Читать книгу Гамбит смерти - Василий Павлович Щепетнев - Страница 3

Балмуш для меня – воспоминание о детстве и готовится всегда приятно, но и с легкой грустью. Давно это было. В Молдавии места Денисову нет.

Размышления на печальную тему прервал Аркашка – ранняя пташка. Не способен человек начать день, не потравившись кофеином.

– С добрым утром, Петр Иванович! – а сам, как бы машинально, вертит джезвей в руках.

– И тебе того же. – Ветер порывами бросал дождь в окно.

Льет и льет.

– Мне бы водички вскипятить.

Я освободил на плите местечко.

– Спасибо, Петр Иванович.

Он с нарочитой неловкостью примостился на краешке табурета. Скромняга. Труженик шестидесяти четырех полей готовится к уборке урожая.

– О чем задумался, земеля?

Мы с ним и в самом деле земляки. Я родился в Кишиневе,

он в Бендерах. Но он, а, вернее, его мама, почувствовали неладное раньше и спокойно перебрались в Питер.

– Да вот, о доме беспокоюсь. Мама одна, скучно ей. И за рыбками ухаживать сложно. У меня аквариум большой, двадцативедерный. Двести сорок литров ровно.

– Домой хочется?

– Немного. Плохо, позвонить отсюда нельзя. На почту надежда слабая. Письмо бы получить…

Мобильники здесь не работают. Горы.

– Если машина придёт – получишь, – я опустил мешалку в котел и закрутил между ладонями. Индеец племени Сиу добывает огонь трением – спички забыл взять.

– Может не придти?

На вынутой мешалке остались комочки мамалыги. Не готова.

– Горы есть горы, душа моя. По такой погоде и доллар не тянет.

Вода в джезвее закипела. Аркаша высыпал в него ложку чая. Индийского, гранулированного. Варвар.

– Молочка бы капельку, Петр Иванович.

– Изволь, – молоко в чай? Последователь Оруэлла. Я отвернулся.

По галерее – шаги. Несёт еще кого-то нелегкая. Всех гнать пора!

– Простите за вторжение. Анатолия Яковлевича нет у вас?

На подобный вопрос всегда хочется в ответ пошарить по карманам, вдруг да завалялся. Но с Нимисовым шутить вредно.

– Нет, – Аркаша отхлебнул пойло.

– Мы всегда в это время занимаемся медитацией – Александр Борисович, он и я. Некоторые – Нимисов посмотрел на Аркашу, – пока до этого не дозрели. Но Анатолия Яковлевича нет. Я заглянул в его комнату – никого, и постель заправлена. Надеялся, он тут.

– Нет. И не было. Я вчера его видел, поздно вечером, с биноклем, – пора убавить огонь под котлом.

– Странно. Где ж ему быть?

– Вдруг плохо стало? Сердце? – Аркаша отложил кружку. – Я поищу его, – он кивнул на окно. – Плащ надену и пойду.

– Я тоже, – Нимисов покинул кухню.

Нехорошо. Совсем нехорошо. Я заглянул в кладовую, снял с гвоздя дождевик, влез в сапоги.

Вода скатывалась по склону вниз, сливаясь в грязные ручейки. За дождем, едва угадываемый, рокотал Желчуг.

Из шале показались Нимисов с Аркашей. Я присоединился к ним.

– Саблецов как-то брал меня на свои астрономические обсервации. Вдруг он там? – из-за шума приходилось почти кричать.

Ненадолго хватит дождевика. Ветер дул в спину, и сырость уже холодила меж лопаток.

Опрокинутый стул, исхлестанный дождем, растопырил беспомощно ножки, а рядом в траве лежал человек, лежал лицом вниз, вытянув вперед руку, а другую подвернув под себя. Посиневшее лицо и широко раскрытые глаза с белесыми зрачками.

– Что с ним?

Кто спрашивает? Не узнаю голоса.

Я попытался отыскать пульс. Бессмысленно – окоченение успело сковать мышцы. И, перечеркивая шею – темная борозда.

– Он мертв, – я и свой голос не узнал.

– Я будто ждал этого, – верно, Аркаша. – Он раньше на сердце жаловался.

– Сердце не виновато. Он задушен, – я поднялся.

– Вы уверены? – Нимисов смотрел на мое плечо.

– Уверен.

Я осмотрелся. Вот он. Огромные объективы уткнулись в грязь, отвернувшись от нечистого неба.

– Вероятно, Саблецова удавили ремнем его собственного бинокля.

Мы стояли, не решаясь двинуться и тем самым признать свершившееся.

– Надо позвать остальных, – Аркаша не выдержал первым.

– Иди, – я поднял стул, сел. Мокрая одежда липла к телу.

Не спас дождевик. Ничто никого не спасает. Не вставая, дотянулся до бинокля.

– Осторожно! Там могут быть отпечатки пальцев!

– Дождь идет много часов, – я не смотрел на Нимисова, не смотрел на Анатолия. Не смотрел никуда.

Когда Саблецова укладывали на носилки, из руки отделился и упал на землю темный предмет. Я подобрал его. Пешка. Пластмассовая черная пешка. У меня был когда-то такой комплект. Подарок на день рождения в пятом классе.

С биноклем в одной руке и со стулом в другой я плелся за всеми.

В обеденном зале Олег и Юра замешкались в нерешительности.

– Кладите на пол, – распорядился Нимисов.

Я замёрз. Дрожь пробирала, откатывалась в глубь тела и замирала, не исчезая.

– Я полагаю, нам необходимо обсудить, что следует предпринять, – голос Страчанского – единственное, что осталось сухим вокруг. – Для начала переодеться и согреться. Петр Иванович, желателен крепкий кофе или чай.

Ох, как желателен.

Я переменил белье на шерстяное, поверх – тренировочный костюм.

Запах гари стелился из галереи. Пропала мамалыга. Я снял котёл, поставил на стойку. Не Ватель, переживу.

Заварив крепчайший кофе, я вытащил из шкафа узкую бутылку «Молдовы». Действие сухого закона приостановлено.

В обеденном зале уже ждали.

– По тридцать граммов, – рука тряслась, как у киношного алкоголика.

– Нас с Александром Борисовичем увольте, – Нимисов вытащил из кармана куртки золотое яйцо, развинтил, свинтил – получились две крохотные рюмки. Их другого кармана явился хрустальный флакон. Острый запах разнесся по комнате.

Вместе со Страчанским они приняли снадобье. Suum cuique.

Коньяк согрел – и только. Дрожь звенела в душе, но тело освободилось от неё.

Мы сидели за столом – шесть человек. Седьмой лежал в углу, и каждый избегал смотреть в ту сторону.

– Итак, произошло убийство, – Страчанский говорил ясно и твёрдо.

– Или два, – я добавил граммов пятнадцать. – В свете новых событий гибель Комова выглядит не такой простой.

– Следовательно, среди нас убийца, – Александр Борисович не стал спорить из-за количества.

– Убийца может быть один, или их несколько. Он или они могут быть здесь, а могут и вовне, – коньяк привычно развязал мне язык.

– Вовне? – Страчанский поднял бровь.

– Почему бы и нет? Мы не на необитаемом острове. В округе может укрыться полк.

– Но зачем? – Олег задал главный вопрос.

– Не знаю. Развлекаются, тренируются. По злобе. Просто так. Сейчас для убийства не требуются мотивы Достоевского.

– Для нас важнее решить, что нам делать, – Александра Борисовича всегда отличало умение отделять главное от второстепенного.

Подал голос Юра:

– Уходить нужно. Срочно. Где бы ни был убийца, среди нас или снаружи – оставаться опасно.

– Я тоже так считаю, – согласился Страчанский.

– Тогда остается решить, как уходить. Придет машина – все просто: грузимся и уезжаем. Но её пока нет. Может, и не будет – оползень на дороге, или ещё что-то в этом роде. Мы здоровые люди. Даже по такой погоде часов за десять дойдем до Харыза. Сейчас восемь утра. Если выйдем в девять, успеем пройти путь засветло. По крайней мере, наиболее сложную часть. В Харызе сообщим о случившемся властям – мне кажется, Петр Иванович прав, убийца может быть местный.

– Бежать от убийцы? – Олег, опершись о стол, навис над Юрием.

– Я не меньше твоего хочу узнать, кто он и где. Но рассуди – если он в горах, мы его никогда не возьмем. А он нас в любой момент. Если же он среди нас, то – кто? Ты знаешь? И сидение здесь на пользу не пойдет. Перегрыземся, подозревая друг друга.

Верно изложил. Невысказанным, правда, осталось то, что главная, вернее, единственная цель нашего пребывания здесь – подготовка Александра Борисовича к матчу. И шале теперь попадает в список абсолютно непригодных мест.

Совсем бредовая мысль – а вдруг это любовь? Любовь и ревность? Ухлопал неверного любовника и его… как там они называются… пусть тоже любовника. А теперь – ходу. Пусть парни в горах отвечают.

На девяносто девять процентов – чушь.

Страчанский подвел черту:

– Я думаю, это верное решение. Придет машина – отлично. Нет – дойдем сами. Встретим в пути. В самом неблагоприятном случае – если из-за оползня дорога непроходима – вернёмся.

– И что тогда? – Олег с трудом сдерживал злость. Ему привычнее встречать опасность лицом к лицу. Только где у неё лицо? Кругом полная… ну, вы поняли.

– Тогда и подумаем.

– А что делать с… с телом? – Аркаша сделал крохотный глоток коньяка, поморщился.

Ответ у Юры был.

– Необходимо сохранить. Поместим туда же, куда и Комова. Предстоит следствие – в той или иной форме.

Вот именно – в той или иной. Вряд ли приходится ожидать действий по всем правилам криминалистики. Не те времена.

Юрий подошел к носилкам:

– Олег, помогай.

Нимисов придержал дверь, выпуская ребят. Двери в шале могучие, толстые, дубовые, с металлическими лапчатыми полосами. И окна забраны узорными решетками. Сейчас привычно и даже приятно, безопасность, а прежде… Предусмотрительными были хозяева.

– Я приготовлю завтрак на дорогу.

– Постарайтесь что-нибудь попроще, у нас нет времени.

Кофе, омлет, тушенка, молоко – на все ушло двадцать минут. Пора собираться.

Одежда. Книга – одна.

С рюкзаком я вернулся на кухню. Ножи – обязательно. В порядке конверсии мне их смастерил один пациент. Уверял, что космическая сталь. Острые – невероятно. Еще трехслойная кастрюля.

Ну, залезай же…

Через четверть часа, обескураженный, я не собрал и половины желаемого. Считаешь себя нищим – попробуй переехать, говорят мудрые грузчики.

– Петр Иванович, ну зачем вы это берете? В любом случае, мы всё вывезем, не сейчас, так потом.

Вывезем. Куда? Где мой дом? Виноградник, пусть крохотный? Чемодан – вокзал – Россия.

– Позовите остальных, Александр Борисович. Сухой паек получать.

Термос – пять литров кофе с коньяком, – я вручил Нимисову. Отказаться он не решился. Кое-какие пустячки захватили Олег с Аркашей. Осталось так много всего – сковороды, казан, кастрюли…

Холод, дождь и ветер разбудили дрожь. Ничего, разойдусь и согреюсь.

Сзади, замыкающим, шёл Олег. Не позавидую тому, кто захочет подкрасться.

Серо-коричневый Желчуг выбухал из русла. Мостик трепетал над ним, как бельевая веревка на заднем дворе.

Шествие стало.

– Погодите, я первый, – Юра двинулся по полотну.

Ударил ветер – резко, жёстоко, мост приподнялся, щелкнул, изгибаясь, пастушьим кнутом, и – разорвался.

Пологой дугой падал Юра в Желчуг. Его желтая нейлоновая куртка то исчезала, то вновь показывалась средь пенных потоков. Я бежал вдоль берега, стараясь не потерять Юру из виду, но далеко отстав от Олега. Сброшенный им на ходу рюкзак попал под ноги, и я упал, распоров о камень вытянутую руку.

Теперь и мне пора снять рюкзак.

Когда я поднялся, все стояли на берегу. Юру выбросила река, круто поворачивающая здесь на восток.

Олег с Нимисовым делали искусственное дыхание, бестолково, неслаженно.

Я заменил Олега – Нимисов, как-никак, имел отношение к медицине. Врач-психолог, кандидат наук. В Москве в подземных переходах дипломов много…

Дыша за Юрия, я следил за его зрачком, надеясь, что сузится, оживая. Сердце не запускалось. Три толчка – вдох, три толчка – вдох. Ещё и ещё.

Бесполезно. С самого начала бесполезно. Он умер в реке, похоже, ударился головой о подводный камень, и течение несло уже безжизненное тело.

Мы переглянулись с Нимисовым.

– Кончено, – остановился я.

– Да, смерть необратима, – Нимисов поднял руку, помогая встать.

– Неужели вы не можете ничего сделать? – Олега трясло от бессильной ярости.

Нимисов пристально посмотрел ему в глаза, слегка раскачивая головой и беззвучно шевеля губами. Прошло несколько секунд – и Олег обмяк, с лица сползла напряженность.

Я подставил руку под дождь. Кровь вяло сочилась, смываемая водой.

– Что с вами?

– О камень поранился. Пустяки, вернемся – перевяжу.

– Ключ у Юры в кармане, – Олег говорил вяло, блекло.

– Достань, – просто скомандовал Нимисов.

Олег наклонился, пошарил в кармане куртки. – На булавке пришпилен, – бесстрастно комментировал он. – Мешает что-то, – он вытащил пластмассовую фигурку. – Шахматный конь, – снова полез в карман и достал, наконец, ключ.

Я взял фигуру здоровой рукой. Черный конь. Из того же комплекта, что и пешка.

– Я посижу пока, – Олег опустился прямо на мокрую землю.

– Сиди, – Нимисов посмотрел на меня, сказал вполголоса:

– Скоро он восстановится.

На ходу я подобрал свой рюкзак, повесил на одно плечо. Неудобно, но идти недалече.

В коридоре перед обеденным залом лежали носилки.

Аркадий засмеялся – сначала тихо, повизгивая, но смех набирал силу, и вскоре он перегибался от хохота, вытирая тылом кисти выступающие слезы.

– Таскать нам, не перетаскать! – сумел выговорить он и снова зашелся смехом, – таскать – не перетаскать!

Я взял его под локоть.

– Пошли.

Он подчинился, продолжая хохотать.

В кухне я налил стакан воды, подкапал валерианки.

– Н-не перетаскать, – зубы стучали о стекло, жидкость струилась по подбородку, но он сумел допить остаток, после чего затих.

Промыв рану, я положил гемостатическую салфетку и натянул сетчатый бинт. Заживет – если успеет.

Аркадий овладел собой.

– Не пойму, что на меня нашло. Истерика, наверное.

– Точно. Случается. Идем переодеваться. Осталось во что?

– Осталось.

В обеденном зале одиноко сидел Александр Борисович.

– Нимисов понес носилки. Решили сразу – на ледник.

Я достал из кармана фигурки – пешку и коня.

– Не ваши, случайно?

– Нет.

– Мы пользуемся Стаунтоновскими комплектами, – добавил Аркаша.

Я положил фигурки на стол.

– Неплохо бы растопить камин. Под навесом я видел дрова.

– Я принесу, – Аркаша боялся остаться без дела.

– Давайте вместе, – неожиданно предложил Страчанский.

– В южной стороне, под пленкой, – объяснил я.

Одиночество меня не прельщало, и я выглянул наружу, полагая, что больше вымокнуть некуда.

Оказалось – есть куда.

Нимисов с Олегом возвращались. Я пошёл за ними.

Подвал-холодильник располагался на бугорке, входом на север.

Ручьи огибали его стороной, дренажная канавка не давала воде проникнуть внутрь.

Низкая дверь, крутые каменные ступеньки – и холод, дыхнувший навстречу.

В полумраке я увидел, как в дальнем углу на стлани из опилок лежали два тела – Комова и Саблецова, рядом укладывали третье.

– Петр Иванович? – Нимисов поднял голову. – Мы сами управимся.

– Посмотрите, нет ли у Комова в кармане чего-нибудь.

– Документы его в селении, мы знаем.

– Все-таки гляньте.

Нимисов отодвинул глыбу льда.

– Вот – спички, брелок, игрушка какая-то. А нет, шахматный конь.

– Оставим носилки здесь, внутри, – предложил я. – Не будем беспокоить Аркадия.

– Он успокоился?

– Совершенно.

– Что вы надеялись найти в карманах Комова?

– То, что и найдено.

– Небогато.

Дом встретил дымом. Дрова занимались неохотно.

Нимисов сразу заметил фигурки на столе.

– Вот как… – он поставил рядом коня. – Да…

– Я пойду готовить обед.

– Не до обедов сейчас, Петр Иванович, – Аркаша махнул рукой.

– Именно до обедов. Необходимо придти в себя, голодный человек слаб. Мужество проистекает из желудка, утверждают индейцы.

– Я с ними согласен, – подтвердил Нимисов. – Нельзя поддаваться течению событий, это разрушает наши возможности влиять на будущее.

Опять начал не говорить, а вещать.

Олег вернулся с рюкзаками – своим и Юриным.

– Я запер дверь и заложил засов. Хватит беспечности, – он явно восстановился.

На кухне я снял одежду, развесил на веранде. Высохнет когда-нибудь. Смена в рюкзаке, завернутая в пластиковый пакет, не промокла. Повезло.

Каждую вещь – ножи, кастрюли, утварь, – я разместил аккуратно и основательно.

Больше я ничего не брошу. Никогда. Благое намерение.

Жар от плиты грел.

Сегодня Нимисов впервые забыл одобрить меню. Придется пройти в его святая святых. Тоже впервые.