медных прутьях. И другая лестница – вниз, в подвал, опять же дугой, но уже по левую руку. И без ковра.

Из вестибюля – три двери. Направо – паркетный зал на шесть окон. Метров шестьдесят, удобно приёмы устраивать. Сельские радости, для соседей-помещиков. Наверху балкончик для деревенского оркестра на четыре смычка. Из всей мебели – две люстры на высоком, пятиметровом потолке и две дюжины стульев вдоль стен. Стулья непростые, как бы не мастера Гамбса, под бриллианты. Нигде ни пылинки.

Направо – столовая. Большой стол, за которым спокойно усядутся две дюжины гостей, а в тесноте – так и две с половиной. И те же стулья с гнутыми ножками и спинками, и опять две люстры. Всё. И здесь ни пылинки, я специально провёл по столу пальцем.

Третья дверь вела в коридор, что тянулся от окошка в левом торце до двери в правом. Довольно тусклый коридор. Из него четыре двери. Одна – в залу на три окна. В зале – бильярдный стол, по стенам стулья, тумбочки со статуэтками, и картины. Вторая – охотничий зал, она же курительная. Опять три окна. На стенах ковры, а на коврах ружья, по виду даже и фитильные, пики, сабли, пистолеты. Я присмотрелся – неужто ковры дырявили? Нет, все на цепочках, а гвозди, держащие цепочки, поверху. Видно, мода такая была. Над дверью кабанья голова, меж окон – волчья и оленья. Шкаф, за дымчатым стеклом угадывались всевозможные бутылки, стаканы и чаши. Особливая полка для трубок – от коротеньких носогреек до длинных, с аршинными чубуками. Выход на террасу, дверь дубовая, заперта.

Третья комната – кабинет. Два окна, стол о две тумбы, жесткое кресло, напротив – пара кресел мягких. Диван. Стеллажи под потолок, а потолок высоченный. Стремянка на колесиках. Отдельно два дубовых шкафа, нижняя часть – сплошное дерево, верхняя – непрозрачное стекло, похоже, на свинцовой паутине.

Я хотел было примериться к креслу, но воздержался. Ещё не всё осмотрено. Ещё ничего, по сути, не осмотрено.

Четвёртая дверь вела в ванную комнату, просторную, с мраморным полом. Душевая кабина, биде, унитаз. И ванна большая, на львиных лапах.

Поднялся на второй этаж. Комнаты по обе стороны коридора, из них обжита одна, спальня. Остальные тоже – спальни, детская (веселенькие обои, маленькая мебель), дамский кабинет, музыкальный салон с роялем фирмы «Блютнер» и дюжина полукресел, верно, для слушателей…

Сама же лестница вела ещё выше, в мезонин.

В мезонин я подниматься не стал. Погожу. Утомился. Трудно вот так охватить всё богачество разом. Непривычно. После хрущевской однушки. Где-то триста метров этаж. Два этажа, стало быть, шестьсот. Да мезонин. Да ещё в подвал дверь уходит. Да ещё строения всякие – флигель, то, сё.

Нет, я конечно, знал, что тысяча метров для областного чиновника не предел, и две тысячи встречаются, и три. Опять же олигархи… Но от дяди я этого не ожидал. В моём смутном представлении, основанном на косвенных репликах родителей, он был человеком ненадёжным. То ли артистом бродячего цирка, то ли искателем метеоритов, то ли вовсе страховым агентом. И да, любил выпить, жён у него было во множестве, и все без регистрации, якшался со всякими сомнительными типами, в общем, лучше от него держаться подальше, а то оглянуться не успеешь, как втянет в авантюру, из которой выйдешь без штанов. Почему родители так думали, не знаю, теперь не спросишь. Но дом был внушительный. Одни стены в шестьдесят сантиметров толщиной, я прикинул. А внутри, между комнатами – по тридцать. Это вам не хлипкий гипсокартон американских коттеджей, которые я видел в кино. Там, в кино, эти стены пробивают кувалдой, молотком или просто кулаком.

Я зашёл в кабинет и сел за дубовый стол. О двух тумбах и с матовой столешницей.

Хороший стол, и дуб, похоже, не просто дуб, а морёный.

Я потянул на себя центральный ящик. Открылся легко, без скрипа. В нём – самовзводный револьвер неизвестной мне конструкции, отдельно поясная кобура. Удостоверение в кожаной обложке дремучего вида. Книга-ежедневник в кожаном, но уже новом переплете. Механический карандаш. Резинка, чтобы стирать, если что не так написал.

Первым делом я взялся за револьвер. Небольшой. В барабане патроны числом шесть. Похоже, не игрушка.

Ежедневник чист. Пиши жизнь сначала. Удостоверение удивило. “Министерство государственной безопасности СССР. Бессрочное удостоверение номер 2/11 на предъявителя. Даёт право на владение и применение любого вида оружия. При необходимости звонить по телефону Москва 2 – 17 – 14”. Печать и подпись – закорючка, а отдельно, печатными буковками “Абакумов В.С.”, причем не типографская печать, а машинопись. Раритет. Или фейк.

Открыл правую тумбу. Четыре выдвижных ящика. В первом – деньги, и много денег. Десять пачек пятитысячных купюр в банковской упаковке по сто штук. Стало быть, пять миллионов. Ещё десять – тысячными купюрами, на размен. Считай, миллион. Доллары – десять пачек по десять тысяч в каждой. И то же с евро. Однако. Удивляли и суммы – всего около двадцати миллионов в переводе на рубли, и что они лежали не в сейфе, замаскированном невесть где, а в столе, не запертом даже на ключик – хотя замочки были. Ну да, в замаскированном сейфе я бы их и не нашёл, а так – бери, пользуйся. Ай да дядюшка, ай да благодетель!

Мдя… Если деньги не фальшивые (я, вскрыв банковскую бандероль, вынул несколько купюр из серединки, на ощупь и вид настоящие, но я не эксперт), я становлюсь богатым человеком. Не по меркам чиновников, депутатов и прочих излюбленных людей, там счет на миллиарды, а по студенческим.

Да и револьвер вот так запросто – не перебор ли? Может, мой покойный дядя всё-таки был тайным депутатом? Пишут, средняя взятка депутату нынче миллион, а именным оружием их награждают, чтобы поспокойнее было. Спокойствие, конечно, мнимое, так у населения и такого нет.

На револьвере, однако, никакой гравировки типа “тов. Анкундинову за беспорочную службу” не было. На нём вообще ничего не было – ни марки производителя, ни серийного номера, ни даже царапин. Будто вчера доставлен из тайной мастерской НКВД.

Я пошарил в глубине ящика. Две коробочки револьверных патронов по тридцать шесть штук в каждой. Калибра шесть с половиной миллиметров.

Я аккуратно положил всё обратно в ящик. До времени.

Начал обследовать другие ящики – и не нашёл ничего. В левой тумбе тоже ничего. Только ключи. Три связки. В верхнем выдвижном ящике. На ключах ярлычки с чёткими надписями. Одна связка – ключи от дома, от комнат, которые можно, буде в том нужда, закрыть и открыть. Другая – ключи хозяйственные – от гаража, от амбара, от кухни и прочего. Оказывается, тут внешняя кухня. Ну да, соединенная галереей. Оно хорошо, запахи не смущают. Третьи ключики небольшие. От стола, от шкафов, от сундуков. Так и на ярлычке: сундук А, сундук Б, Сундуки В-Е (одни ключ на все). И так далее. Могучая связка маленьких ключиков.

Три сундучка стояли прямо в кабинете. В углах. Ничего необычного, сундуки теперь встречаются в лучших домах. Винтажности ради.

В сундучке по правую от стола руку, довольно пиратского вида, оказались золотые монеты. Самые разные. Александровские червонцы, Николаевские червонцы, советские “сеятели”, крюгерранды, гинеи и даже совсем мне неизвестные, с пятиконечными звездами, весьма похожими на морские. Я хотел погрузить руки по локоть, но они не погружались. Плотно лежали монеты, не пускали. Золотой закон Архимеда. Тогда я набрал их в пригоршню и пустил между пальцами обратно в сундук. Прикинул: монет здесь килограммов на восемьдесят будет, если не на все сто. Увесистый сундучок. Деньги в роли сокровищ. Три тысячи тройских унций – это уже капитал. Закрыл сундук запер замочек “от своих” – любой вор подденет ломиком, и готово, но меня почти не удивило ни золото, ни отсутствие мер предосторожности. Вернее, я считал, что они, меры, есть, и вполне эффективны, раз уж золото и бумажные деньги не украдены. Просто я о мерах пока не знаю. Ну, а сумма, что сумма… Вот у водителя нашего губернатора дома нашли то ли двести, то ли сто миллионов рублей в мешках для мусора (сначала нашли двести, потом оказалось сто), так то водитель губернатора! А разве редки новости, что, мол, у безработного на улице грабители отняли сумку с миллионом евро? И это здесь, в провинции, а в Москве суммы побольше.

Ладно, сначала я стал богатым, а спустя несколько минут очень богатым. Как водитель губернатора.

Догадываюсь, почему деньги не указаны в завещании: во-первых, источник их может быть небезупречным, во-вторых, государство обложит налогом. А дядя, похоже, государство кормить не собирался. Не в его стиле. Хотя что я знаю о его стиле?

Другие сундуки отложил на потом. Вдруг и там золото, тогда недолго и лопнуть от богачества.

Подошёл к шкафу, тоже старинному, немецкой работы – или венской, или английской, уж не знаю, ни разу не знаток, просто мебель выглядела и добротно, и стильно. В музеях такая стоит, но в музеях не прислоняться, не садиться, не касаться. А тут – вполне действующая мебель. Сейчас такую на местной мебельной фабрике под угрозой расстреляния не сделают – не сумеют.

Открыл. За непрозрачным стеклом нашёл коллекцию восковых фигурок, выполненных с большим изяществом. Маленькие копии с больших людей. Стояли на крохотных постаментах. А ещё – заготовки фигурок, без лиц. Главное же – иголки. Золотые, стальные, костяные.

Ай да дядя…

Походил, глядючи на комод, но открывать не стал. Тут свежая голова требуется, а я немного утомился.

Я вышел на крыльцо. Подышать и подумать. На просторе думается яснее, и видно дальше. Правда, и сам на виду, но сейчас, судя по всему, бояться некого.