Читать книгу Антимагия. Все не то, чем кажется - Веда Талагаева - Страница 2

1476 год от Поворотного момента. Латия. Ромия.

Реджино Тоска.

– Итак, Катерина Ультима мертва, – выслушав рассказ о моих приключениях, Верховный Иерарх подводит итог.

Даже он, всегда такой невозмутимо властный, кажется, потрясен смертью ангела от моих рук. Я спокойно киваю в ответ.

– Наше с ней общение себя исчерпало, – украдкой поправляю правый рукав, под которым больше нет серебряного браслета. – Думаю, проще будет найти общий язык с другой Собирательницей, столь же важной для Просперо. Я отправил своих людей – сильных магов не ниже пятой ступени – в катакомбы. Они разорят это осиное гнездо и, если повезет, захватят Серафину Гадди. А если нет, мой хороший друг Джанлуиджи Франкетти поможет ее выследить. Его брави наконец-то научились правильно вести поиск.

– Серафина пригодится нам, – соглашается Иерарх; его строгое лицо мрачнеет, губы брезгливо кривятся. – Слуги рогатой! Как только Ультима опустился до такой мерзости? Им всем место в огне преисподней.

– Так и будет в свой черед, преднебесный отец, – уверяю я. – Но это еще не все новости.

Я встаю с кресла, придвинутого к столу, за которым восседает Лаврентий. Кабинет погружен в темноту, подсвеченную лишь единственной свечкой в бронзовом подсвечнике, но я без труда нахожу дорогу к шкафу с географическими атласами и нужную полку на нем.

– Общение с юным художником из Деции навело меня на некоторые догадки, – я снимаю с полки шкатулку и извлекаю из нее ключ. – И вот.

– Ключ! – Лаврентий вскакивает на ноги. – Откуда?

Он невольно протягивает руку, и я с поклоном кладу ключ ему на ладонь.

– Все это время он был здесь. У Аврелия, – объясняю я. – На его портрете Моро зашифровал тайник – вот эту шкатулку.

– Старый хитрец ни словом не обмолвился, – Лаврентий хмурится, придвигает подсвечник и рассматривает ключ на свет. – Я всегда чувствовал, что он мне не доверяет. Но это же замечательно! – он поднимает взгляд от ключа к моему лицу, и хмурые морщины разглаживаются, уступая место одобрительной улыбке. – Умное дитя. Я знал, что ты так или иначе добьешься своего. Потому и приблизил тебя, когда ты стал старше. Пусть ключ будет у тебя, больше я никому не могу его доверить, – он возвращает ключ мне. – Носи его при себе днем и ночью.

Я надеваю ключ на цепочку, на которой висит Крест Саламандры, и убираю под одежду. Сначала мне кажется, что легкий белый металл покалывает кожу, но секунду спустя он теплеет, и ключ словно сливается с моим телом и исчезает. Я невольно трогаю грудь ладонью, чтобы убедиться, что он на месте.

– Значит, теперь у нас есть ключ. – Лаврентий снова усаживается за стол, откидываясь на спинку кресла, словно монарх на троне, в его голосе звучит торжество, – И карта. Ее нужно извлечь из тайника так, чтобы никто об этом не узнал. Этот твой художник, как его? Давиде Френи. Почему он не приехал с тобой?

– Возникли кое-какие сложности, – только что я чувствовал себя польщенным похвалой и одобрением Иерарха, теперь же вынужден изображать непринужденную улыбку, чтобы скрыть от его проницательного взгляда, насколько велики пресловутые сложности. – Френи достаточно упрям, поэтому сразу заручиться его согласием не удалось. Давить на него я не могу, – я сам чувствую, что моя улыбка становится кислой, и стискиваю зубы, – он слишком ценен. Вы помните, сколько времени я потратил, пытаясь найти того, кто способен заменить Моро. Но, как вы сказали, я так или иначе добьюсь своего. Я найду способ, как доставить Френи из Деции сюда.

– Делай все, но уговори или заставь художника работать на нас, – кивает Иерарх. – Карта пути к Роднику не должна больше находиться в руках Лавинии и ее надменных отпрысков.

***

За мною по пятам теперь неотступно следуют четверо вооруженных гвардейцев. Не могу сказать, что я в восторге, но таков приказ Иерарха. То, как дерзко Собиратели проникли в Унику, чтобы добраться до меня, произвело на Лаврентия впечатление. В темный поздний час, когда оружием на улицах бряцает лишь ночная стража, мои телохранители создают слишком много лишнего шума. Поэтому неудивительно, что вышедший нам навстречу из-за поворота другой отряд хватается за мечи.

– Это свои, Джанлуиджи, – говорю я предводителю, вырастающему передо мной плечистой квадратной тенью. – Я теперь с охраной.

– Мои люди позаботились бы о вас лучше, капитан, – Франкетти с пренебрежением косится на гвардейцев, которые, обступив меня с боков, тоже выхватывают оружие. – С этими вы быстрее попадете в переплет.

Кажется, Франкетти теперь решил принимать мои дела близко к сердцу. Что ж, верным он будет мне полезнее.

– В переплете я уже побывал, – усмехаюсь я и делаю знак своим людям вложить мечи в ножны. – Пусть наши подчиненные пока наслаждаются обществом друг друга, а мы с вами переговорим о деле, – беру его под локоток и отвожу в соседний переулок, узкое темное пространство между двумя глухими стенами соседних домов. – Времени у меня, как всегда, мало, поэтому буду краток. Мне нужна была та особа из людей Саламандры, сарнианка, у которой проблемы с инквизицией. Вы нашли ее?

– Как было велено, – теперь мой повелительный тон не доставляет Франкетти неудовольствия, он лишь кивает головой и оглядывается через плечо, запрокидывая голову вверх.

С соседней покатой крыши на мостовую по-кошачьи легко соскальзывает тень. Невысокая фигура скрыта плащом с капюшоном. Она приближается поступью, исполненной дерзкого достоинства, но что-то в ее осанке выдает скрытую настороженность и опасения.

– Ты Лола Лопес, которую все называют Ла Вольпе? – спрашиваю я, когда фигура в плаще останавливается передо мной; она кивает, все с той же вызывающей независимостью и затаенным страхом. – Я капитан Тоска, рыцарь триединой церкви, командир «Гаммадиона». Дай-ка посмотреть на тебя, – я надеваю очки и вижу синюю глубину, заполняющую контур человеческого тела. – Ни капли магии. Славно.

– Ну, кому как, – с сарказмом замечает Лола Лопес низким, хорошо поставленным голосом, а Франкетти ядовито хмыкает.

– Я могу решить твои проблемы с отцами-инквизиторами, – говорю я, – но взамен ты, разумеется, послужишь мне. Сделаешь то, что мне нужно, и охранная грамота триединой церкви будет у тебя в кармане.

– И что надо сделать? – Лола взволнованно сглатывает.

– Сущие пустяки для такой ловкачки, как ты, – отвечаю я. – Поедешь в Децию, найдешь художника по имени Давиде Френи. Узнаешь, где он прячет одну вещь – серебряный черненый браслет с подвеской на застежке. Украдешь браслет и привезешь его мне. Мне все равно, как ты это сделаешь, но художник пострадать не должен. Грамоту, защищающую тебя от преследования инквизиции, подписанную Верховным Иерархом лично, ты получишь в обмен на браслет. Устраивает такая сделка?

– Ну, еще бы, – усмехается Лола под капюшоном.

– Вижу, ты умная девушка, раз не спросила, должна ли ты молчать обо всем, – одобрительно киваю. – Ты и так понимаешь, что должна. Сними капюшон.

Лола послушно откидывает капюшон на спину. Луна освещает весьма миловидное молодое лицо со светло-золотистой кожей и высокими скулами, вьющиеся черные волосы и большие бархатно-карие глаза, приподнятые к вискам.

– Отлично, – снова одобряю я. – С такими данными ты сможешь втереться в доверие к Френи, ну или хотя бы к его другу, тоже большому ценителю прекрасного, не вызывая подозрений. Художникам всегда требуются натурщицы.

Лола с отвращением морщит прямой нос.

– Это не больно, уверяю тебя, – усмехаюсь я и вынимаю из кармана кошелек. – На расходы. Скрываться с деньгами, как ты понимаешь, бессмысленно. Синьор Франкетти тебя найдет, а я лично сопровожу на костер.

Я улыбаюсь, и Лола вздрагивает, передергивая плечами под плащом.

– Когда начинать? – пряча кошелек под одежду, хрипловато спрашивает она.

– Немедленно, – отвечаю я.

***

Давиде Френи.

Вечер дарит городским стенам и мостовым прохладу. Со стороны реки веет освежающий ветерок. Мы с учителем идем по узкой улочке, спрятавшейся в тени обступивших ее домов, к маленькой гостинице, стоящей на перекрестке. На ее вывеске нарисованы фазан и павлин.

– Сколько я не был тут, – завидя впереди зеленую дверь, Бенвенуто останавливается и поправляет кушак, пытаясь втянуть живот, разглаживает бороду. – Я заходил сюда каждый вечер пропустить кружечку, когда был в возрасте Сандро. Тогда я был строен, как кипарис, а теперь похож на винную бочку. Она меня, наверное, не узнает.

Он с сожалением вздыхает.

– А вы ее? – спрашиваю я.

– Я проходил мимо позавчера, – признается маэстро, – видел ее издали. Она совсем не изменилась. Глаза, во всяком случае. Да и остальные части, – он многозначительно усмехается, – тоже вполне еще недурны. Ладно, отступать поздно, идем.

Он берет меня за плечи и решительно ведет вниз по улице к перекрестку. Зазвенев медными колокольчиками над притолокой, мы входим в «Фазана и павлина» и погружаемся в уютный полумрак, где горят свечные лампы на столах и неспешно болтают за ужином постояльцы и посетители из горожан, пришедшие скоротать вечер за рюмочкой. Из-за стойки наш приход наблюдает хозяйка.

Высокая женщина средних лет в широком переднике поверх темно-синего платья когда-то была по-эльфийски стройна, но и сейчас в ее слегка отяжелевшей с годами фигуре чувствуется стать. Темные волосы с выгоревшими на солнце отдельными прядями не тронуты сединой, а тонкое смуглое лицо пощадили морщины, коснувшись лишь уголков ярких темно-карих глаз. Мне легко представить, сколь красива эта женщина была в юности, ибо Бенвенуто прав, она и теперь производит впечатление.

Когда маэстро подходит к стойке, полных ярких губ хозяйки касается улыбка. Не сводя с нее глаз, Бенвенуто кланяется. На его лице волнение, которое он напрасно старается сдержать.

– Здравствуй, синьора, – говорит он с тем же скрытым волнением в голосе. – Слышал, твой муж умер. Не могу должным образом опечалиться, ибо вижу, что вдовство пошло тебе на пользу. И твоему делу. Здесь стало гораздо чище.

– Ты вернулся, странник, – улыбается хозяйка гостиницы. – И решил вспомнить об Ипполите Форте. Рада, что твоя память крепче, чем у многих.

Бенвенуто склоняется и целует ей руку, словно знатной даме. Ипполита проводит свободной ладонью по его темным вьющимся волосам. Я стою рядом, и чувство сладкой грусти, с которым люди обычно предаются воспоминаниям об общей молодости, каким-то образом проникает и в мою душу. «Когда-нибудь я буду вспоминать этот миг вот так же», – вдруг думаю я.

– Вообще-то я здесь уже с неделю, – признается Бенвенуто. – Мне следовало сразу же прибежать со всех ног, но…

– Но ты был занят у де Пальмароза, – подхватывает синьора Форте с понимающей усмешкой. – Портрет синьорины Беатриче, особенный портрет. О нем в городе много разговоров. Сюда все еще заходят художники, от них я узнаю все новости.

– Да, портрет, – со вздохом соглашается учитель. – И еще я не решался. Столько лет прошло, каждый из нас прожил целую жизнь. Меня она потрепала, а вот ты… – он разводит руки в стороны, демонстрируя восхищение.

– И я не помолодела, – мягко возражает хозяйка гостиницы, но ее глаза довольно искрятся от восторженных слов прежнего возлюбленного. – Это твой ученик? Тот самый, который делает людям крылья?

– Вы меня знаете, синьора? – удивляюсь я.

– Артуро Синьори заходил сюда с братом, – отвечает Ипполита. – Младший Синьори говорил только о твоей летающей машине. Ведь я не ошиблась, ты Давиде Френи?

Я кланяюсь, польщенный тем, что моя слава достигла ее ушей. Бенвенуто одобрительно хмыкает в бороду.

– Очень удачно, что ты заглянул, – говорит Ипполита. – С тобой хотят поговорить. Наверху, третья дверь слева.

Мы с учителем удивленно переглядываемся. Его подруга поощрительно кивает мне и указывает взглядом на лестницу, ведущую на деревянные антресоли.

– Ступай, – говорит мне Бенвенуто и окидывает синьору Форте томным взглядом. – А мы пока побудем здесь, за каким-нибудь удобным столиком. Нам есть о чем поболтать.

***

Коридор, в который я попадаю, поднявшись на антресоли над обеденным залом, тих и темен. За дверями по обеим сторонам тишина. Номер, который указала хозяйка, – последний у маленького окна в конце коридора. Я решаю не стучать, нажимаю на латунную ручку и вхожу внутрь.

В небольшой комнате, обитой темными дубовыми панелями, полумрак. Окно, выходящее в соседний двор, полуприкрыто ставнями. В глубине горит огонь в камине, распространяя неяркий дрожащий свет. У огня в кресле с высокой спинкой сидит человек. Вглядевшись, я узнаю худощавую фигуру, бородку и профиль с изящной горбинкой.

– Маэстро Карбони? Почему вы ждете меня здесь? Я только вчера вернулся и как раз собирался сегодня зайти к вам. Нам надо поговорить.

Оттавио отрицательно качает головой.

– Ипполита держит эту комнату для меня. Когда ты пришел, меня известили, я вошел через черный вход и попросил тебя позвать. Лучше, если тебя не увидят приходящим ко мне. За тобой теперь следят.

– Эльфы, – согласно киваю я. – Я не понимаю, почему. Заходил к Белаква, но братья прячутся от меня. Доротео сказал, что они пошли с Тицианой в Руджеро. Прикинулся, что ничего не знает.

– Эльфы ни при чем, – мягко возражает Карбони. – Я их попросил присматривать за тобой, когда ты занялся изучением жизни Моро. Собиратели, скорее всего, станут за тобой наблюдать.

– Вы знаете о Собирателях, – неприятно удивляюсь я и хмурюсь от недоверия. – В первый день, когда я был у вас, вы написали записку. Я ее прочел. «Антимаг явился за ключом», – произнося рискованные слова, я перехожу на шепот. – Учитывая, через что я прошел в последние два дня, хотелось бы услышать объяснения.

– Разумеется, – легко соглашается Карбони и указывает на кресло, стоящее напротив его собственного. – Присядь, – на круглом столике между креслами стоит кувшин с вином и два стеклянных бокала, – угощайся.

Мне не до церемоний, внутри загорается нетерпение. Но я сажусь в кресло и наполняю оба бокала зеленоватой влагой с виноградным ароматом. Оттавио делает глоток из своего бокала.

– Думаю, отчасти ты и сам нашел объяснения, – говорит он, глядя в огонь камина. – Ты прочел зашифрованную записку, ты изучал жизнеописание Моро и составил схему, которая висит у тебя в комнате над камином. Я ее видел, когда заходил к Бенвенуто. На ней поверх всего написаны два слова…

– Изначальный родник, – перебиваю я. – Он существует?

– Вот последствия рационального мышления у творческих натур, – Оттавио улыбается, – во всем видеть лишь символы. Тогда как некоторые из, казалось бы, художественных аллегорий стоит воспринимать буквально.

– Моро, князь Карло и Аврелий воспринимали, – утвердительно замечаю я. – Они считали, что Родник материален?

– Моро вообще был не самым обычным человеком, – отвечает Оттавио. – Вам было бы о чем поговорить. Хотя в другом смысле ты был бы, – он лукаво щурит глаза, – не в его вкусе. Он любил смуглых и черноволосых юношей.

– Таких, как Бенвенуто, – улыбаюсь я, вспоминая рассказ учителя.

– И не только, – загадочно усмехается Оттавио.

– А! – понимаю я и вскидываю брови в веселом удивлении. – В том месте, до которого я дочитал, об этом не было ни слова.

– И тем не менее, – улыбаясь, пожимает плечами Карбони, – Моро, как многие артистические личности, был непостоянным. Десять лет рядом с таким человеком – это целая жизнь. Вообще-то из-за этого мы и поссорились с Бенвенуто. Из-за того, что он обо всем узнал последним, хотя мы были лучшими друзьями. Ему было обидно, а я не мог объяснить, что есть вещи, о которых не рассказывают так легко, даже друзьям. Тем более друзьям.

– Знаю, – я думаю о том, что скрыл от Сандро свою антимагическую сущность.

– Все люди разные, – примирительно замечает Оттавио. – Есть те, кто, напротив, старается обо всем рассказать. Бенвенуто и рассказал, когда мы виделись позавчера, – он покачивает опущенной головой, и на его лицо находит тень, а я вместо вкуса вина ощущаю на языке горечь. – Ты молодец, – он вскидывает взгляд и, перегнувшись через стол, одобрительно похлопывает меня по колену, – не каждый сын так заботится об отце. Между тем, мы говорили о Моро, – спохватывается он. – Ты прав на его счет. Изначальный родник для него был не просто мифом. Он показал мне путь.

– Путь куда? – с недоумением уточняю я, ибо мой собеседник замолкает, делая ударение на последнем слове.

– Путь в жизни, – отвечает Оттавио. – Многие вещи на этой планете, уже потерявшие в наших глазах свое первоначальное значение и воспринимаемые как символы и художественные образы, на самом деле реальны. Как реально и их влияние на нашу жизнь. Моро рассказал мне об этом.

«От этого зависит судьба нашего мира», – вспоминаю я слова Реджино Тоски, сказанные во время нашего разговора в таверне «Солнечный лев».

– Но в моих записях ты об этом не прочтешь, – добавляет маэстро Карбони. – Поэтому я решил сам поговорить с тобой, Давиде. Изначальный родник существует. Место, способное разрушить миропорядок на нашей планете, настоящее. И его поиски не приведут к добру, кто бы ими ни занимался.

– Необязательно, – возражаю я, но Оттавио жестом останавливает мои дальнейшие слова.

– Моро и этому меня научил, – говорит он с необычной для него жесткостью. – Он, Карло и Аврелий доказали это. Смерть Аврелия на многое открыла глаза двум оставшимся в живых его единомышленникам.

– Аврелий умер из-за поисков Родника? – вскрикиваю я изумленным шепотом. – Он был в годах, говорили, что старость взяла свое.

– Даже если Уника знала об истинной причине, ее бы никогда не назвали вслух, – возражает Оттавио. – Но, думаю, триединая церковь не знала и не знает по сию пору, что Аврелий был одним из нас. Одним из Хранителей.

– Хранители, – повторяю я. – Еще одно тайное общество. Что же вы храните?

– Тайну Родника, – словно не замечая иронии в моих словах, отвечает Карбони. – Дорога к нему должна быть скрыта. Поверь, так и есть. Смерть Аврелия убедила нас в этом окончательно. Моро, дон Карло и Иерарх были последними из Хранителей, кто пытался найти место, где находится Родник. Не знаю, что именно произошло, князь и Филиппо не рассказали, но их ждала неудача, в результате которой и умер Аврелий. После этого было решено, что никто и никогда больше не будет повторять их самонадеянной попытки. Мы заплатили за нее не только смертью, но и тем, что потеряли замок.

– Замок? – нетерпеливо переспрашиваю я, потому что Карбони, взволнованный воспоминаниями, прерывается, чтобы глотнуть вина.

Оттавио утвердительно кивает.

– Не только дорога к Роднику, но и само местонахождение его старательно спрятано еще в древности. И это к счастью. Путь отмечен картой, найти которую непросто, а место закрыто на замок, замкнутый на три оборота ключа. Так гласит откровение пророка. Я цитирую его дословно, и вот тут, – он растерянно улыбается, – действительно не знаю, буквальное ли это руководство к поиску или лишь символ вроде тех, которыми полны священные церковные книги.

– Значит, я был прав, – замечаю я, не скрывая, что доволен собой. – Пророк имеет отношение ко всей этой истории.

– Многие воспринимают его предсказания как некую благую весть для немагов, как обещание нового мира, где все будут равны, – Оттавио грустно поводит бровями. – Но никто почему-то не замечает слов предупреждения, звучащих в пророчествах об антимагии. Разве не настораживает то, что он говорит о шагах пустоты?

– Я не знаю, – признаюсь я, и довольная улыбка поневоле тает на моем лице. – Честно сказать, до сей поры у меня было довольно забот, чтобы не углубляться в речи пророка. Хотя антимагия… – я не договариваю и задаю самый волнующий меня вопрос: – Почему в той записке вы меня так назвали?

– Потому что одно пророчество как раз касалось появления преемника, – отвечает Оттавио. – Того, кому можно будет доверить главное. Умершим ничто не угрожает, поэтому я могу сказать о том, о чем ты, наверное, и сам догадался. Моро был антимагом. Так же, как и Аврелий, и Карло де Пальмароза. Они трое были старшими Хранителями, теми, кто до конца посвящен в тайну.

– Так вы не все равны? – спрашиваю я, чувствуя, что его слова вызывают во мне неудовольствие.

– Понимаю, тебе это не нравится, – кивает Карбони. – Но ты уже сталкивался с Собирателями, знаешь, на что они готовы пойти, чтобы получить желаемое, и представляешь, какими последствиями может обернуться их осведомленность. Сохранить секрет Родника от тех, кто добивается его силы, важнее всего на свете. Поэтому младшие Хранители дают клятву служить не спрашивая. Лучший способ не выдавать тайны – это ее не знать. Но Моро, князь де Пальмароза, Иерарх – они знали больше, чем остальные собратья, больше, чем любые из старших. И каждый из них рассчитывал со временем передать свои знания. Карло просчитался с выбором преемника. Он думал, что сможет доверять одному умному, восприимчивому мальчику, который знал, но не выдал его тайну. Но, увы, мальчик принял другую сторону. Иная привязанность возобладала в его сердце над привязанностью к Карло – любовь к недостойному человеку. Но тут ничего не поделаешь, ведь он его отец.

– Вы говорите о Реджино Тоске? – с удивлением понимаю я. – Так дон Карло хотел, чтобы Тоска со временем стал старшим Хранителем вместо него?

– И теперь ему известно пусть и не все, но достаточно для того, чтобы он мог нам помешать, – вздыхает маэстро Оттавио. – Ну а Моро ждал тебя. Он знал, что ты придешь и что будешь таким же, как и он. Не знаю, каким образом ему было известно о твоем существовании до твоего рождения, но стоило тебе появиться в нашем городе и в моем доме, я понял, что он предупреждал именно о тебе. Возможно, пророк и твое появление предсказал, кто знает теперь? У нас была книга, содержащая подробные тексты предсказаний, но, увы, она давно утеряна. Боюсь, она попала не в те руки. Хорошо, если не к Собирателям. Со смертью наших старших братьев большая часть знаний утеряна. О том, где находится карта, и о замке. Но теперь, когда здесь ты, появилась надежда, что все потерянные фрагменты вернутся под нашу охрану.

Лицо Карбони озаряет улыбка, исполненная воодушевления, и я чувствую себя смущенным из-за того, что собираюсь сказать.

– Ну, вообще-то, я не хочу вступать ни в какие тайные общества, как бы благородны ни были их цели. Я за то, чтобы обнародовать знания, а не скрывать их ото всех.

– Ой ли? – Карбони недоверчиво вскидывает брови, чуть наклоняется ко мне и вкрадчиво вопрошает: – Так почему же ты скрываешь знание о том, что ты антимаг? Нет, Давиде, хоть знания и благо для общества, есть все же такие, которые могут навредить. Одни навредят лично тебе, другие всему роду человеческому. И не только. Подумай, что ждет волшебных созданий в мире без магии. Магия их часть, а сами они – часть ее. Эльфы, феи, домовики, многие другие в мире антимагии погибнут. Ты хочешь этого для своих друзей? Я не говорю, что ты обязан присоединиться к нам, но мы просим тебя помочь. Мы нуждаемся в помощи такого человека, как ты.

– Хорошо, – со вздохом соглашаюсь я. – Так чего же вы хотите от меня? Найти карту, которую спрятали трое старших, и выяснить все, что можно, про замок, замкнутый на три оборота ключа. Записка, – снова вспоминаю я, – об этом ключе вы писали в ней?

– Это последнее, что осталось от наших знаний об Изначальном роднике, – Оттавио отвечает так тихо, что я едва слышу его сквозь треск поленьев в камине. – Моро был вынужден доверить его моим рукам. И вот теперь, – он внимательно смотрит на входную дверь, потом запускает руку под свою темно-коричневую замшевую куртку и вытягивает из-под ворота цепочку; на ней висит ключ длиной почти с его ладонь, – он должен быть у тебя. Раньше бы я усомнился, но теперь, узнав тебя лучше, я уверен, Моро бы этого хотел.

Он снимает цепочку и протягивает мне. Ключ ложится на мою ладонь. Он из необычного металла черного цвета, легкого, будто стекло, покрытое зеркальной глазурью. Мне хочется рассмотреть ключ получше, но у Оттавио такой предостерегающий взгляд, что я надеваю цепочку на шею и прячу под рубашку. Прижатый к коже, ключ сразу теплеет, словно он продолжение моего тела.

– Если есть ключ и замок, должна быть дверь, – говорю я, раздумывая. – На нее указывает карта. Думаю, она находится во Дворце Воспоминаний. Там ее прятал дон Карло. Тоска искал ее во дворце, когда тайно бывал там. Она спрятана в какой-то работе Моро. Исследовать ваши записи о его творчестве слишком долго. Если вы вспомните сами, что именно Моро делал для дона Карло, возможно, я смогу понять, в какой из работ скрыта карта. Она защищена чароломом. Тоска хочет подменить ее работой художника, который так же не пользуется магией, как и Конте, чтобы чаролом не уничтожил субстанцию и подмена не была заметна тем, кто еще захочет взять карту. Есть идеи, что это может быть?

– Пока нет, но я подумаю, – горячо уверяет Карбони. – Вот видишь, Давиде, ты нам просто необходим.

– А много вас? – спрашиваю я.

– Не считал. Такие, как мы, есть по всему Старому континенту, – отвечает Оттавио. – Не только в Латии, но и Гэле, в Арвилоне и Сарнии. В Урмани, Тарике и даже далеко на севере, в Руникии. Ты должен представлять себе масштаб явления, с которым имеешь дело. Изначальный родник кладезь всей магии на планете. И многие люди и создания посвящают жизнь тому, чтобы его защитить.

– Поэтому его ищут слуги рогатой госпожи, – понимающе говорю я.

– Об этом ты не говорил! – вскидывается Карбони и снова с тревогой смотрит на дверь, оглядывается на оконные ставни. – Тоска с ними?

– Нет, с ними Просперо Ультима. Тоска с Лаврентием. Он один и против всех, – замечаю я.

– Тебе жаль его? – спрашивает Карбони, в его голосе слышится не осуждение, а что-то похожее на сочувствие.

– В какой-то мере, – сам удивляясь, признаю я. – Он убежден, что поступает правильно. При всей своей жестокости, Тоска очень религиозен. Он считает, что магия должна быть опорой церкви, а кто олицетворяет собой церковь, как не Лаврентий?

– Увы, олицетворяет, – с сарказмом молвит Оттавио. – Если бы можно было привлечь капитана Тоску на свою сторону.

– Он то же самое думает обо мне, – вздыхаю я. – И в покое меня не оставит. Он знает мою тайну. У него есть очки, они показывают движение магической силы. Удивительный прибор!

– Я думал, ты против магии и за науку, – удивляется Оттавио.

– Я не буду противиться ни одной хорошей задумке, – с улыбкой возражаю я. – И не отвергаю ни науку, ни магию, если они работают на пользу. Мне по душе прекрасная неопределенность, дающая простор для воображения в любую сторону.

– Ты не зря удивляешь многих, – смеется Карбони. – Если мои записи и впредь нужны тебе, лучше будет, чтобы ты не брал их у меня напрямую. Я велю ученикам принести тетради в дом кузнеца Белаквы. Его семья – младшие Хранители, кроме Тицианы, у которой свой путь. У них ты можешь забрать все, что понадобится, и держать у себя.

– А сам Моро не вел записей? – спрашиваю я. – Возможно, хоть какие-то крохи информации он после себя оставил.

– Как я уже говорил, наше основное правило – не держать все яйца в одной корзине, – отвечает Оттавио. – Есть и другие старшие. Я свяжусь с ними, они должны знать о тебе. Заодно узнаю, не могут ли они помочь в твоих поисках. Если что, синьора Форте пришлет тебе записку о встрече, либо я извещу тебя другим способом, – он ставит полупустой бокал вина на столик, и его лицо омрачается думой. – Рогатая госпожа! Вот уж кто бы не должен существовать на самом деле.

– Тот, кто верит в богов, должен верить и в демонов, – замечаю я.

– Ее служители уж точно верят, – вздыхает Оттавио. – Давно слуг рогатой не было видно и слышно. Но то, что Собиратели работают на них, говорит о них как о серьезной силе.

– Пора покупать обереги, – язвительно отвечаю я. – Вы говорите, давно не было видно и слышно. Значит, когда-то Хранители сталкивались с темным культом? Из этого я заключаю, что у вас есть какие-то летописи, где об этом говорится.

– Есть архив, – соглашается Оттавио. – Я устрою так, чтобы тебя к нему допустили. Прошу, найди карту, Давиде. Если капитан Тоска знает, где она, мы должны узнать тоже. Потому что, если до нее доберутся Собиратели, они ее просто заберут, даже не заботясь о том, чтобы подменить подделкой. Просперо ее присвоит или отдаст слугам рогатой. Зависит от того, в каком он будет настроении.

– То есть он может нарушить уговор с нанимателем? – удивленно переспрашиваю я.

– Потому его ангелов и зовут серыми, – объясняет Оттавио. – Они не служат никому. Их цель – хаос.

Хаос и в моей голове после рассказа Оттавио. Картина мира изменилась и обогатилась новыми глубинами. Я занимаю определенное место на ней, но важный ли я фрагмент или пятно на заднем плане, предстоит еще разобраться.

– Покуда простимся, – говорит мне Карбони. – А не то Бенвенуто заволнуется.

– Вы слишком быстро появились здесь, – замечаю я напоследок. – Стоило нам с учителем войти в двери, как за мной уже прислали. Подземный ход?

– Их под городом полно, – Карбони улыбается в ответ на мою догадливость. – В основном они сходятся к некрополю де Пальмароза. Входы туда закрыты магией или под охраной, но есть множество лазеек, ведущих в подвалы зданий. Одна из них как раз под «Фазаном и павлином». Запомни на всякий случай.

***

Маэстро Оттавио зря беспокоился о том, что Бенвенуто может встревожить мое долгое отсутствие. Учителю не до меня. Когда я спускаюсь в зал, он и синьора Ипполита беседуют за столом в глубине зала, полностью поглощенные друг другом. Между ними на столе стоят бутылка вина и два бокала, которые также оставлены без внимания. Этим двоим сейчас вообще ни до кого нет дела, понимаю я с улыбкой и выхожу, оставив Бенвенуто и трактирщицу наедине с воспоминаниями.

Мне тоже есть о чем подумать. Черный ключ под моей рубашкой, тайное общество Хранителей, смерть Аврелия, подлинно существующий Изначальный родник из детских сказок, потерянная карта. После разговора с Оттавио что-то крутится в самом дальнем уголке сознания. Что-то было близко, но ускользнуло. Шагая вдоль реки, я размышляю на ходу. Прохожие оборачиваются вслед, ибо я то иду быстро, почти бегу, то вдруг замираю на месте, обдумывая какую-нибудь внезапно мелькнувшую мысль, то снова почти бегу, размахивая руками.

– Ты так скоро сам взлетишь, и крылья не понадобятся, – с дружелюбной насмешкой молвит рядом женский голос.

Обернувшись, я вижу Тициану Белаква. В своем полотняном фартуке, с сумкой через плечо легкой походкой она идет со стороны Руджеро, возвращаясь после обхода пациентов.

– Здравствуй, синьорина, – я замедляю шаг и кланяюсь. – Как поживают твои братья? Доротео сказал, они пошли с тобой к больным.

– Впервые слышу, – Тициана удивленно поднимает темно-русые брови, чуть более темные, чем пепельные волосы. – Я опять ходила без них. Маэстро Амедео любезно меня сопроводил. Он нашел себе в «Виноградной грозди» новую натурщицу, такую красавицу.

– Рад за него, – сухо замечаю я. – Разве он не занят работой над портретом синьорины Корелли?

– Наверное, – Тициана пожимает плечами, ее яркие глаза улыбаются, когда я раздражаюсь при упоминании Амедео. – Я решила не мешать его творческим порывам и из «Грозди» пошла домой одна. Но, тебе, как вижу, ни место, ни время не являются помехой для развития творческих идей, так что…

– Конечно, я провожу тебя, госпожа, – с поклоном предлагаю я и беру у нее сумку, в которой тяжело бренчат склянки с лекарствами. – Заодно обговорю с твоим отцом поправки в чертежах «Стрижа».

– Надеюсь, он скоро полетит, – весело замечает Тициана. – Мы все очень этого ждем.

Я думаю, что любого другого поколотил бы за манеру говорить так насмешливо о том, что меня волнует. Но эльфийке удается таким образом произносить слова, что даже неуместные шутки кажутся сладкозвучной поэзией. Мы сворачиваем в переулки, которыми начинается Чезониа, проходим маленькую площадь, зажатую между дубовыми дверями храма Четырех Валькирий и чередой лавок – съестных, скобяных и цветочных. От цветочной лавки за нами вдруг спешит мальчишка-посыльный.

– Синьорина, синьорина! Постойте же, за вами не угонишься! – в его руках огромный букет белых лилий; тяжело дыша, он кланяется и вручает цветы удивленной Тициане.

– Я не заказывала цветов, Флавио, – эльфийка вертит лилии в руках, разглядывая изгибы белых лепестков.

Мне приходит в голову, что эти холодноватые, изящные и такие душистые цветы удивительным образом похожи на нее саму.

– Это подарок, – мальчик снова кланяется.

Мы с Тицианой недоуменно переглядываемся.

– Амедео Синьори? – предполагаю я. – Они дорогие.

– Они красивые, – замечает Тициана и подносит букет к лицу, вдыхая аромат. – От кого это?

– Вон, от него, – посыльный оборачивается в сторону лавки и машет рукой, указывая туда, где под навесом расставлены в ведрах с водой охапки срезанных цветов.

Там в тени стоит высокий молодой мужчина в красной бархатной куртке, в котором я с удивлением узнаю Федерико де Пальмарозу. Видя, что Тициана смотрит на него, молодой князь меняется в лице, потом кланяется. Тициана сдержанно кивает, затем протягивает букет мальчику.

– Они дорогие, – говорит она ровным тоном. – Я не могу их взять.

– Но, синьорина, – растерянно лепечет посыльный, принимая от нее охапку лилий.

– Верни, – Тициана приветливо улыбается одними глазами, поворачивается и идет дальше.

Догоняя ее, я оглядываюсь через плечо на цветочную лавку. Федерико смотрит на уходящую эльфийку, и на его лице проступают красные пятна. Кажется, он потрясен.

Дальше мы идем молча. После неожиданного происшествия с цветами я испытываю неловкость и не знаю, что сказать. Как не знаю, надо ли вообще что-то говорить. Но не успеваем мы дойти до конца соседнего переулка, как снова слышим голос юного Флавио.

– Пожалуйста, пожалуйста, синьорина Белаква и маэстро художник! Вы так быстро ходите, вы загоняете меня совсем! – кричит мальчик, мчась за нами во всю прыть.

Мы удивленно оборачиваемся.

– Что такое? – спрашиваю я строго на правах сопровождающего незамужней девушки. – Синьорина же ясно сказала, она не может принять дорогой букет от незнакомого человека.

– Ну, во-первых, никакой он не незнакомый, – пыхтит мальчик, останавливаясь рядом с нами. – Его тут каждая собака знает. А во-вторых, я уже не к синьорине, а к вам. Только не ругайте меня, я всего лишь посыльный.

Он кланяется и протягивает мне свернутый вдвое лоскут тонкой льняной ткани. На лице мальчика настороженно-брезгливое выражение, когда я разворачиваю подношение, он пятится. Мое же лицо вытягивается от удивления, когда я вижу под тканью цветок ириса. От кончика коротко обрезанного стебля до самых лепестков он полностью увял и на белой ткани кажется черным, словно обратившимся в пепел.

– Мертвый грозовой цветок, – констатирует Тициана, и ее синие глаза становятся огромными от удивления. – У твоих поклонниц странное чувство юмора, маэстро Френи.

– А это от кого? – спрашиваю я у Флавио.

Тот картинно пожимает плечами с видом крайнего недоумения.

– От женщины, – сообщает он. – Лица ее не было видно. Она сидела в портшезе с занавесками, ее везли большие черные тариканцы. Шептала, когда разговаривала с хозяином. Выбрала засохший цветок, самый черный, и велела отнести тебе, завернув в платок. У нее были разрисованные ладони.

– Как у Аспазии, той гадалки? – удивляется Тициана. – Не могу вспомнить, стоял ли сегодня на ярмарке ее шатер.

Передав тряпицу с ирисом Тициане, я хочу уже бежать обратно в сторону цветочной лавки, но посыльный хватает меня за рукав.

– Забудьте, маэстро, она уже уехала.

Тициана трогает меня за другой рукав:

– Посмотри, Давиде, тут еще что-то есть.

Она показывает мне уголок льняного платка, на котором черной нитью что-то вышито. Странный символ кажется мне знакомым – голова неизвестного животного, увенчанная витыми рогами. Как клеймо на руке Реджино Тоски. Флавио отшатывается и осеняет себя защитным крестом.

– Спасите, боги! Метка рогатой госпожи!