Читать книгу Антимагия. Все не то, чем кажется - Веда Талагаева - Страница 4

Давиде Френи.

Колокола городских соборов и церквей отзвонили об окончании вечерней службы. Прихожане храма Четырех Валькирий степенной толпой вышли из двухстворчатых дверей и смешались с людьми на площади. И вот я сижу на освободившихся ступеньках храмовой лестницы со своим блокнотом и парой разноцветных карандашей.

Я, как обычно, занят тем, что делаю беглые зарисовки прохожих, заинтересовавших меня фигур и поз, но, на самом деле, мои мысли далеко. Я только что из укромной комнаты в «Фазане и павлине», где снова разговаривал с маэстро Карбони. Оттавио перечислил работы Моро, выполненные им по заказу князя Карло де Пальмарозы. За десять лет жизни художника при дворе правителя Деции их насчитывается немало. Мне предстоит проверить их все, чтобы найти карту. Это не так просто: не в каждое место во Дворце Воспоминаний у меня есть свободный доступ.

С места, где я сижу, хорошо видна та самая цветочная лавка, в которой позавчера разыгралась сцена с букетом лилий, а мне был преподнесен пугающий черный цветок. Ход моих размышлений нарушает появление в лавке посетительницы. Петра Корелли в сопровождении упитанной, чинной дуэньи, как и подобает синьорине из хорошей семьи, входит под навес. Забыв о набросках и о тайнике во Дворце Воспоминаний, я слежу глазами за дочерью придворного мага. Петра подходит к прилавку с запоздалыми цветами и, краем уха слушая любезности, расточаемые хозяином, выбирает маленький букетик фиалок.

Мой карандаш сам скользит по бумаге, вычерчивая тонкие пальцы, обнимающие цветочные стебельки, изгиб кисти, изящные лунки ногтей, листья и лепестки. Темно-зеленое шелковое платье – видимо, это любимый цвет синьорины Корелли – не изобилует богатой отделкой, густые черные волосы норовят выбиться из прически, являя всему свету непокорность, но точеный гибкий стан и легкая походка по-прежнему заставляют меня любоваться каждым движением девушки.

Купив цветы, Петра с дуэньей выходит на площадь. Проходя мимо храма, она поворачивает голову, чтобы поклоном почтить святое место, но получается, что, кланяясь статуям валькирий, украшающим вход, она кланяется заодно и мне, сидящему на ступенях. Я тут же вскакиваю и отвечаю на поклон. Пухлая дуэнья неодобрительно щурится, но Петра при виде меня улыбается широко и приветливо. Я вдруг понимаю, что теплый свет ее зеленых глаз затмевает грубость черт лица, и оно уже не кажется столь некрасивым и тяжеловесным.

– Маэстро Френи, – голос Петры чуть насмешлив, но столь же приветлив, как ее глаза и улыбка, – ты, вижу, времени не теряешь, – она указывает на блокнот и карандаш в моих руках.

– Синьорина Корелли, – я снова кланяюсь и делаю несколько шагов вниз, чтобы оказаться рядом с ней. – На самом деле пока не маэстро, – честно признаюсь я. – Я только ученик. Мне еще предстоит вступить в гильдию, когда уплачу взнос.

Дуэнья при этих словах презрительно фыркает, что вполне понятно: вступительный взнос в гильдию живописцев составляет достаточно солидную сумму, и то, что ее у меня нет, говорит не в мою пользу. Петра и ухом не ведет на звуки, издаваемые своей провожатой.

– Значит, у тебя еще все впереди, – великодушно замечает она.

– А вы часто гуляете здесь по вечерам, синьорина? – спрашиваю я с тайной надеждой.

– Навещала свою старую кормилицу, живущую неподалеку, – отвечает Петра. – Решила заглянуть по случаю в цветочную лавку. Говорят, здесь всегда самые красивые цветы, которые даже к вечеру не вянут. Хозяин хвастал, что сам дон Федерико де Пальмароза покупает его лилии.

Она загадочно улыбается. В этой улыбке содержится намек на услышанную от цветочника сплетню о букете, подаренном князем дочери эльфийского кузнеца. На полных губах дуэньи расцветает саркастическая усмешка. Я молчу, распространение слухов больше подходит Амедео Синьори. Вместо ответа я вырываю из блокнота лист с только что сделанным наброском рук Петры, держащих фиалки, и с поклоном протягиваю собеседнице. Но она вместо того, чтобы взять рисунок, вдруг ловко выхватывает у меня блокнот.

– Давно мечтала ознакомиться с твоим творчеством, маэстро, – с озорной улыбкой говорит Петра, перелистывая страницы в обратном порядке. – Я видела, ты рисовал то, как мы играли в мяч, задравши юбки. О! – она доходит до той страницы, где изображена купающаяся нимфа. – А здесь юбки вовсе нет, как другой одежды, и лица.

– Разумеется, – соглашаюсь я, скромно опустив глаза.

– Зато все остальное нарисовано так подробно, – Петра боязливо оглядывается на площадь и поднятым плечом прикрывает блокнот от взгляда стоящей сзади дуэньи.

– У меня хорошая память, – все так же не поднимая глаз, объясняю я.

– Я это заберу, – строго молвит она, и между ее бровей появляется грозная, как у валькирии, складка.

– Пожалуйста, – соглашаюсь я и добавляю с хитрой улыбкой. – Я себе еще нарисую.

Петра в ответ взирает на меня сначала оторопело, потом с усмешкой качает головой и перелистывает страницу.

– Оставь, – отказывается она и забирает тот рисунок, который я предложил в дар первоначально. – Настоящее искусство должно быть неповторимым.

Я смотрю ей вслед, пока она не сворачивает в переулок, ведущий к Понте де Соле. Потом поворачиваюсь к приоткрытой двери храма.

– Ну и чего теперь прятаться, когда я знаю, что вы здесь и что это вы?

Из приоткрытой створки выглядывают два молодых эльфийских лица. Вид у братьев Белаква немного виноватый. Марко и Неморио молча переглядываются и пожимают плечами.

– Телохранители, – фыркаю я, вспоминая, как Собиратели похитили меня на глазах у Неморио.

Эльфы снова пожимают плечами. Теперь их ясные светло-голубые глаза улыбаются лукавой улыбкой.

– Это правда, что дон Федерико оказывал знаки внимания нашей сестре? – вопрошает Марко.

– И подарил ей цветы на этом самом месте? – добавляет Неморио.

– На этом самом? – с демонстративным недоумением оглядываю церковный порог. – Не припомню такого. И вообще лучше спросите у нее самой. А откуда вы взялись, словно из-под земли?

– Как раз из-под земли и взялись, – теперь Неморио улыбается не только глазами. – Здесь повсюду подземные ходы. В Чезониа их больше, чем где-либо в Деции.

– Тише ты, это секрет, – фыркает Марко, и братья возятся в дверях, шутливо толкая друг друга.

Я же привстаю на ступеньку повыше, чтобы лучше видеть открывающийся с верха лестницы вид на близлежащие улицы и крыши домов вокруг. «Большинство подземных ходов сходятся к некрополю де Пальмароза, – вспоминаю я слова Оттавио Карбони, – входы в них запечатаны магией или под охраной».

Перечисляя работы Филиппо Конте, которые тот выполнял для дона Карло, маэстро Карбони упоминал росписи на саркофаге в княжеской гробнице. Унианские камеи, украшенные живописными миниатюрами. Я оставил осмотр некрополя, как самого труднодостижимого места в палаццо, напоследок. Возможно, я ошибся. Куда, как не в подземную усыпальницу, хотел пробраться Реджино Тоска, когда блуждал той ночью по коридорам и тайным ходам Дворца Воспоминаний? И куда собирались проникнуть наемники, помешавшие его планам?

– А у кого бы мне найти чертежи подземных ходов Деции? – спрашиваю я у эльфов.

***

– Первая дверь справа после смотровой площадки, – Неморио указывает нужное направление рукой. – Это книжная лавка. Хозяина зовут Чиро Галерани. Скажешь, что тебя прислал маэстро Оттавио, и он найдет тебе нужные планы подземных коммуникаций.

Мы стоим в начале Понте де Соле со стороны Чезониа. Несмотря на вечернее время, торговля на мосту идет все еще бойко, и от пешеходов вокруг негде яблоку упасть.

– А сами чего же не пойдете со мной? – удивляюсь я.

Братья Тицианы пожимают плечами и переглядываются, на сей раз хмуро.

– Вот он, – Неморио кивает на Марко, – заигрывал с дочерью Галерани. Тот сказал, чтобы эльфийского духу рядом с его Марией не было. Так что мы лучше подождем здесь.

Вид у обоих Белаква расстроенный, но пресловутая эльфийская гордыня придает их чертам надменный вид и заставляет высокомерно вскинуть подбородки. Деция город свободный и вольнодумный, но предрассудки из людских умов не вытравить даже здесь. Понимающе киваю и вдруг чувствую неуловимо легкую руку на своей одежде там, где к поясу пристегнут кошелек.

Кто-то, находящийся рядом, делает вид, что просто задел меня в толпе, проходя мимо. В детстве мне и самому случалось так делать, я даже и сейчас не потерял этот навык, поэтому легко узнаю другого вора. Делаю вид, что поглощен разговором с эльфами, расслабляюсь, а потом быстрым движением перехватываю руку ловкача выше кисти.

Пойманная рука дергается, пытаясь вырваться, я демонстративно подношу ее к глазам. В моих пальцах тонкое нежное запястье. Девушка яркой южной красоты изумленно распахивает глаза, когда я другой рукой подхватываю кошелек, который она проворно сбрасывает под ноги. Воровка одета по-мужски, но ни грубая шерстяная куртка, ни небрежно накинутый на одно плечо короткий плащ не скрывают стройный стан и пышную грудь.

– Ну, и как же это называется, синьорина? – спрашиваю я, помахивая в воздухе ее ладонью. – Если не умеешь, так не берись.

– Уж извини, – неудачливая похитительница пожимает плечами, но ничуть не выглядит смущенной и улыбается мне лучезарно и обезоруживающе. – На самом деле я просто хотела познакомиться, но не знала как. Девушке ведь не пристало делать первый шаг, – ее густые, красиво загнутые вверх ресницы, застенчиво опускаются, и кажется, что их движения поднимают ветерок. – Я Долорес, можно Лола. А ты Давиде Френи, так? Слышала, тебе нужны натурщицы.

– От кого же? – удивляюсь я, но не могу не улыбнуться в ответ такой смелой и дерзкой красоте.

– От маэстро Синьори, – ее скромно опущенный взгляд искрит лукавством. – Он говорил, ты большой талант.

– Он не мог такое сказать, – усмехаюсь я, продолжая удерживать ее за запястье. – И платит он гораздо больше, чем я могу. Но если правда хочешь позировать, так и быть, загляни во Дворец Воспоминаний с черного входа и спроси маэстро Бенвенуто Донни. Это мой учитель. Ему тоже нужны модели.

– А тебя я там увижу? – интересуется Долорес.

– А как же, – усмехаюсь я, отпускаю ее руку, достаю из кошелька и протягиваю ей серебряный децин. – Держи, а то вдруг захочешь познакомиться с кем-нибудь еще, и тебе отрубят руку за воровство.

– Теперь тебе придется меня нарисовать, – Долорес игриво прикусывает монету жемчужно-белыми зубами и прячет ее в карман. – Я ведь не попрошайка и милостыню не беру.

Молвив так, она кланяется эльфийским братьям, одаривая их на ходу еще одной сияющей дерзкой улыбкой, и исчезает в толпе.

***

Не знаю, сколько Хранителей в Деции, но имя Оттавио Карбони открывает все двери, словно оно само, а не предмет, спрятанный под моей одеждой, и есть волшебный ключ. В палаццо я возвращаюсь со свернутыми трубкой пергаментами чертежей под мышкой. Вечер уже сгущает тени на пьяцца Альба. Эльфы доводят меня до ворот и исчезают в толпе горожан, но я почему-то все еще чувствую, что за мной наблюдают.

Ощущение взгляда, направленного в спину, исчезает, когда я вхожу во внутренний двор. Он совсем затенен, почти что погружен в темноту, зато полон прохлады, которую сохранили каменные стены и плиты. На верхней галерее, опоясывающей второй этаж, слышны голоса, ведущие какой-то серьезный и оживленный разговор. Мадонна Лавиния, князь Федерико и мой учитель договариваются о чем-то. Я вижу, как Бенвенуто раскланивается с хозяевами и направляется к двери в гостевое крыло, но, взбегая по лестнице, чтобы догнать его, сталкиваюсь со спускающимся во двор Федерико.

– Эй ты! – князь резко оборачивается, когда я, торопливо кланяясь, пробегаю мимо. – Френи! Постой минуту и поговори со скромной особой хозяина дома.

Вид у Федерико надменный, но какой-то нерешительный. Я снова кланяюсь, остановившись на ступеньке рядом с ним, уже почтительнее, и нерешительность проступает на гордом лице князя еще заметнее.

– Ты, – он сглатывает и понижает голос, – и синьорина Белаква…

Федерико замолкает, не зная, как продолжить, но смысл его вопроса вполне очевиден.

– Что, ваша светлость? – я устремляю на него большие наивные глаза, наслаждаясь его замешательством.

Федерико недовольно дергает волевым подбородком, рассерженный моей непонятливостью.

– Вас все время видят вместе на улице, – теперь в его высокомерном тоне отчетливо слышны нотки ревности; я прячу улыбку и снова хлопаю глазами. – Это не совсем прилично. Тем более ты человек, а она эльфийка. В моем доме, в присутствии матери и сестры я не потерплю вольного поведения.

– Разве Деция не оплот вольности? – замечаю я вполголоса.

– Что? – восклицает Федерико, возмущенно вспыхивая оттого, что я осмеливаюсь ему дерзить.

– Ничего, ваша светлость, – я тут же иду на попятный и снова кланяюсь, уже с трудом сдерживая смех. – Я провожал синьорину Белаква в ее походах к больным. Она навещает бедняков, которые не могут заплатить лекарю. Обычно с ней ходят братья, но в тот раз они помогали отцу в кузнице с моим орнитоптером.

– Ах, крылья, – кивает Федерико с облегчением, явно относящимся не к изготовлению летательного аппарата. – И куда ты ее провожал?

– В Руджеро, – объясняю я. – Это плохое место для честной женщины. Уж лучше пусть ее там видят со мной, чем одну. Ведь это опасно.

– Ну, да, – сбивчиво отвечает Федерико и краснеет, как в прошлый раз в цветочной лавке. – Я просто… Ну, хорошо, Френи, спасибо. Иди уже.

Он торопливо отмахивается, словно это я задерживаю его, а не наоборот, и сбегает по лестнице вниз. Я же бегу наверх. Бенвенуто, как оказывается, ждет меня, сидя на массивной дубовой скамье у стены. Такие же стоят в приемной для просителей, ожидающих аудиенции у князя.

– Вам нехорошо, маэстро? – сразу спрашиваю я, видя, что Бенвенуто дышит тяжеловато и сжимает в кулаке скомканный платок, которым вытирает пот со лба.

– Не больше обычного, – сварливо отрезает учитель и отмахивается. – Не приставай. Что это у тебя?

– Планы городских подземелий, – объясняю я приглушенным голосом и сажусь поближе к нему на скамью. – Кажется, я понял, где нужно искать.

– Это позже, – Бенвенуто кладет руку мне на плечо и показывает движением бровей, что не стоит разговаривать на эту тему на галерее. – У меня есть ответственное поручение для тебя. Портрет княжны Беатриче закончен, как ты знаешь. Мадонна Лавиния осталась им полностью довольна. Теперь настало время предъявить его тому, кому он предназначен. Для этого мессир Амброзио поедет в Дуополь к королю Гвидобальдо. Но есть и другая сторона в этом деле.

Тут учитель оборачивается к проему открытой двери, чернеющему справа, и я понимаю, почему не следует вести разговоры о карте Хранителей. Тонкая девичья фигурка в светлом платье появляется на пороге. Я привстаю со скамьи и кланяюсь, узнав Беатриче, но юная княжна жестом просит меня сесть обратно и робко улыбается Бенвенуто, как бы предлагая продолжать.

– Портрет нашей молодой госпожи покажут дону Сантино, возможному жениху, – Бенвенуто ободряюще улыбается девушке в ответ, – и он сможет составить мнение о том, нравится ли ему невеста. Справедливо будет, если и сама мадонна Беатриче сможет взглянуть на жениха, если у нее тоже будет его портрет. Кто, как не ты, мог бы нарисовать дуополитанского принца достоверно и правдиво? Княжна просит тебя быть ее глазами, отправиться в Дуополь вместе с мессиром Амброзио и нарисовать для нее Сантино дель Маре.

– Я буду безмерно благодарна вам, синьор Френи, – смущенно краснея, говорит Беатриче и добавляет очень тихо: – Только чтобы матушка не узнала.

Она снова смотрит на Бенвенуто взглядом, ищущим поддержки, и маэстро отвечает нежной улыбкой, какой отец мог бы улыбаться дочери.

– Уверен, княгиня даже не знает о моем существовании, – улыбаюсь и я.

– Вот видите, он согласен, он добрый, – весело говорит Бенвенуто девушке.

– Очень добрый, – благодарно шепчет Беатриче, кивает нам обоим и поспешно удаляется.

– Бедное дитя, – вздыхает мой учитель, глядя, как она идет по внутреннему коридору в сторону хозяйских покоев дворца. – По мне, так она еще слишком молода для всей этой свадебной свистопляски, но у правителей и знати свои брачные резоны. Княгиня спешит, ее уведомили, что из Ромии с визитом прибудет маркиз де Равенна, знаменосец триединой церкви со своей супругой и целой свитой сопровождающих. Гонфалоньер человек абсолютно пустой и бесполезный, хотя и представительный с виду, но, думаю, мы оба знаем, кто окажется в этой его свите. Лучше будет, если капитан Тоска не застанет тебя по приезде в Децию. Поэтому ты поедешь в Дуополь с Амброзио Корелли. Проследишь, чтобы он берег портрет, как зеницу ока.

Идея учителя заставляет меня улыбнуться, но вслед за тем на ум приходят тревожные мысли.

– А если пока я буду в отъезде, Тоска меня опередит и заберет карту? – спрашиваю я шепотом.

Бенвенуто качает головой.

– Ты же сам говорил, – отвечает он, придвигаясь ближе, – ему важно, чтобы подмена карты осталась незамеченной. Без тебя он не сможет этого сделать. Поезжай, развлекись и поиграй у него на нервах.

***

Я знаю немало людей, настроенных мистически, тех, кто считает, что боги или магия говорят с ними, предупреждают, являют знаки и указывают путь. Они во всем видят веяние магических сил, совпадения, предопределения и прочие волнующие воображение вещи. Я скрытый антимаг, и тайные движения волшебства в моем присутствии замирают. Поэтому ничего мистического со мной обычно не случается. Ни явлений святых, ни видений, за исключением разве что яркого сна о родителях, посетившего меня на пороге смерти, и того непонятного предсказания, которое уличная прорицательница Аспазия передала через меня для Реджино Тоски.

Тем не менее в ночь накануне поездки в Дуополь я вижу сон. Путаный, обрывочный, мало похожий на вещий, но столь же мало похожий на мои обычные яркие, но лишенные смысла сновидения. Мне снится книга в потрепанном переплете из коричневого сафьяна. Она лежит на столе в полутемной комнате и полна пестрых иллюстраций, обрамленных в затейливые орнаменты, где стебли и листья растений переплетаются с таящимися в них фигурами животных. Я силюсь разглядеть подробности, но страницы шелестят на неощутимом ветру, трепеща, словно я сам переворачиваю их взглядом.

Когда я подхожу ближе, книга меняет свой вид. Все яркое оформление куда-то исчезает, теперь передо мною томик в простой обложке из темно-лилового бархата, а пергаментные листы вместо иллюстраций заполнены строками текста. Черные чернильные буквы, сложенные в слова, рядами устремляются куда-то в темноту, и разглядеть новую книгу так же сложно, как прежнюю. Но она говорит со мной, вещает вслух женским голосом:

– Путь отмечен картой, найти которую непросто, а место закрыто на замок, замкнутый на три оборота ключа.

Я узнаю слова, слышанные мною от Оттавио Карбони. Туманные указания во сне кажутся удивительно ясными и значимыми, мне нужно лишь вслушаться в них, чтобы понять. Но понимание ускользает, и я раздраженно замечаю:

– Ключ, который мне дали, не открывает никакой замок. Он ложный.

– Так ли это? – возражает голос книги, слова на ее страницах расплываются, лишь только я пытаюсь вглядеться в них под тем или иным углом.

Тогда я вынимаю из кармана Глаз истины и смотрю сквозь него, как сквозь лупу, приложив волшебное стекло к левому глазу. Книга снова меняется, на ее скромной обложке проступает золотой узор, а страницы искрятся снежной белизной, заполненные новым текстом.

– Все не то, чем кажется, – удивляюсь я.

– Ты уже не раз это видел, – соглашается книга, и вместо нее я почему-то вижу Терцию, стоящий у воды Магна-канале палаццо Ринальди.

Коридоры палаццо, лестницы, анфилады комнат тянутся передо мною, пока не упираются в резной шкаф на высоких ножках. Это место, в котором вор Николо исчез с глаз удивленных обитателей дома, успеваю понять я, прежде чем снова возвращаюсь в сумрак комнаты, где на столе лежит книга.

– Зачем я был в Терции? – спрашиваю я.

– Зачем он был в Терции? – вопросом на вопрос отвечает книга. – Все не то, чем кажется.

– Ну да, – раздраженно вздыхаю я; то, что я никак не могу пробиться сквозь стену слов, отделяющих меня от разгадки, злит. – Карта там, где я думаю? В некрополе, в усыпальнице дона Карло де Пальмарозы?

– Путь отмечен картой, найти которую непросто, а место закрыто на замок, замкнутый на три оборота ключа, – повторяет книга, и я злюсь еще больше.

– Я это уже слышал! Зачем ты вообще со мной говоришь, если не помогаешь? Раз не хочешь показать карту, покажи хотя бы замок, чтобы я знал, что хоть он настоящий.

Женский голос в полумраке издает, как мне кажется, лукавый смешок. Страницы шевелятся под моим взглядом, и между ними вдруг показывается нечто, отдаленно напоминающее навесной замок. Он из темного, не дающего блеска металла, узкий, продолговатый и покрыт черными отверстиями скважин. Я не успеваю их сосчитать, страницы переворачиваются, и все перед моими глазами – книга, стол, на котором она лежит, комната, даже самый воздух в ней – начинает расплываться. Я просыпаюсь внезапно от того, что чья-то рука крепко трясет меня за плечо.

– Ты чего дерешься, Френи? – одна ладонь Сандро лежит у меня на плече, другой он прикрывает правый глаз. – Сам же просил растолкать на рассвете. В следующий раз пришлю Веккьо, колоти лучше его, он простит.

– И ты прости, – я отмахиваюсь от его обид, сажусь на кушетке и спускаю ноги на пол. – Помнишь Стефано, поэта и сочинителя, которого мы знали в Септиме еще детьми? Он говорил, что многие из своих стихов и сюжетов видит во сне. В одном восточном трактате по медицине написано, что так случается, когда засыпаешь не до конца. Тогда какая-то часть мозга бодрствует, и человек даже во сне продолжает обдумывать то, что его волнует.

– Тебя волнует, как набить мне морду? – недовольно вопрошает Сандро и всматривается в мое еще полусонное лицо с подозрением. – Что вообще опять на тебя накатило с утра?

– Думаю, я тоже не до конца заснул, – я иду за ширму, где на краю медной ванны стоит наполненный Веккьо с вечера кувшин воды и умывальный таз. – Помнишь тот случай в Терции с поимкой вора в палаццо Ринальди?

– Вино, которое мы отхватили, было хоть куда, – одобрительно хмыкает Сандро. – Хотя парня мы так и не поймали. Но и сам он ничего не смог взять.

– Николо, так его звали, – я лью воду в таз, стягиваю рубаху и плещусь, обтираясь до пояса, – забрал с собой некую книгу, как утверждал мажордом, неприличного содержания. Тогда я не придал его словам значения, но сейчас думаю, что случилось все неспроста. Ради книги кража и затевалась. Мы тогда с Веккьо впервые встретили Тоску. Ночью на площади. Зачем он приезжал в Терцию и какие дела вел с брави Франкетти?

– Да мало ли какие у этого змея могут быть гнусные делишки? – мой друг хмуро косится на рисунки, все еще висящие над камином, с портретами того, кого иначе как «змеем» он не называет.

– Его главное дело – поиск Изначального родника, – замечаю я, вытираясь заботливо оставленным Веккьо полотенцем. – Маэстро Карбони сказал, что у Хранителей была книга о Роднике, которая потеряна. Что, если это была та самая книга? Николо мог выкрасть книгу для Тоски, или же для Собирателей, а Тоска узнал о ней и перехватил.

– Тогда Николо мы больше не увидим, – мрачно замечает Сандро, потом озадаченно скребет бритый затылок. – Так ты что, все это во сне надумал? Нет бы отдохнуть путем.

Я выхожу из-за ширмы, и он подает мне извлеченную из платяного сундука чистую рубаху.

– И не только это, – прежде чем нырнуть головой в расстегнутый ворот, я кручу в пальцах ключ, свисающий с цепочки у меня на груди. – Я видел во сне замок, – Сандро изумленно ахает. – В этом ничего удивительного нет, Перегрино. Я много думал о его возможной конструкции, а во сне размышления оформились окончательно, и мозг выдал результат в виде сновидения. Замок открывается не одним ключом. «Замкнут на три оборота». Не оборотов три, а три ключа. И мой только один из них.

– Да я лучше буду страдать бессонницей! – заявляет Сандро. – Ты так совсем спятишь с этими сказками чудика Оттавио. Где же взять остальные два ключа?

– Если бы только их, – вздыхаю я, завязывая тесемки на вороте рубашки. – Чтобы разобраться во всем, нужна книга, а она, наверное, у Тоски. У книги три слоя: наружный, который видят все и который позабавил мажордома палаццо Ринальди, внутренний, открывающийся с помощью магии, и скрытый, который можно увидеть после того, как магией откроешь внутренний. Тоска может увидеть его сквозь очки, а я Глазом истины. Уверен, он не нашел третий слой, иначе давно уже добрался бы и до карты, и до ключей, и до замка.

– И как же быть без книги? – вопрошает Сандро, а я сажусь на кушетку и начинаю обуваться. – Вряд ли ромийский аспид тебе ее подарит на день рождения.

– Если надо, обойдусь без нее, – с полной уверенностью в своих силах возражаю я и тянусь за курткой. – Решение придет, я с ним не тороплюсь. Я ведь не обещал Хранителям, что поднесу им Родник, точно голову убитого дракона. Зато я обещал Бенвенуто поехать в Дуополь и обещал прекрасной деве добыть ей жениха. Или, во всяком случае, его портрет.

– Это дело святое, – кивает Сандро с улыбкой. – Беатриче, она… ну, не скажу, что сладкий кусочек пирога, но все-таки заслуживает знать, что ее ожидает, – при мысли о свадьбе, даже о чужой, он скорбно вздыхает. – А тебе уж пора сменить модель, а то я сам скоро начну рисовать эту заносчивую рожу, помилуйте меня Великие Трое!

– Вот, кстати.

Я вспоминаю, что никому еще так и не похвастал своим маленьким успехом. Тот потертый блокнот, который я прикарманил в ромийской деревушке у Солдата Солнца, все это время хранился в моем нагрудном кармане, словно портрет, выполненный с натуры, оказался чем-то слишком личным. Тем самым, о чем, как говорил Оттавио Карбони, не рассказывают и друзьям. Спохватившись, я кладу свой трофей на кушетку рядом с присевшим на край Сандро, ожидая новой порции недовольства или скользких шуточек. Но мой друг только покачивает головой и двигает бровями, рассматривая нарисованное.

– Бенвенуто трижды прав, – наконец говорит Сандро серьезно, без своих обычных подковырок. – Ты смотришь как-то иначе, чем другие. Надо же, какой он у тебя получился, – он неопределенно поводит бровями. – Беззащитный, что ли? Никогда бы не подумал.

Я вспоминаю тот момент, когда Тоска на моих глазах убил стражника, и невольно ежусь.

– Беззащитный? – повторяю я с удивлением, в который раз вглядываясь в рисунок. – Не знаю. Честно сказать, я не анализирую, когда рисую. Просто вижу и переношу на бумагу или холст. А что получается в итоге, зависит уже не от меня. Словно мою руку направляет сердце, а не голова.

– Что-то мне боязно подумать, каким получится принц для Беатриче, – замечает на это Сандро.

– Она заслуживает правды, как ты сказал, – отвечаю я, засовываю блокнот обратно в карман на груди и застегиваю куртку. – Поездка займет меньше времени, чем обычно. Мессир Корелли откроет портал, чтобы сократить путь. Но ты все равно в мое отсутствие должен присматривать за учителем.

– Буду, раз должен, – кивает Сандро, потом долго молча смотрит на меня, прежде чем снова заговорить. – Кстати, ты не первый раз об этом просишь. Маэстро взрослый человек, это он всегда присматривал за нами, как ты выражаешься. Почему теперь присматривать надо за ним?

– Потому, что надо, – отвечаю я беспечным тоном и улыбаюсь безмятежно. – И потому, что ты обещал.

Оттавио не ошибался, когда говорил, что даже друзьям можно рассказать не все. С тех пор, как Сандро узнал, что я антимаг, у меня будто гора свалилась с плеч, а он больше ни разу не упоминал об этом, словно речь была о невинной шутке. Но о том, что происходит с Бенвенуто, я рассказать не могу. Только не лучшему другу, не Веккьо, не нашим феечкам. Я не хочу, чтобы и они чувствовали беспрестанную ноющую боль, которая давно уже живет у меня в груди.

– И еще присмотри за Тоской по возможности. Если ты будешь при деле, Перегрино, тогда остальным не придется присматривать за самим тобой, – говорю я на прощание.

***

Реджино Тоска.

Солнце мелькает в листве придорожных деревьев, сквозь закрытые веки я чувствую игру света на лице. Стук колес убаюкивает, противиться нет сил, и я подремываю, откинувшись на сиденье кареты. Легкий шелест карандаша по бумаге слышен по ту сторону окна. Приоткрыв глаза, я вижу едущего рядом с каретой всадника на низкорослой и спокойной рыжей лошадке. Тана Дзолла, одетая в дорожную мужскую одежду и черную войлочную шляпу с опущенными полями, пустив лошадь шагом, рисует в своем блокноте, склоняясь в седле. Чувствуя мой взгляд, она вздрагивает и поправляет вьющийся локон, выбившийся из-под шляпы, но своего занятия не бросает.

Художница лишь изредка отдыхает от верховой езды, присаживаясь на передке кареты рядом с кучером, большую часть пути она едет вместе с конным эскортом, растянувшимся по дороге почти на четверть мили. Для девушки Тана очень уверенно держится в седле. Очевидно, что девчонка не понаслышке знает бродячую уличную жизнь и для своих лет нахлебалась достаточно. Она, конечно, не потаскуха, но и не садовый цветочек. Я отослал письмо своему агенту в Деции с приказом не спускать глаз с еще одного молодого живописца, который скоро появится в мастерской Донни. Друг другу я своих людей, конечно, не представлю, так удобнее. Разделяй и властвуй.

Правым плечом я чувствую тяжесть, и, скосив глаза, вижу прикорнувшую на нем прелестную женскую головку. Мадонна Чечилия, супруга знаменосца триединой церкви, дремлет рядом на сиденье. Красавица во цвете лет, белая, как сливки, пышная, как сдобная булочка, глупая, как гусыня, напоминает мне золотую рыбку из садового фонтана своими пухлыми губками. Ее роскошные белокурые локоны заплетены во всевозможные косы и убраны в замысловатые узлы вокруг чистейшего лба. Представить страшно, сколько времени служанки потратили для того, чтобы эта сложная прическа потом примялась в дороге.

Молодая дама привыкла к роскоши, к праздности и лени, она кажется неприспособленной даже для такой обыденной вещи, как переезд из Ромии в Децию. Одежда для путешествий – темно-синее платье из тонкой шерсти и бархатная накидка – тоже не отличается простотой и скромностью. Да и украшений на мадонне Чечилии надето слишком много, любоваться ими сейчас явно некому: ее муж, маркиз Ламберто де Равенна, сын покойной Розамонды де Равенна Тоска, младшей сестры Лаврентия, его любимый племянник, аристократично похрапывает на противоположной скамье.

Сей сорокалетний отпрыск виднейшего из семейств Ромийской области появился на свет главным образом для того, чтобы пробуждать во мне низменное чувство зависти. Не наличием у него красавицы жены на семнадцать лет его моложе, но тем, что ему поручена должность, с которой гораздо лучше справился бы я сам. Рослый, плечистый, исполненный благородной стати маркиз представляет собой образчик рыцарственной мужественности и превосходно смотрится в вороненых доспехах с выгравированным на нагруднике гербом Верховного Иерарха – Крестом Молний. На этом его военные таланты и исчерпываются, а умственные способности и подавно. Тем не менее, выбирая между законным племянником и тайным сыном, Лаврентий предпочел сына сестры внучатому племяннику. Распределяя обязанности, он рассудил, что я успешнее плету интриги, а де Равенна машет мечом. Спорное утверждение, но, когда оно исходит из уст главы церкви, особенно не поспоришь. Поэтому мне приходится мириться с наличием главнокомандующего-глупца и с необходимостью сопровождать его в гости к правителям Деции.