Читать книгу Солнце в груди. Стихотворения - Вера Петровна Дмитриева - Страница 6
Написано в 2017 году
ОглавлениеНевечерний Свет
На дворе тепло и сыро,
ночь прошла не зря.
Где-то там, на кромке мира
теплится заря.
И струится ненапрасный
в душу много лет
Свете тихий, Свете ясный,
Невечерний Свет.
С ним спокойнее и легче,
и не давит крест,
тот, что лег тебе на плечи,
и «свинья не съест».
В жизни темной и ненастной
защитит от бед
Свете тихий, Свете ясный,
Невечерний Свет.
Время вздрогнет, и качнется
век, а, может, час.
Все пройдет и все начнется
заново для нас.
Мир уйдет хмельной, опасный.
Вспыхнет нам в ответ
Свете тихий, Свете ясный,
Невечерний Свет.
Перед молитвой
Минута тишины перед молитвой —
в пустыне освежающий глоток,
чтоб страсти притупить – они как бритвы —
и праздных мыслей оборвать поток.
Минута тишины перед иконой —
от вздоха заволнуется свеча,
И кто-то утешительно-знакомый
застынет в ожиданье у плеча.
А мне опять страдающей и грешной
мирское благо видится, маня.
Гордыня говорит, что мир, конечно,
вращается вокруг одной меня.
Тщеславия змея сидит глубоко,
ну, как ее, проклятую, убить!?
И трудно мне Всевидящего Бога
сильней себя и ближних, возлюбить.
А Он прощает все мои дерзанья,
не попускает в мир идти с сумой.
И все отодвигает наказанье,
надеясь на свободный выбор мой.
Ждет, что я стену гордости порушу,
сведу к Нему земное бытиё,
отдам ему и творчество и душу,
и скудное имение своё.
Спасенье: нанизав слова, как бусы,
увидеть свет небесного огня,
всем сердцем молвить: «Господи Иисусе
Христе, Сын Божий, Ты помилуй мя!».
День каждый – искушение большое:
в беде и в счастье не терять лица,
но главное – молиться всей душою,
и больше жизни возлюбить Творца.
Тихий ангел
Вновь апрель горит, как факел
рано-рано за окном.
Тихий ангел, светлый ангел
тронул ласково крылом.
Разбудил тихонько душу,
на молитву рядом встал.
Боль житейская все глуше,
глядь, и мир в душе настал.
Не сидится нам на месте,
гонит суета сует,
Но душой всегда мы вместе,
Тихий ангел, добрый свет.
В сердце жесткий лед растаял,
пелена опала с глаз.
Тихий ангел, добрый ангел
он надеется на нас.
Туринская плащаница
Там, где белое – там черное.
Там, где черное – там белое.
Негатив на плащанице,
то Его священный лик.
Никакая реконструкция,
даже самая умелая,
не заменит образ царственный,
что из вечности возник.
Все по замыслу великому,
не случайно, не бессмысленно,
провидением Божественным
это чудо нам дано.
Не икона рукотворная,
и не книга рукописная,
а безмолвное свидетельство
Воскресения оно.
Будто в кокон упаковано
тело на кресте распятое,
а душа Его нездешняя
и свободна, и легка.
Эти пелены печальные,
как Евангелие пятое.
Кровь невинно осужденного
к нам взывает сквозь века.
Букет в домашнем иконостасе
Зимние ночи, воют метели,
тихо в душе, будто времени нет.
Ветки березы, вербы и ели,
свечка пасхальная – чудо-букет.
И благодать от букета простого,
он говорит о спасенье со мной.
Кажется, собрана слава Христова
в символах жизни Господней земной.
Веточка ели моя от вертепа,
в храм приносимого на Рождество,
верба – не пальма, но ею воспето
в Иерусалиме Его торжество.
Ветка березы напомнит схождение
Духа Святого и Троицы день,
красная свечка – Его воскресенье —
радость, любовь и надежда людей.
Непостижимо, но глядя на ветки,
будто читаю я Новый завет.
Птицей душа вылетает из клетки
дел и сует, и стремится на свет.
«Господи, что там, за горизонтом…»
Господи, что там, за горизонтом,
За чертой земного бытия?
Вечный, упоительный ли сон там,
утреня, вечерня, лития?
Голоса невидимого хора,
ангелов сияющий полет,
и страстей озлобленная свора
там меня не тронет, не найдет?
Нет, такой не заслужила доли!
Что же будет с грешною душой?
Все по вере, и по Божьей воле!
Может, труд тяжелый и большой
выпадет душе по приговору
страшного последнего суда?
И катить я буду камень в гору,
вечно буду с ним туда-сюда.
Ну, а может, грязную работу
мне поручат, небо подметать,
если вдруг небесную природу
кто-то вдруг посмеет загрязнять.
Может, бросят в топку мирозданья,
заслужила, что теперь гадать!
А тогда лишат меня сознанья,
или с ним мне суждено страдать?
Господи, что там, за горизонтом,
за чертой земного бытия?
Буду ли заоблачным красотам,
Райским кущам радоваться я,
или…
Будто голос чей-то слышу:
«Все зависит от тебя, поверь!
Все по Божьей воле будет, свыше,
и по вере собственной твоей».
«Жарко. Душа томиться…»
Жарко. Душа томиться,
словно заварка чая
в чайнике под тряпицей.
Дождик плеснул случайный
на сковородку асфальта —
стало как в бане сыро.
Дней разноцветная смальта
тает в мозаике мира.
Разное время суток,
разное время года,
и разобрать рисунок
может ли кто угодно?
Только с небес взирая,
можно окинуть взглядом
мир без конца, без края,
и увидать… кто рядом.
Две Марии
Двенадцать лет. Нам кажется так рано
невинных дев в мир суетный зовут.
И в храм души одна идет из храма,
другая из семьи уходит в блуд.
Одна Мария, нам родив Спасенье,
осталась безневестной навсегда.
Другая средь разврата и веселья
ребенка не имела никогда.
Одна послушна Божьему веленью
жила, страдая, сына возлюбя.
Другая лишь страстей преодоленье
поставила задачей для себя.
Но были обе избраны Марии,
чтобы явить смирения пример.
И души их высоко воспарили
в обители святых небесных сфер.
Мария—дева, будь победным гимном,
заступницей, опорой для души.
Мария из Египта, помоги нам,
молитвой наши страсти потуши.
«Как много в жизни горестей и боли…»
Как много в жизни горестей и боли.
жестокий мир, и мы рабы его.
Нам кажется, что мы живем на воле.
Нет – каждый в келье сердца своего.
И здесь, в уединении глубоком,
закрытом от врагов и от друзей,
мы, прежде чем предстанем перед Богом,
ответим перед совестью своей.
Она всю жизнь нас мучает, тревожит,
не просто оставаться с ней вдвоем.
Она одна хранит в нас образ Божий,
пока совсем ее мы не убьем.
Разговор с духовным отцом
– Все отдай, вернется вдвое.
– Знаю, только «жаба давит».
Бес и корчится, и воет:
мол, самой ведь не хватает.
– Нужно к сирым со вниманьем
относится, вам зачтется.
Но рука, что с подаяньем
вся от жадности трясется.
Все отдай, а что отдать то?
Ни квартиры, ни участка.
Тридцать лет обновке – платью.
Может быть свое участье
и любовь отдать смогу я?
Может быть, нужны кому-то
строчки, что пишу, ликуя,
заворачивая круто?
Что еще отдать? Поищем.
Сердце? Душу? Щедрость манит!
– Ты отдай сначала нищим
ну, хотя бы, что в кармане.
«Душе моей страдающей и грешной…»
Душе моей страдающей и грешной
мирское благо видится, маня.
Гордыня одолела, мир, конечно,
вращается вокруг одной меня.
Тщеславия змея сидит глубоко,
ну, как ее, проклятую, убить!?
Как трудно мне всевидящего Бога
сильней себя, бесценной, возлюбить.
А Он прощает все мои дерзанья,
не попускает в мир идти с сумой.
И все отодвигает наказанье,
надеясь на свободный выбор мой,
что бастионы гордости порушу,
сведу к Нему земное бытиё,
отдам ему и творчество и душу,
и скудное имение своё.
Разговор с опавшим листом
Ноябрь, и лес уже линяет,
он к спячке длительной готов.
А вот Москва – она сияет
в листве и злате куполов.
Как трудно в осени ужиться,
дни пожелтевшие листать.
Тихонько на плечо ложиться
ладонь кленового листа.
– Что, друг не хочется, наверно,
в глухую зиму уходить?
– Конечно, там темно и скверно.
Там оборвется жизни нить.
– Тебе, листок пожухлый, тонкий
ожить уже не суждено.
Но не равняй нас. Душам стойким
покой не ведом. Не дано!
Придет зима, в ее блистанье
обитель снежная моя.
Зима – то время созерцанья,
и осмысленья бытия.
– А после?
– Лист, твое ли дело!
Ведь путь земной неповторим.
Как ты, мое погибнет тело,
душа не следует за ним.
– А дальше?
– Право я не знаю,
куда отправит Божий суд.
Грешна: завистливая, злая,
но мысли добрый свет несут.
Не угадать в одно касанье.
А знаешь, лист, не унывай,
лежи теперь в Святом Писанье
и Божью мудрость познавай.
***
Догорай, свеча, догорай!
Я не буду тебя гасить.
Освещать мне дорогу в рай
я не буду тебя просить.
Хоть трудна и темна тропа.
Да и в рай ли она ведет?
С неба сыпется снег-крупа,
Март-воробушек все склюет.
Есть вопросы – ответов нет,
право выбора нам дано,
обжигаясь, идти на свет,
или спрятаться, где темно.
Я не стану гасить свечу,
буду помнить всегда о ней,
по лучу ее полечу,
получу по вере своей.
***
Исцели мою душу любовью,
светом Сына заполни ее,
что взирает с надеждой и болью
на земное мое житие.
Жизнь уходит, осталось немного,
лишь в конце я увидела свет.
Говорят, что под гору дорога
после взлета бывает. Ан, нет!
В гору, в гору иду, спотыкаясь,
от мирских изнывая оков,
я тащу, упираясь и каясь,
непосильную ношу грехов.
Чьи-то беды, заботы и лица
днем и ночью мелькают, снуют.
Вся душа моя к небу стремится,
только страсти взлететь не дают.
Я люблю этот мир окаянный,
мир жестокий, лежащий во зле.
Может быть я своим покаяньем
потесню этот мрак на Земле.
Раны в сердце посыпаны солью,
чьи-то судьбы дороже своей…
Исцели мою душу любовью,
состраданьем высоким согрей.
***
Когда не ходишь в храм, пусть даже есть причина,
то кажется что ты в страну, где так темно
уехал и пропал, ведь жизнь там, как пучина,
все тянет, тянет вниз, и вот уж близко дно.
Когда не ходишь в храм и думаешь: причастье
приму когда-нибудь, но только не сейчас,
пусть в жизни горя нет, но ощущенье счастья
тебя не посетит, не явится, лучась.
Когда не ходишь в храм, а всё дела, работа,
и времени на храм и на молитву нет,
то вдруг на всем скаку тебя бросает кто-то
в смертельную болезнь или в горнило бед.
Покажется пустым мир суетный и бледный,
и деньги ни к чему, и слава быть «крутым»,
ты остановишь бег по кругу многолетний,
все, чем гордился вдруг, рассеется как дым.
И так потянет в храм, где запахи и звуки
молитвы вековой тебя приободрят.
Святых чудесный ряд, их поднятые руки
в призвании Христа тебя благословят.
И обретешь покой, надежду и отраду,
как будто не в руках горит свеча, о, нет,
а в сердце у тебя, и к Богу нет преграды,
и прогоняет тьму из сердца горний свет.
***
Открой глаза мои, Господь,
и покажи мне каждый грех.
Душа скорбит, но жаждет плоть
здесь и сейчас иметь успех,
богатство, славу, силу, власть.
Вранье, что я их не хочу.
Прости, Господь, не дай упасть,
мне праведность не по плечу.
Лукавлю я перед собой,
но содрогается душа,
что не веду духовный бой,
страстишки мерзкие круша.
Се человек
Какой Он разный на иконах:
суровый, ласковый, любой,
то скорбь в Его чертах знакомых,
то одобрение, то боль.
То радуется, то страдает,
что в ком-то веры цвет зачах,
но никогда не презирает,
и злобы нет в его очах.
Любовь читается во взгляде.
Художник нам сказать хотел:
Бог человеком стал, и ради
нас – грешных, муки претерпел.
Теперь никто сказать не вправе,
мол, Он не может нас понять.
