Читать книгу Цвет жизни - Василий Семенович Матушкин - Страница 8

1
Тарас Квитко
Повесть
Глава третья

Оглавление

Уже день напролет Тарас бродит по магазинам, вокзалу, пристаням, базару, снует около трамвайных остановок в бесплодных поисках денег. Он не мог сегодня раздобыть даже носового платка, ридикюля или другой вещицы, которые во многих «обжорках» имеют хождение наравне с медной или серебряной монетой.

А между тем за Тарасом все настойчивее гоняются ароматы желанной пищи… Они летят за ним от харчевни, напоминая о жаренной на подсолнечном масле картошке, о вкусной гречневой каше и пахучих говяжьих щах; они носятся по базару, соблазняя пирожками, начиненными печенкой…

Таких неудачных дней в последние месяцы у Тараса случалось немало. Но сегодня в пустом животе ноет чересчур мучительно…

К вечеру Тарасом овладевает отчаяние. Словно человек, желающий закупить оптом воз овощей, он подходит на базаре к одной телеге и спрашивает у бородача-крестьянина:

– Почем твоя капуста? – А затем с видом знатока, взвешивая на руках вилок, добавляет: – Кочаны-то легкие… – Не дождавшись ответа, он вдруг хватает морковину размером с добрую репу и рвется бежать, слыша за спиной возмущенный крик бородача. И тут же в ушах звякнули колокольчики, а в глазах поплыли радужные круги – так силен был удар по голове… Морковина шлепнулась в грязь, но Тарас устоял на ногах и, петляя меж повозок, прилавков и гуртов, убежал с базара.

Весь тот день с перерывами шел дождь. Из-за Волги дул холодный сырой ветер, гнал по небу стада туч, грязных, как свиньи, вывалявшиеся в болоте. Под ногами вязла и хлюпала слякоть, липкая и черная, точно вакса.

Один за другим запирались магазины, лавки, лабазы; закрывались ставни домов. На улицах становилось темней и глуше. Все реже встречались запоздалые прохожие. Тарас с завистью смотрел на их дождевики, зонтики, галоши. Быть сейчас в тепле, сытым – это представлялось ему недосягаемым счастьем. А всё будущее казалось таким же мрачным, как ночь, опустившаяся на город. Временами появлялось диковатое желание громко завыть голодной собакой. Но он только крепче стискивал зубы и шлепал дальше по лужам.

Как-то неожиданно Тарас очутился перед большой, залитой ярким электрическим светом витриной гастрономического магазина. Всеми цветами радуги сверкали перед глазами вкусные вещи. За стеклом на ярких, окрашенных под цвет травы тонких стружках были разложены пирамидки консервов, копченые окорока, розовые шары сыра, коробки печенья, халвы, изюма. И над всем этим сказочным пиршеством висели гирлянды сосисок…

У Тараса где-то под языком забила слюна, он так близко придвинулся к витрине, что нос прилип к стеклу.

Все стены внутри магазина разукрашены картинами с военными эпизодами. Вот лихие чубатые казаки рубят, как капусту, перепуганных австрийцев, давят их конями, насаживают на пики. На другой картине кипит и пылает морской бой.

Тарас замечает, что покупателей в магазине нет, а за прилавком стоит только один приказчик. Когда тот повернул свое мясистое лицо со шрамом на левой щеке, Тарас, вздрогнув, узнал Бояринцева. Сначала он испуганно отшатнулся, но потом, словно загипнотизированный, продолжил глядеть в разноцветное нутро магазина.

Вот рыхлый приказчик аккуратно отрезает кружочки колбасы… Словно любуясь, медленно кладет их на ломтик французской булки… Не торопясь сует в рот… Начинает жевать, и его прыгающие щеки кажутся еще мясистее…

Тарас следит за трапезой приказчика и глотает слюну. У него как-то неожиданно появляется мысль: как ни в чем не бывало зайти в магазин, поздороваться с Бояринцевым, попросить взвесить фунта два колбасы. А затем схватить ее и убежать. Пока тот выберется из-за прилавка, пока то да это, можно уже далеко удрать. Но Тарас отбрасывает этот план, как слишком опасный.

Постояв еще несколько минут, он косится на дверь магазина и вдруг чувствует, как сильно забилось сердце и начинает кружиться голова. Собрав силенки, с опаской бросая взгляды по сторонам безлюдной улицы, лишь кое-где освещенной фонарями, Тарас торопливо скрывается в ближайшем переулке. В темноте, среди ровного шума начавшегося дождя, раздается треск. Через минуту Тарас уже возвращается к магазинной двери с корявой дубиной в руках…

Улица по-прежнему пуста. Ноет ветер. Из водосточной трубы плещет дождевая вода. Тарас поворачивается лицом к витринному свету, его глаза лихорадочно сверкают голодным блеском.

От волнения зубы Тараса стучат, в груди спирается дыхание. Но все же он действует решительно. Дубиной припирает дверь, чтобы ее нельзя было открыть изнутри. Затем хватает присмотренный заранее кирпич, подбегает к витрине и в два удара разбивает стекло. Осколки, звеня, сыплются на подоконник и тротуар. Схватив несколько кружков колбасы, Тарас бросается бежать прочь вдоль улицы.

Он так голоден, что прямо на бегу рвет зубами колбасу и глотает, не прожевывая… Но уже слышит хриплые крики:

– Держи… Караул!..

Рванулся в переулок, но крики «Держи вора-а!» раздаются всё явственней. Вот уже слышен за спиной тяжелый топот. Мятущийся Тарас представляет, какова будет расправа, если настигнут.

Машинально бросив добычу, он прибавляет ходу через лужи и грязь. Ветер свистит в ушах, когда он, спасаясь, летит по мраку переулка. Но с каждым его шагом и прыжком топот за спиной не утихает, а приближается…

Тарасом начинает овладевать злость, он уже уверен, что будет сопротивляться до конца. Споткнувшись о груду камней, он хватает подвернувшийся булыжник и со всей оставшейся силой кидает его навстречу погоне. Сырой осенний мрак, кажется, задрожал от яростного крика и матершинной ругани. Тарас понимает, что попал в цель.

Миновав еще несколько поворотов, он останавливается. Погони уже не слышно. С трудом переведя дыхание, он чувствует сильную слабость и весь трясется. В горле что-то зудит и душит. Но сколько Тарас ни откашливается, зуд не прекращается, рот наполняется чем-то липким. Отплевываясь, Тарас подходит к фонарю и здесь при тусклом свете видит кровавую мокроту… «Как у матери», – думает он, и ему становится жалко себя до слёз.

Тарас знает (об этом говорят все соседи), что его мать может скоро умереть. Ее неизлечимую болезнь называли непонятным ему словом «чахотка». И теперь решив, что у него тоже чахотка, Тарас вдруг обессиливает. Холодный пот выступает на лбу. Мысль о том, что он может тоже умереть, леденит его.

Нет, он хочет жить и будет жить, несмотря ни на что!

Не желая сдаваться, он грозит кому-то в темноту кулаком, хрипло крича:

– У, гады!..

Затем снова, шлепая по лужам, он бредет дальше в беспросветную муть ночи, не разбираясь, куда приведет его улица. После долгого плутанья неожиданно оказывается на набережной Волги.

Весь берег был в огнях. Но в дождливом мраке эти огни настолько бледны, что Тарасу кажется, будто он глядит на них через грязное стекло. С такими же тусклыми огнями неторопливо идет пароход посредине Волги.

Тарас наблюдает, как судно медленно разворачивается и подходит к пристани «Кавказ и Меркурий».

Новая надежда мелькает в голове Тараса, он быстро сбегает по ступеням лестницы к берегу Волги.

Вместе с толпой пассажиров, ожидающих пароход, Тарас следит, как громадный «Цесаревич», хлопая колесами о воду, причаливает к пристани.

Когда матросы положили трап и люди с мешками, корзинами, чемоданами беспорядочной толпой ринулись с парохода на пристань, Тарас попятился назад и решил хоть здесь немного подзаработать. Он стоял на мостках и громко предлагал:

– Кому снести, кому снести, на своих двоих, на дешевых?

То ли голос у Тараса подозрительно дрожал, то ли вид не внушал доверия, но пассажиры, бросив на босячонка недоверчивый взгляд, проходили мимо.

Точно прося милостыню, Тарас умолял последних пассажиров, заглядывая им в глаза:

– Господин благородный, давайте за пятачок снесу.

– Дяденька, дозвольте помочь! – И, не дождавшись согласия, услужливо хватал чемоданы.

Но и это не помогало. Пассажиры отталкивали Тараса, как отгоняют одичалую голодную собаку, когда она пытается украсть мясо с прилавка на базаре. Но, получив удар, собака возвращается обратно и не моргая, с блеском в глазах вожделенно глядит на куски…

Кажется, все пассажиры выбрались из парохода и уже нечего ждать, не на что надеяться. Но Тарас продолжает стоять. Да и куда ему идти? Он еще никогда не возвращался к матери без денег или без куска хлеба. Теперь же у него нет и десяти копеек на краюху черного хлеба. Уже началась посадка, пассажиры хлынули на пароход. И в этот безнадежный для Тараса момент перед ним остановился пожилой человек в офицерской шинели и форменной фуражке. Он передвигался с помощью костыля и, по-видимому, с большим трудом вытащил свой чемодан с парохода. Поставив ношу на доски, он провел ладонью по лбу, а потом, хлопнув Тараса по плечу, грубовато простецки сказал:

– Пошли, сынок, насчет платы не обижу.

Бритое лицо офицера с хитроватой усмешкой под щетинистыми усами понравилось Тарасу. Оно даже напоминало ему лицо отца. Только у отца были крупные рябины на щеках, а у этого лицо гладкое.

Тарасу сразу стало веселее, и он поднял на плечи ношу.

Чемодан был страшно тяжел. Тарас тут же пришел к выводу, что убежать с такой добычей даже от хромого человека никому не получится.

Офицер ковылял за Тарасом по пятам, словно боясь за свой багаж. Иногда он задавал короткие вопросы.

– Ты что же это по ночам промышляешь, или отца нет?

– Без вести он пропал.

– На войне?

– Сам не знаю. Может, на войне, а может, еще где. Когда пошёл призываться, там стреляли в несогласных людей. С тех пор он и сгинул. Не видали его, и письма не было, – откровенно рассказывал Тарас незнакомцу, с трудом переводя дыхание под тяжелым чемоданом.

– Вон оно что, какое дело… – неопределенно промычал офицер. Больше за всю дорогу он не проронил ни слова.

Дождь перестал, но по-прежнему дул ветер, холодный и резкий, пронизывающий до костей.

Прошли несколько безлюдных улиц. Около одной дешевой гостиницы офицер задержал Тараса.

– Ну, вот мы и приехали, – шутливо заметил он.

Поднялись на второй этаж и остановились около двери крайнего номера. В коридоре горела единственная электрическая лампочка, ее свет едва разгонял темноту. В другом конце коридора виднелась лестница. Под ней лежали какие-то ящики и поваленный набок стол.

Впуская офицера в номер, лакей вежливо поклонился и спросил:

– Прикажете заказать ужин?

– Благодарю. Ого, отличная комната! Немного свежо. Ну да я сегодня, уважаемый, ночевать не буду. Чемоданчик только оставлю здесь. Дело есть у знакомых, а номерок за мной останется. Понятно?

Повернувшись в сторону Тараса, офицер порылся в своем бумажнике и, вынув новенькую, еще хрустящую трехрублевку, сказал:

– На, парень, за работу. Купи ботинки и не озорничай. Тарас никак не ожидал такого исхода. Он даже подумал: «А не шутка ли это?». Но когда трешница хрустнула в его кармане, он, улыбаясь, широко раскрыл рот. Лакей укоризненно покосился на щедрого офицера и пробурчал под нос что-то непонятное.

– Обиделись? – участливо спросил Тарас лакея и совершенно искренним тоном добавил: – Давайте разделим пополам.

У Тараса были такие чистые, невинные глаза и столько простоты и естественности в голосе, что лакей поверил. Торопливо вытащив из кармана горсть серебра, он стал отсчитывать полтора рубля. Тарас в момент стукнул лакея снизу по руке, и серебро горохом посыпалось на пол. Не медля ни мгновенья Тарас с бурной радостью шаром слетел по лестнице, мелькнул мимо растерявшегося швейцара и выскочил из гостиницы.

Он не замечал обжигающего ветра, который трепал его лохмотья и леденил почти голые колени.

Забежав на почту, Тарас разменял трешницу и долго раздумывал над тем, что же ему делать с деньгами. Сперва он положил в левый карман только пятьдесят копеек.

На эти деньги он решил плотно поужинать и, если удастся, достать рюмку спирта – согреться. На остальные, отложенные в правый карман, решил купить хлеб, селедку, сахар, мясо и отнести все это матери. Но затем Тарас передумал, пришел к заключению, что на полтину он и червячка не сумеет заморить как следует.

Когда Тарас подходил к «обжорке» с вывеской «Дешевые обеды и ужины с музыкой», в его карманах денег было поровну. Он оправдывал себя тем, что у него во рту целый день не было маковой росинки и что у него тоже кашель с кровью.

Вскоре Тарас уже сидел в углу сыроватого подвала за неряшливым столиком и заканчивал ужин, состоявший из похлебки с соленым судаком и пшенной каши. С ним сидели два его товарища, такие же бездомные бродяги. Они, еще более голодные, уже успели за счет Тараса съесть такие же порции и теперь с благодарной завистью смотрели на своего благодетеля.

Один из них был маленький, лет двенадцати. На его голове болталась большая солдатская фуражка. Из-под сломанного зеленого козырька выглядывал острый носик, глаз и вовсе не было видно. Имени этого босячонка никто не знал, даже он сам. Но он любил откликаться, когда его называли Соловьем. Это прозвище он заслужил тем, что мог умело на лады свистеть, сунув пальцы в рот.

Другой товарищ Тараса был почти вдвое выше Соловья. Гибкий и сильный, с копной рыжих волос на голове, с расстегнутым всегда воротом рубахи, он был признан своими босяками главарем. Вполне мужицкая фигура и размашистая ухватка мало подходили к его кличке Кошка. Только глаза напоминали днем зеленые щелки, а ночью фосфористые, они улавливали любую тень, издали различали походку городового от запоздалого пешехода.

Босячата с бахвальством рассказывали друг другу про свои сегодняшние похождения. Когда очередь дошла до Тараса, он, как и его товарищи, тоже не поскупился на краски и рассказывал самые невероятные вещи. Он ни словом не обмолвился про морковину, на которую так неудачно покушался, а сочинил историю про кошелек. Этот кошелек он якобы вытащил у самого городового, пробежал пять кварталов и только на шестом вынужден был бросить его, так как погоня начала стрелять. А затем, переврав историю с разбитой витриной, перешел к случаю с офицером в гостинице и мечтательно закончил:

– Вот если бы хапануть этот чемоданчик! Слово даю, что там контрабандный товар. А иначе почему же он мне трешницу дал?

– Трешницу?! – переспросил Кошка, не веря своим ушам, и зло заорал: – Значит, ты брехал, что у тебя полтора рубля!.. А где остальные?

Но Тарас не очень-то напугался. Хоть положение было незавидным, оставлять мать без продуктов он не собирался. Решил вывернуться:

– Это он только сказал про трешницу, а когда полез в бумажник, там оказались одни десятирублевки и мелочи полтора рубля.

– Брешешь… По твоим фонарям вижу! – зашипел Кошка и так стукнул кулаком по столу, что звякнула посуда.

Припертый к стенке перекрестными вопросами, Тарас наконец сознался, что у него есть еще полтора рубля, которые он оставил для продуктов больной матери и должен сейчас же купить их и отнести домой.

– Не помрет! – грубо оборвал Кошка и, вскочив с табуретки, решительно скомандовал: – Вынимай! Не отдашь?.. Тогда мы из тебя мокрое сделаем.

Тарас знал, что сопротивляться этому атаману нет смысла, и выбросил на стол серебро.

Соловей сдвинул свою фуражку на затылок. При виде серебра его глазенки загорелись.

– Ты не ерепенься, – уже подобревшим тоном повел речь Кошка, когда Соловей с деньгами ушел за спиртом к знакомой торговке. – У меня мысль есть насчет твоей матери. Ты говоришь, что в том чемодане хорошие вещи?

– Да.

– И номер пустой?

– Как моя требуха полчаса назад.

– Тогда чего же мы сидим здесь, будто слепые у церкви?

И Кошка стал шепотом развивать план, как можно завладеть богатым чемоданом.

В «обжорке» было шумно. Солдат без ноги и руки, оперевшись на костыль, пел. Голос у него был настолько сильный, что временами заглушал гармошку своего слепого товарища в синих очках. Солдат пел с чувством, многие слушали его внимательно. И Тарас тоже.

За «великую» Россию

И за «белого» царя

На горах Карпатских в зиму

Резвы ноги потерял.

Как добрался до деревни,

Никому-то не узнать,

А в дому не милу жинку —

Богатея увидал.

Облилося сердце кровью,

И я в городе бренчу,

Ночью холод, а днем голод

За «великую» терплю.

Люди-братья, не казнитесь

Разнесчастною судьбой.

Беречь резвы научитесь

От войны этой лихой.


Закончив одну песню, солдат затягивал другую. Все они были грустные, будто вырывались с кровью из самого сердца. За певцом, в темном углу, парень шептал что-то на ухо толстой пьяной женщине. Она кивала головой и зевала. Кто-то пьяно спорил. Свет керосиновой лампы с трудом пробивался сквозь затхлый прокуренный воздух и слабо освещал серые стены. Тарасу невольно вспомнились распрекрасно-патриотические военные картины, украшающие ярко освещенный гастромический магазин…

Наконец вернулся Соловей со спиртом. Спирт разбавили водой и выпили. Соловей покорно одобрил предложение Кошки. Решили бросать жребий, кому идти в гостиницу.

Кошка оторвал от папиросной бумаги тонкую ленточку. На одном конце он написал крестик и, зорко следя за Тарасом, разорвал ленточку на три части. Быстрым движением спрятал между пальцами бумажку с крестиком, а две другие, чистые, бросил в картуз Соловья. Тарас, недавно принятый в шайку, не заметил шельмовства атамана. Первым вынул пустую бумажку Соловей. Вторым полез Кошка. Он долго возился в картузе, взял пустую бумажку и оставил там с отметкой.

– Эх, досталась бы с крестиком… – вздохнул он с нарочитым сожалением о том, что может вытащить пустую.

Выбор пал на Тараса. Пряча робость, он развязно сказал:

– Попробуем и мы…

– Да, это не каждому достается… – опять с сожалением вздохнул Кошка. – Ну, ничего, другой раз и ко мне завернет счастье.

Минут через сорок Тарас вышел из «обжорки» подгримированный и переодетый в приличный гимназический костюм. Этот костюм был взят на одну ночь у хозяина «обжорки» Карпа Васильевича под обязательство, что четверть всей добычи пойдет в его пользу.

Кроме того, Карп Васильевич, мужичок с ласковым взглядом и с бородой, как у святого с иконы, договорился, что весь остальной украденный товар будет продан ему. А уж насчет оплаты обещал не обидеть.

С группой каких-то загулявшихся жильцов гостиницы Тарас проскользнул мимо швейцара и поднялся на второй этаж. Несколько минут просидел он в уборной, обдумывая, куда бы можно было спрятаться. Затем с видом старожила гостиницы прошелся вдоль дверей номеров. Улучив удобный момент, шмыгнул под лестницу и притих там за ящиками.

Лежать было не совсем удобно, но Тарас с этим мирился. Разгоряченная спиртом голова шумела. Была твердая уверенность в удаче. Тарас уже стал мечтать, как он с товарищами будет делить шелковые вещи, белье, табак, часы, может быть, даже деньги или иные дорогие предметы, которые, несомненно, находятся в чемодане.

Все реже и реже стали хлопать двери номеров, меньше людей ходило по лестнице над Тарасом. Гостиница погружалась в сон.

Тараса тоже стала одолевать дремота. Он пробовал щипать себя, кусать губы, мазать слюной глаза, чтобы прогнать сон, но все это плохо помогало.

Затем какое-то болезненное полузабытье охватило его, и перед глазами поплыли обрывки воспоминаний, путаные, как бред. То серебром сверкала на солнце поверхность Волги, над ней струился теплый, как дыхание, воздух, и Тарас погружается в приятную прохладу. Затем все это заволоклось густым облаком, и Тарас уже бежит по улице с большим тяжелым чемоданом и связкой колбасы. Откуда-то появляется мать. Тарас кидает ей круги колбасы. Мать ловит и глядит на сына жалостливыми глазами. Но тут появляется худая ребристая сука, которая жила на соседнем дворе. Тарас был с ней в дружбе, часто давал ей хлеб и учил ходить на задних лапах. Но Стрекоза (так звали собаку) была непонятлива, так и не освоив это искусство. Вслед за Стрекозой появляется уже огромная стая собак. Они множатся, заполняют улицу. Лохматые кобели бросаются на грудь, рвут штанины, ноги. Тарас бьет их по мордам…

Но что это? Собачьи морды вдруг обращаются в городовых, полицейских. Они цепляют Тараса крючками, тащат, хохочут. Он вырывается, орет и в этот момент открывает глаза. К нему возвращается сознание, на лице выступает холодный пот. Он внимательно прислушивается, не слышал ли кто его крика. Но вокруг темная тишина.

Той храбрости, с которой Тарас пришел в гостиницу, уже нет. Улетучилась и вера в удачу. Тарасу уже мерещится, что за ним кто-то следит из темноты. И стоит только выбраться из-под лестницы, как его поймают, начнут избивать, а затем полуживого поведут в тюрьму.

Но когда Тарас думает о заточении, это почему-то не кажется ему страшным. «Тюрьма так тюрьма…» – примиряюще решает он.

Где-то далеко, точно за стеной, четыре раза пробили часы. Тарас вздрогнул. Его уже давно ждут на улице, надо действовать, иначе…

Тарас осторожно выбирается из своей засады. Неслышными кошачьими шагами крадется к знакомой двери. Вот он всунул отмычку в замок. Раздается металлический хруст, дверь с тихим скрипом открывается…

В номере шторы опущены. Темно, как в погребе. Несколько минут Тарас стоит как столб, без движения, прислушиваясь к любому шороху. Но – чиркает спичка по коробку, и комната озаряется светом. Чемодан стоит на том же месте, где и был оставлен, – в углу возле койки.

Тарас пробует вскрыть его, но не может. Замок сложный, отмычка его не берет. Тогда он открывает окно. На противоположной стороне улицы маячат две тени. Тут же условный знак – визг дерущихся кошек… Значит, можно действовать. На припасенной тонкой длинной веревке он спускает чемодан вниз, а сам обезьянкой соскальзывает по водосточной трубе. Только теперь он облегченно вздыхает.


Чемодан оттащили далеко в сторону, на перекресток улиц. Отсюда хорошо видно во все стороны и можно не бояться погони.

– Давай глянем, чё там, – с решительным нетерпением предложил Кошка.

Тарас возразил, мол, опасно, и вообще, не мешало б на всякий случай отволочь ценный груз еще подальше. Но атаман, храбрясь, громко приказал:

– Вскрывай! Может, там барахло одно…

Оторвали крышку. Все трое нагнулись к чемоданному нутру.

– Бумаги хреновы!.. – досадливо зарычал Кошка. И тут же резко двинул Тараса в бок. – А еще вперед лезет… Сова чертова!.. Тебе только по садам яблочки хапать. Больше ни на что не годишься…

Сбитый с ног Тарас закипел злобой и чуть не набросился на Кошку. Но рассудок взял верх. Все равно атамана не одолеешь. Чувствуя свое бессилие, с ненавистью подумал: «Погоди, тварь рыжая, дай срок, припомню…».

– Какие-то тетради… Исписанные все, – подтвердил Соловей, роясь в чемодане.

Тарас угловато встал, тоже стал выбрасывать из чемодана на тротуар какие-то листовки и брошюрки в надежде, что хоть на дне попадется что-то ценное. Но, к его великому огорчению, до самого дна были только плотно уложенные листки.

– Ни одной порядочной вещи! – Тарас выругался по адресу офицера, а потом немало удивился: – Не иначе как дурак… А еще три рубля заплатил. Я бы и копейки за эту дрянь не дал.

Переругиваясь, воры насовали в карманы листовок для закурки и, вконец разочарованные, закинули разбитый чемодан в кусты при дороге.

К утру ветер успел хорошо подсушить грязь. И теперь подхватывал выброшенные на тротуар бумажки и гнал их вдоль улицы.

Цвет жизни

Подняться наверх