Читать книгу Цвет жизни - Василий Семенович Матушкин - Страница 6

Каменская улица, по которой идет Тарас с родителями, похожа на большой пересохший овраг. То в одну сторону повернет она, то в другую. Домишки, будто размытые, скособочились, того и гляди рухнут. На дороге по щиколотку песок. Дунет ветер, и пыль тучами несется по пустым, словно вымершим переулкам.

Родители Тараса идут не торопясь, но он все-таки отстает от них. То заглядится в окно на клетку с щеглом, то задерет голову в глубокое-глубокое синее небо. И видит, как медленно, словно нехотя, ползут по синеве облака. Хочется Тарасу взять кругляш и лукнуть им в похожее на барашка облачко, как в скворечницу. «Не долетит, – тут же решает он. – А вот пуля из винтовки долетела бы…».

Штаны и рубаха Тараса в заплатах. На непокрытой голове волосы кудрявые и черные, глаза поблескивают, как две дикие ягодки, омытые дождем.

Временами облака закрывают горячее предавгустовское солнце, но затем оно снова калит песок, который до боли обжигает босые Тарасовы ноги.

Скучно Тарасу, так скучно, что хоть обратно домой возвращайся. Но что дома делать? На стариков смотреть да казниться? Вот разве на Волгу бежать купаться. Но скрыться самовольно от родителей сегодня Тарас не решается. Видя, что отец с матерью уже порядочно ушли вперед, он вприпрыжку догоняет их, озорует, поднимает пыль ногами.

Вот он уже рядом с ними. Сегодня родители сердитые и хмурые, такими они были в прошлом году, когда возвращались с кладбища после похорон Павлика – меньшего брата Тараса. Они идут осторожно, кажется, выбирают мягкую землю, чтобы беречь обувку.

На отце Тараса бурая, выцветшая рубаха. У него рябое и точно прокопченное лицо. От него пахнет мазутом и керосином, как от машины. Даже когда сходит в баню и наденет чистое белье. На матери кофточка из дешевой клетчатой сарпинки и темная длинная и плотная юбка. Стройная, с большими черными глазами, мать похожа на цыганку.

Когда Тарас родился, повитуха бабка Ксеня сказала: «Литой в мать. – Потом добавила: – Может, хоть он счастливым будет…»

Рос он крепышом. Затем родился худенький, болезненный Павлик и вскоре умер. С тех пор мать еще больше привязалась к Тарасу, как бы боясь потерять и этого сына.

Когда Тарас окончил четырехклассную школу, родители решили, что сыну надо продолжить образование, определили его в городское училище. Но тут Тарасу не повезло…

Вместе с ним в одном классе училась Надя Зотова – с круглым, как яблоко, личиком и темными озорными глазами. Она была самая бойкая и смелая ученица. Надя охотно принимала участие в играх, которые затевал Тарас, а когда она почему-то не являлась в школу, Тарас замечал, что он скучает и беспокоится. А при встречах с ней его охватывала стыдливая робость: и одет-то он хуже других, чуть ли не по-нищенски, и руки у него такие неуклюжие, что деть их некуда. Когда же Зотова обращалась к Тарасу с просьбой помочь ей решить задачку, то он, самый способный ученик в классе, вспыхивал, терялся и отвечал невпопад. А после ругал себя за эту надоедливую робость.

В этой же школе, но в старшем классе, учился Арнольд Бояринцев. Не по-юношески тучный, он выделялся не только неповоротливостью, но и туповатостью. Несмотря на это, Арнольд исправно переходил из класса в класс без всяких задержек. По этому поводу в школе поговаривали, что его богатый дядя, хозяин гастрономического магазина, перед каждым экзаменом обходил с подарками учителей, инспектора и других важных лиц. Будто бы эти визиты и выручали Бояринцева.

Однажды, возвращаясь поздно вечером домой, Тарас разглядел в темноте две движущиеся впереди фигуры, показавшиеся ему знакомыми. Прибавив ходу, он догнал их и стал прислушиваться, о чем это они так горячо спорят. И вдруг его охватило волнение. Не было никакого сомнения, что это голоса Бояринцева и Зотовой…

– Наденька, так вы по-прежнему не согласны дружить со мной? – с раздражением выспрашивал Арнольд.

– Отстань… Пока по роже не дала, – грубо отрезала Зотова и вдруг громко взвизгнула.

Тарас затрясся всем телом, увидев, как тени сцепились и Арнольд поволок куда-то девушку. Не успел Тарас решить, что делать дальше, как до него донесся озлобленный рев ухажера, а Надя, вырвавшись, скрылась в темноте. Тарас схватил ком глины и запустил им в толстую фигуру. Тень Бояринцева рванулась в противоположный переулок и тоже исчезла.

В ту ночь Тарас спал плохо, думал, как отомстить за Надю. На другой день, в перемену, когда все учащиеся были на дворе, Тарас забрался в старший класс, облил тетради и учебники нахального Арнольда чернилами и воткнул в сиденье парты крупную иголку.

Бояринцев бегал в магазин за завтраком и потому заявился в класс с опозданием, после звонка, урок Закона Божьего уже начался. Отец Пантелеймон, сидя за столом, чуть поглаживал солидную бороду. Бояринцев, извинившись перед вероучителем, торопливо упал на сиденье парты. И сразу вскочил, заорал… Поднялась суматоха, урок был сорван. Хулиганские деяния ученика Квитко быстро раскрыли, и его исключили из школы.

После всего этого Тарас стал чаще бывать на заводе, где работал отец.

Вот он в очередной раз видит, как всю смену, ровно половину суток, его родитель стоит на мостике в жарком и чадном цехе. Под несмолкаемый грохот крутит он штурвалы и дергает какие-то рычаги. А в это время среди огромных машин катается по роликам раскаленная болванка, обжимается станами, вытягивается и потом огненной змеей длиною с телеграфный столб уползает в глубину цеха.

Все цеховые рабочие, как и отец Тараса, мокрые от пота, словно из воды вылезли. Их лица будто в саже и маслянистые…

С работы отец обычно возвращается хмурый и злой. Немного отдохнув, садится за маленький верстачок починять замки, примуса, лампы, которые приносят соседи.

Лишившись школы, Тарас стал понемногу помогать отцу. Он наловчился работать пилой и ножовкой и как заправский слесарь смело рубит зубилом железо. Он уже самостоятельно берется ремонтировать простенькие замки, вставлять донья в ведра.

Глядя, как сын с увлечением вертится у тисков, привинченных к подоконнику, мать порою спрашивает:

– Тарас, кем ты будешь?

– Машинистом. Сам буду делать все, – решительно отвечает Тарас.

Когда отец бывает в веселом настроении, он заставляет Тараса читать книжки вслух. Приносит он книжки с завода и не велит их никому показывать.

Тарас читает, но мало чего понимает. В книжках часто повторяются такие мудреные слова, как капиталисты, буржуазия, рабочий класс, экономика. Он просит отца разъяснять непонятное, например, что такое меньшевики. Отец доходчиво объясняет:

– Меньшевики это такая группа в партии, она против большевиков…

Тарас старается внимательно слушать отца, но ему скучно…

Однажды отец принес веселую книжку о казачьем атамане Разине, вольное войско которого громило толстосумов, забирая их добро, нажитое на народном горе. Тарас прочитал, поразмыслил и захотелось ему сделать такое судно, которое могло бы не только плыть под водой, но и летать по воздуху, как аэроплан. На таком корабле Тарас появлялся бы во всех концах света и, как Степан Разин, мстил богатеям за угнетаемых и бедных.

В очередной раз мечтая об освободительных походах, Тарас не замечает, что они уже миновали Астраханский мост и поднялись на гору. Показалась яркая зелень городского сквера.

Весь сквер и улицы, прилегающие к зданию мужской Александровской гимназии, запружены людьми. Никогда не видел Тарас здесь такой толпы. Она гудит, как прибой, перекликается сотнями криков. То там, то тут попадаются цветные шарфы и шляпки, но больше – серых и черных платков, грязноватых картузов и шапок. В толпе почти не слышно смеха и шуток. Какая-то женщина в стороне с надрывом голосит, точно по покойнику:

– И на кого же ты нас, кормилец, по-кида-а-ешь!.. И-и…

Долго тянется скребущий душу голос.

С другой стороны несется хриплая ухарская песня:

Рявкнула гармошка, зазвенели колокольчики, и снова горланит группа пьяных разряженных парней:

Парни идут через толпу мимо Тараса – с цветами, приколотыми на грудь, в лихо заломленных фуражках. Они машут платками, как на свадьбе. В центре рыхловатый парень с гармонью, со взбитыми вихрами и красным, точно вспухшим лицом. Кумачовая рубаха горит на солнце, как пламя. Взглянув на него, Тарас узнаёт Бояринцева.

– Гад… – брезгливо шепчет он.

Люди нехотя расступаются, хмуро смотрят на парней.

– Радуются, рожи лакейские… – ворчит старый грузчик в потертых синих шароварах.

Тарас с трудом пробрался вслед за родителями к зданию гимназии. По лестнице поднялись в зал. Здесь за столами призывная комиссия, воинское начальство. Несколько полицейских блюдут порядок, не допуская близко к комиссии жен и матерей, пришедших с запасными. Женщины явились узнать, какая помощь будет оказана семьям запасных, которых забирают на фронт.

В зале душно и тесно. Прибывают все новые и новые группы запасных и сопровождающих их женщин, детей, стариков. Тарас не отступает от матери. Он слышит, что все говорят об одном и том же.

– Был бы как перст и слова не сказал. Пошел бы. А то ведь их орава, душу мутят, – жалуется худой мужик с жидкой, будто выщипанной бороденкой.

– Ну и иди, – отвечает ему женщина в платке с черными крапинами. – А я принесу дитё и на стол им брошу. Мудруют… Сынов забрали, а теперь и отцов тянут.

– Не бросишь, матушка, – укоризненно возражает писклявый голос из толпы. – Дети-то, они не щенки, в землю не закопаешь. Надо в резон рассуждать. Его, мужа-то, убьют или без ног вернется, калекой. Что с ним тогда делать? Могила.

– Это еще ничего, коли без ног, а то вовсе убьют иль отравят…. Без ног он еще может милостыню собирать, особливо ежели какую кокарду иль кресты на грудь заслужит. Таким больше подают. А вот плохо, что их там тыщами, как комаров, газами душат. Вон у наших соседей пришел Демьян, парень, как арбуз спелый, был, а там ему всё нутро спалили. Вконец замучил его кашель. Будто куренок кудахчет и на глазах тает, почернел весь, сердечный…

– Истинно правда, – подтвердил мужик с жидкой бороденкой. – Если с крестом, больше дадут. У нас на лесопилке один работал, так ему на войне ногу оторвало и, значит, еще ухо задело. Пришел он, значит, в контору и просит: «Может, дадите подходящую службу, сторожем али еще что, как кавалеру Георгиевскому». А Семен Павлыч, хозяин-то, в ответ: «Службы нет такой, а за геройство вот тебе, нашему защитнику». И, ей-богу, на моих глазах синенькую дал, пятерку не пожалел.

– Вот тебе и пенсия! – с ехидцей ухмыльнулась женщина в платке с черными крапинами.

Между тем в залу явился пристав. Окинув важным взглядом малопочтенную публику, он, сморщившись, приказал полицейским:

– Тотчас же очистить помещение!

Полицейские попытались вытеснить женщин из залы, но те еще сильнее заволновались и напористо двинулись вперед. Мать Тараса оказалась впереди. С ее головы сполз платок. Покрытое румянцем лицо было возбуждено. Она кричала полицейскому приставу:

– Отцов и мужей забираете, а что пить-есть будем!..

Щекастый пристав, разглаживая усы, насмешливо глянул на мать Тараса масляными глазками.

– Да ты своим подолом заработаешь больше, чем десяток таких, как этот вот червяк!.. – кивнул пристав на мужичка с жидкой бороденкой и захохотал, обнаружив крупные желтоватые зубы.

Слова эти хлестнули женщин. Они на минуту притихли, словно раздумывая над ответом. В наступившей тишине был слышен только утихающий хохот пристава. Лицо матери Тараса стало полотняным. Темные глаза ее на миг сузились, но вдруг загорелись яростью. Она быстро протиснулась вперед, оказалась лицом к лицу с приставом, резко махнула рукой, и пощечина громким хлопком отозвалась в зале.

Такого оборота пристав не ожидал. Он схватил мать Тараса за плечи и, наваливаясь всей тушей, стал с рычащей руганью трясти ее.

Тарас бросился защитить мать, стал колотить пристава в спину. Словно очнувшись, женщины кольцом окружили обидчика, а затем с криками вцепились в него. Казалось, они желали разорвать, растащить его в разные стороны. Полицейским было не пробиться к своему начальнику. Без фуражки, с содранной кокардой и исцарапанным в кровь мясистым лицом пристав оказался на полу…

Тарас заметил, что из расстегнутой кобуры пристава выглядывает револьвер. Он нагнулся и схватил рукоятку. Но револьвер, зацепившись за что-то, не выдергивался. Тарас с силой толкнул его внутрь, затем рванул на себя. В этот миг глухо хлопнул выстрел, и револьвер выскочил из кобуры.

Толпа вздрогнула, люди не поняли, в чём дело, кто в кого стрелял. Пристав, который до этого отбивался и матершинил, вдруг замолк.

Тарас решил, что он убил пристава. Испугавшись, сам не зная, для чего это нужно, он сунул револьвер в карман, быстро и ловко пробрался сквозь толпу и сбежал вниз по лестнице…

Между тем перепуганные полицейские и воинское начальство, решив, что в толпе есть немало вооруженных и что может вспыхнуть нешуточный бунт, ретировались из зала в заднюю дверь.

После этого разгоряченные женщины бросились к столам, стали рвать списки и заливать чернилами прочие документы. В окна на улицу под грохот опрокидываемых столов и стульев полетели бумажные клочки…

Разгромив помещение, оставив в зале трудно приходившего в себя пристава, возмутительницы спокойствия вышли на улицу.

Здесь уже знали о происшедшем в гимназии. Люди с какой-то растерянной радостью встречали бунтарок. Темнолицый работяга, забравшись на изгородь сквера, одной рукой держался за столб, а другой неуклюже размахивал, хрипло и смело крича в толпу:

– Не пойдем!.. Пусть те идут, кому война на руку… А нам там яма. И царя к чертовой матери!..

Через минуту появилось уже несколько ораторов. Схожие призывы слышались с разных сторон. Были в толпе и осторожные, сомневающиеся. Но они молчали, будто пережидали в укрытии ураган…

Среди этой сумятицы Тарасу становилось всё веселее, вслед за другими он громко кричал:

– Долой! Долой гадов!..

Ему казалось, что все эти окружавшие его бабы и мужики, перебивая друг друга, тоже торопились прокричать проклятия хозяевам власти и богатеям.

Тараса бросало течением толпы, как щепку, то в одну, то в другую сторону. Он был один – вырвавшись из гимназии, он потерял отца с матерью из вида и теперь искал их.

Наконец ему удалось выбраться из самой гущи к небольшой улочке, которая выходила на площадь. Здесь он неожиданно услыхал испуганные крики, словно на людей надвигались какие-то звери и неминуемо должны были их подавить и уничтожить.

– Солдаты идут!

– Разгонять бу-дут!

Откуда-то вывернулся Бояринцев с гармошкой, перед тем храбро распевавший песни. Теперь он орал совсем другим голосом:

– Про-пали!.. Бежим!

Но сквозь плотно затертую толпой улочку пробиться было невозможно.

Бояринцев бегал взад и вперед, ища выход, как жирная крыса, попавшая в мышеловку.

Из толпы выскочил отец Тараса и грозно бросил:

– Куда?.. Не бежать, драться надо!.. Не посмеют стрелять!.. – Отец Тараса с такой твердостью и жаром оборвал трусливого детину, что несколько мужиков, которые уже бросились за Бояринцевым, вдруг остановились.

Тарас с удивлением взглянул на отца. Как же он изменился! На рябом лице вздрагивали желваки, голос властно гудел. «Вот какой у меня батя, солдат не боится», – с гордостью подумал Тарас.

Плотно сбившаяся толпа, настороженная и притихшая, угрюмо ожидала солдат. Серые колонны шли быстро, почти бежали. Штыки винтовок мерно качались над головами. Но, как показалось Тарасу, солдаты совсем не были страшны. С правой стороны колонны мелкой иноходью припрыгивал тонкий, перетянутый желтыми ремнями офицер.

Когда солдаты почти вплотную подошли к толпе, офицер громко, врастяжку рявкнул:

– Ра-асходи-ись!..

Офицер так широко раскрывал рот, что Тарасу стало смешно, в его голове мелькнуло: «Сам вроде скворец, а каркает, как ворона». Он заметил, что на пятерне офицера, сжимавшей револьвер, сверкал на солнце перстень. Офицер подозрительно дрожал, словно его била лихорадка.

Толпа вновь всколыхнулась, но в этот момент отец Тараса вышел вперед и, щуря глаза, хладнокровно спросил:

– А куда прикажете, ваше благородие, идти? Ежели по домам, то согласны, а ежели на войну, что ж вы-то туда не идете? А мы там чего не видали?

Офицер побагровел, стал орать еще громче:

– Ра-азойди-ись!.. За такие слова!.. Стрелять будем!.. За-аря-жа-ай!..

Как от вихря взметнулась толпа.

– Пугают… Не посмеют! – раздались уверенные голоса. Зловеще защелкали стальные затворы. Отец Тараса продолжал стоять впереди. Растерянный вид солдат еще больше придавал уверенности, что стрелять они не решатся. Из толпы отделились несколько человек и подошли к отцу. И все они вразнобой выкрикивали, глядя на солдат:

– Убивайте своих братов!..

– Что здесь помирать, что на войне…

– Стреляйте!..

Сжимая в кармане рукоятку револьвера и глядя на офицера, Тарас решил: «Пусть только попробует, первого уложу…»

Точно боясь упустить момент, офицер, изогнувшись, взвизгнул:

– Рота-а!.. Пли!..

В толпе кто-то вскрикнул и заголосил. Но не раздалось ни одного выстрела. Солдаты опустили винтовки к земле. Смущенные, они топтались на месте, нагнув головы… Офицер завертелся, словно ошпаренный. Размахивая револьвером, грозил солдатам:

– Я вам покажу, сволочи… Изменники!.. Назад, шаго-о-м… а-арш!..

Солдаты вразнобой, расстроенными колоннами двинулись обратно и скрылись за углом.

Доставшаяся победа опьянила людей радостью. Толпа, стиснутая на улице высокими домами, забурлила, как могучий водоворот. Гул голосов, то вспыхивая, то затихая, отзывался далеко в улицах. Еще больше появилось ораторов. Выше летели картузы, уверенней неслись крики.

– По до-ма-ам!.. Отвоевали!..

– Не пойдем!..

– Надо брать тюрьму!.. Выпустить политических!..

Из улиц и переулков со всех сторон прибывали новые группы мужчин и ребятишек. Люди бежали, как на пожар, торопились, еще не зная, в чем дело. Явились мелкие торговцы и, перебивая ораторов, кричали:

– Яблочки, яблочки первые!.. Пятак пара, три копейки штука.

– Пирожки горячие!

– Газеты, журналы! Союзники потопили турецкий крейсер… Последние известия!..

– Это что, малец? – спросила Тараса сгорбленная старушка – Крестный ход, что ли, собирается?

Тарас махнул рукой – какой, мол, бабуля, тебе тут крестный ход – и направился в другую сторону. Он увидел около ораторов людей со свертками. Появились листовки. Тарас взял одну и стал читать: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Долой самодержавие! Долой войну!».

– Квитко! – услышал Тарас свою фамилию. Обернувшись, неожиданно увидел круглое, разрумянившееся от жары лицо Нади Зотовой. Он растерялся и, теребя листовку, спросил невпопад:

– Тоже тут?

Зотова улыбнулась, но тут же посерьезнела, протянула Тарасу пачку листовок:

– Скорее раздавай… Да своим, рабочим… Понял?

Она так же неожиданно скрылась в толпе, предлагая направо и налево листовки. Проводив девушку широкой улыбкой, Тарас рванулся вперед.

– Долой войну! Царя долой!.. Дядя, прочитай, прочитай… Передай другому…

В этот момент вновь появились солдаты. Они шли по той же улице. Но команда была уже другая. Где-то скакали лошади. Цокот копыт о мостовую напоминал шум приближающегося ливня.

Неожиданно, и на этот раз без предупреждения, раздался резкий грохот винтовочных выстрелов. Взвизгнули пули.

Люди шарахнулись прочь. В охваченную смятением толпу врезался отряд казаков. Ударяя нагайками направо и налево, казаки давили людей лошадьми. Взмыленные кони фыркали, дыбились.

Тарас бежал, сам не зная куда. Он спотыкался, падал, снова вставал и бросался в сторону. Вопли, выстрелы, брань оглушали его.

Вот казак стеганул здорового грузчика. Но тот выдернул у него плеть из рук и с силой хлестанул лошадь по морде. Присев на задние ноги, лошадь подпрыгнула, и казак неуклюже свалился на мостовую. Грузчик пихнул его ногой и ударил по заду плеткой так, что у того лопнула штанина.

Тарас заметил отца, который бежал вместе с другими и, грозя кому-то кулаком, кричал:

– Сволочи!.. И мы будем стрелять!

Тарас бросился за ним, но тотчас же отстал. Припертый к ограде сквера, он снова увидел мордастого Бояринцева. Охваченный паникой, тот бежал с расцарапанной щекой. Гармонь выпала из его рук, но он продолжал тащить ее за ремень. Растянувшись, она прыгала за ним по камням мостовой, как пес, словно стараясь ухватить за икры.

Тарас нырнул в кусты сквера и притаился.

Расправа продолжалась несколько минут.

Точно чудовищный вихрь пронесся по улице… Повалял, поковеркал людей, как деревья, и исчез.

Когда все затихло, Тарас подполз к ограде и глянул на улицу. Она была усеяна ранеными, были и убитые… Отовсюду неслись стоны. Некоторые люди ворочались, пробовали подняться и вновь падали. Другие ползли, волоча ноги и руки, оставляя красные следы…

Вдруг Тарас увидел мать. Она с разбитой головой тащилась на четвереньках. Густые черные волосы распустились, смешались с кровью и пылью… Выбравшись из кустов, он бросился помочь ей встать на ноги. Но дорогу преградил бородатый солдат с винтовкой. Он схватил Тараса за шиворот, толкнул обратно:

– Пшел, щенок, пока цел!

Тарас отбежал в сторону, снова нырнул под забор сквера и, спрятавшись в кустах, наблюдал за матерью.

Он видел, как она, пробуя подняться, упала и замерла.

Вскоре появились подводы. Солдаты стали торопливо грузить в них раненых, словно мешки, бросили нескольких убитых…

Очередь дошла до матери. Ее взвалили на подводу вместе с мертвыми.

До этого момента Тарас смотрел на мать с еще большим страхом, чем когда-то на мертвого Павлика, лежавшего в гробу. Но теперь, когда подвода тронулась, Тарас почувствовал, как в груди поднялся горячий ком и застрял в горле. Он разревелся, как девчонка… «У, гад!..» – грозился он, размазывая кулаками слезы по лицу, полный ненависти к бородатому солдату. Вспомнив, что у него есть оружие, Тарас, не раздумывая, решил убить этого солдата и отомстить за мать. А там что будет. Он вытащил из кармана револьвер, неуверенно осмотрел его, нацелился в широкую спину. Но прежде чем нажать на курок, стал считать до трех.

– Раз, два… – шептал Тарас, но тут его кто-то потянул за рукав. Он вздрогнул и, обернувшись, увидел Надю Зотову.

– Ты что делаешь!.. – укоризненно качала она головой. – Дурак, прибьют тебя, и всё. Их не поодиночке нужно, а всех сразу…

Зотова была бледная. Под сомкнувшимися бровями метались возмущенные глаза.

– Как это… всех? – растерянно спросил Тарас, снова залезая в кусты.

Надежда, пытливо взглянув на Тараса, прошептала:

– Как во Франции коммунары, знаешь?

– Нет.

– Через революцию…

– Революцию… знаю, – подделываясь под тон Надежды, неуверенно сказал Тарас.

Ему стало стыдно перед девушкой, что он ничего не понимает в этих вопросах. Воспользовавшись замешательством Тараса, Зотова вырвала у него револьвер и твердо заявила:

– Молод еще, чтоб с оружием…

У кого-то другого Тарас с рукой оторвал бы свой револьвер, а здесь не посмел…

Часа через полтора, когда улица была очищена и возобновилось обычное движение, Тарас с Надей выбрались из засады. Они шли долгое время вместе, не разговаривая.

– Ну, вы что же… Не отдадите, что ли? – спросил Тарас, косясь на ученический передничек, в который был завернут револьвер. Зотова усмехнулась, подошла вплотную к Тарасу, покрутила пуговку ворота его рубашки.

– Подумаешь, обиделся! Отдам, но потом, сейчас он мне нужен. Хорошо? Ведь мы еще встретимся? Да? – И, улыбнувшись, она резко свернула за угол.

«Ну и девка…» – подумал Тарас, провожая ее глазами.