Читать книгу Пляжные романы - Василий Варга - Страница 4

Когда мы вернулись, Надя была дома. Она словно потеряла к нам интерес. Перетаскивала и сортировала разноцветные клубочки, небольшие куски полотна, вышитые разноцветные изображения и не поднимала голову, когда я проходил мимо. Она демонстрировала потерю интереса ко мне и Сонечке и даже к матери.

– Эй вы, клуши, ну-ка поднимайте свои попки и помогайте матери накрывать на стол.

– Я могу Надю заменить, – сказал я, засучивая рукава. – Буду подносить тарелки, сковородки, расставлять салфетки.

– Нет, вы у нас один, а тут вон, сколько бабья. Как же мы можем вам позволить? Как же мы можем вам позволить? Эй, слышите, что я сказала? – повысив голос, говорила Валентина Ивановна.

Я ушел к машине, открыл багажник, достал три бутылки шампанского и бутылку коньяка.

– Надо было в холодильник, но он не работает, – посетовала Валентина Ивановна.

– Провод отошел. Давайте, я посмотрю. Отвертку и щипцы.

– Надя, ищи, – приказала мать. – Ты у нас заведуешь мастерской.

Надя нехотя встала, нашла что-то похожее на отвертку и щипцы.

– Попробуйте, может, получится.

Один конец провода отошел, и ток не поступал. Вдобавок та часть холодильника, куда крепился провод, проржавела, и требовала зачистки. Пришлось орудовать кухонным ножом. Но холодильник загудел, засветился, а дамы встретили это рукоплесканием.

Мы сели обедать в шесть вечера. Обед начался с тостов. Эти тосты исходили от меня, как единственного мужчины. Потом тосты продолжила Валентина Ивановна. В этих тостах была какая-то тоска и жалоба на свою одинокую жизнь. Муж умер тринадцать лет тому назад, оставив приличное наследство детям, двум дочерям. Квартира трехкомнатная почти в самом центре Москвы на втором этаже, дача и приличный участок и килограмма два золотых монет царской чеканки. Золото, правда, запрещено, можно заработать срок, но ведь когда-то все отменят, надеюсь. Девочки скромные, работящие. Сонечка окончила педагогический институт, Надя учится. Дай им бог счастья… в семье.

Это был самый хороший, самый умный тост и за него нельзя было не выпить до дна: мне коньяк с шампанским, женской половине только шампанское.

Моя будущая теща ждала ответного тоста, но у меня еще не было такого тоста и я что-то промурлыкал и в знак собственного поражения выпил еще один стакан, а девчонки меня поддержали. В общем где-то к восьми часам все мы назюзюкались так, что и речи не могло быть о моем отъезде, а Сонечка держаться за руль не умела.

– Ничего. Александра Павловича мы положим в основной спальне вместе с девочками. Большую кровать займут Соня с Надей, а гость отдельную, что у окна. Я же поднимусь на второй этаж. Там, правда излишняя вентиляция, но сейчас ведь лето, не так ли.

– Все равно! – махнул я рукой, которая почему-то не повисла, а упала на колено..

– И нам все равно, – сказала Надя.

Что было дальше, я слабо помню. Помню, что я проснулся где-то в четвертом часу утра, когда уже стены побелели, а на улице, где-то далеко раздавались голоса птиц, и мне надо было на улицу по маленькой нужде. Я как воришка открыл дверь ключом, торчащим в замочной скважине, и вышел на улицу. Воздух показался холодным, но чрезвычайно свежим, отчего я полностью проснулся. «А где же Сонечка и Надя? Я что один, что ли?»

Вернувшись в комнату так же тихо и ступая осторожно, я приблизился к кровати, где мирно посапывала Сонечка, лежа на боку. Сняв с себя рубашку, в одних трусах, где уже буянил мой дружок, я приподнял одеяло и юркнул Сонечке под бочок. Она попыталась повернуться все еще во сне, но я тут же обхватил ее за плечи и прижался к ней, к ее горячему телу всем своим ростом. Она открыла глаза, почувствовала, как я уперся ей в живот ниже пупка и замерла: горячая струя полоснула по ее спине и застряла внизу, в том самом месте, куда я стремился внедриться, во чтобы то ни стало.

Я прилип к ее губам, таким мягким, таким горячим и пухлым, слегка вывернутым, а моя рука уже скользила по ее животу, пока не застряла в бугорке, покрытом растительностью. Соня замерла и слегка откинула голову назад. Ножки и ручки стали ватными, и я мог делать с ними, что хотел. И конечно я их раскинул в разные стороны, а ее ножки заставил согнуть в коленях. Она подчинилась. Что было дальше описать невозможно, да и не нужно, потому, что у каждой пары все по-своему. Вся эта прелесть вмещается в одно предложение. Это было прекрасно. С этого времени меняется отношение друг к другу. Один человек как бы врастает друг в друга, обменивается генами. Но этот обмен может не состояться, может пройти незаметно, не оставить никакого следа даже если произойдет зачатие новой жизни. Если женщина до близости с вами побывала в мужских руках раз десять, начиная с 17 лет, на радость от близости и каких-то там проникновения генов нечего рассчитывать. Это будет просто очередная случка ниже, чем у животных.

Однако же бывает и так, что люди влюбляются друг в друга уже, будучи женатыми, и замужними и живут счастливо. Это значит, что люди искали друг друга, каждый свою пару. Словом то, что люди так опошлили, но от чего не могут отойти ни на шаг, составляет одну из важнейших сторон нашей жизни.

Утром, во время завтрака и мать Валентина Ивановна и сестра Надя, глядя на поведение Сони, поняли, что Соня в эту ночь побывала в мужских руках и это пошло ей на пользу. Она не так смотрела на меня, она забывалась и подставляла губы, щеки у нее горели и эти щеки просили одного – наглого, неутомимого кобелька в моем лице. Улучив момент, я шепнул ей на ушко: потерпи, уйдем в лес и там…

– Мы, пошли, – сказала она, едва был допитый чай.

Едва мы ушли в лес, она тут же ухватилась за сучок, он тут же ожил, а она произнесла тягуче жадно: не тяни резину.

Однако, видимо по неопытности она была плохая любовница. Она обычно лежала как бревно: никаких эмоций, никаких движений, ни одного восторга, так воздействующего на мужчину.

Когда мы вернулись на дачу, Надя улучив момент, приблизилась к Сонечке и полюбопытствовала:

– Ну как?

– Во! – ответила Сонечка, приподнимая палец кверху.

– Поделись на одну ночь.

Соня сощурила немного подслеповатые глаза, уже налитые кровью и, не давая возможности возразить, четко отчеканила:

– Запомни! тем маленьким отростком, которым обладают только мужчины, слепые, хромые, дебильные, женщины добровольно не делятся и не уступают друг другу ни подруге, ни соседке, ни сестре, ни даже матери. Поняла? То-то же.

– Ха, да я тебя просто подзадориваю. Ты не понимаешь шуток. Я никогда бы не поступила так, как ты думаешь, даже если бы он мне нравился, учти.

Я догадывался, что от меня ждет теща и предупредил ее просьбу.

– Вот, что, Валентина Ивановна, вам тут надо кое-что подправить, точнее, сделать небольшой ремонт. У самого у меня времени не хватает, но я могу прислать своих рабочих, человек пять, и они вам за три-четыре дня все сделают. Но их надо кормить. Ну, где-то бутылку поставить, куревом обеспечить, это называется подмазать, чтоб работы хорошо шли. Вы возьмете на себя такое обязательство? Или вы затрудняетесь.

– Ну как же, как же, Александр Павлович! Только по поводу оплаты труда. Тут, можно сказать, я не так сильна, как вы полагаете.

– Об этом не стоит беспокоиться. Они как получали зарплату на заводе, так и будут получать, а где они работают, это не так важно.

– Что ж это приемлемо.

В воскресенье ближе к заходу солнца я собрался уезжать и стал вопрос, поедет ли Сонечка со мной в Москву или останется на даче. Я этот вопрос оставил на решение Сони. Соня же колебалась: не то ехать, не то остаться на даче. Две лирические ночи ее крепко измотали, веки глаз все время закрывались и, в конце концов, она выразила желание остаться. Я не настаивал на совместной поездке, а по какой причине, Соня не могла догадаться. У нас была разность в возрасте в 20 лет. Это не так мало и не так много. Но я, слегка подкрашенный сединой ловелас, был очень опытным и требовательным любовником, и Соня, эта молодая мышка, меня не устраивала. Она отдавалась, словно выполняла какую-то нудную работу, а во время близости ни разу ни один мускул на ее личике не дрогнул. И говорить о какой-то там прелюдии к наслаждению, не могло быть и речи.

– Сонечка, ты отдаешься так, словно бревно пилишь, – сказал я ей как-то, когда мне ее поведение малость наскучило. – Неужели ты ничего не испытываешь, когда я на верху блаженства. Мне кажется, что я просто повожу пальцем по твоему колену.

– Я тебе всю себя отдаю, чего тебе еще надо? – спрашивала она, хмуря и без того хмурое лицо.