Читать книгу Юкагиры - В. Г. Сафронова, Вера Сафронова - Страница 3

Очаг в яранге[11] догорает,

В ночи он меркнет, как свеча,

И стрелы тусклые кидает

Из-за поникшего плеча.

А перед ним пастух понуро

Не шевельнется: все сидит,

На пламя, медленно что тает,

Печальным взглядом он глядит.

Вот, думой горькой опечален,

Прикрыл пастух свои глаза:

И по морщинистой щеке вдруг

Скатилась горькая слеза.

Вернуться, Петердэ, не время:

Сойдут большие, жди, снега.

Придет весна, и оживет все,

И зашумит вокруг тайга.

И договора срок иссякнет:

Трех весен дома не встречал.

Купец сулил – отдаст оленя,

И важенку[12] дать обещал.

А он сказал, так не обманет, —

Керетовский[13] он, местный, свой,

Когда- то был он кумаланом[14],

Купец стал, – парень с головой.

Хоть с виду маленький Потонча,

Так мал в природе горностай, —

Но он проворный, смелый, ловкий,

За ним угнаться успевай.

Так и Потонча. Как другие,

В своей яранге не сидит:

Он в дождь, пургу или морозы

По тундре ветерком летит.

Стада большие собирает,

Пушнину в город он везет.

А возвращается с товаром, —

Табак, чай, сахар раздает.

Потонча – он купец особый, —

Товар все время свой менял,

Но больше всех он по всей тундре

Пушнины доброй собирал.

Ты ездил с ним, пастух, к озерам.

Ты видел, как там, в Улоро?!

Богатых сколько там тордохов,

На сопках там белым-бело[15].

Селенья там живут небедно,

Не терпят люди там нужды:

Так разве можешь ты вернуться,

Коль руки все еще пусты?!

А время быстро улетает,

И за ярангою – пурга

Нимэдайл[16] медленно качает,

Швыряет и метет снега.

То зверем грозным зарычит вдруг,

То, словно птица, запоет,

То зашумит далеким лесом,

То речкой бурной заревет…

На полог Петердэ забрался,

И ави[17] плотно подоткнул,

И, как ребенок, зазевался,

Закрыл глаза он и уснул.

И как-то плавно, незаметно

Промчались мимо две луны.

Вот свежим ветром вдруг дохнуло;

Земли прогалины видны.

И солнце озорное встало,

Поднялось в небе высоко.

Песцы, играя, веселятся,

Сова скорей спешит в дупло.

И шапки белые едомы[18]

Уже снимают не спеша:

Свои залысины из глины

Пред небом светлым обнажа.

************************

К Потонче нынче стали гости

До вечера все подъезжать.

Один вопрос они – о гонках —

В застолье начали решать.

И вот уже давно назначен

И приз, и место, день и час.

Обратно гости разъезжались,

Как только третий день угас.

И по земле, как теплый ветер,

Уже неслась, летела весть.

И край Колымский; словно вспрянул,

Засуетился сразу весь.

К стадам своим спешит Потонча,

Велит две сотни отобрать

Голов, и важенку любую

С быком ламутским спаровать.

Был приз богат, не сосчитаешь;

Не мог Потонча больше спать:

Все думал он, кого на гонки

Погонщиком ему послать?

И, только утро наступило,

Он Петердэ искать пошел,

Его в загоне самом дальнем

Лишь только к вечеру нашел.

«Вот, ке[19], к тебе пришел, сам видишь,

Хочу с тобой поговорить

О предстоящих, знаешь, гонках,

Хочу о них вопрос решить.

Хочу тебя я, ке, отправить

На праздник нынче, в Улоро:

Я слышал, что ты гонщик славный

И что тебе не мудрено.

Коль только выиграешь приз ты,

Пять важенок тебе дарю

И им в придачу каждой в пару

Быков ламутских отдаю.

Пять важенок дает с быками,

Над чем, пастух, подумать есть;

От хитрых глаз купца Потончи

И взгляда даже не отвлечь.

Ему-то что, всегда в богатстве, —

Одет, обут и сыт купец.

Приз разум помутил, однако

Смирился хоть бы, наконец.

Так что ж стоишь, пастух, понуро,

Качаешь молча головой,

Тебе ль в новинку это дело, —

Ведь знаешь, гонщик ты лихой.

И Петердэ все ж согласился:

«Умру, – сказал: – но приз возьму

И со своим тогда я стадом

Домой к себе, дай Бог, приду!

Уже три года не был дома,

Жена давно устала ждать,

Да дети уж повырастали;

Скорей бы всех их увидать.

Коль у тебя свои олени,

То нет ни горя, ни нужды.

Нет, Петердэ, знать, не напрасно

Мечтал об этом долго ты!»

**************************

А от трескучего мороза

Уже не слышен грохот льда,

И вой пурги притих немного,

И реже стали холода.

Вздохнул тут берег веселее:

Он зашумел, ожил, очнулся,

И караван оленей длинный

К озерам медленно тянулся.

И богачи скорее ладят,

Свои жилища приезжая,

Друг друга в гости приглашают,

Тревоги все свои скрывая.

Но пересуды, разговоры,

Застолья знатных богачей,

Ребячьи игры, пляски, шутки,

И ни турниры силачей

Тут не могли отвлечь от дела

Погонщиков. Лишь только день

Забрезжит, то копытом острым

Здесь ударял о снег олень.

И вот, в упряжку запряженный,

Он несся по степи стрелою,

Клубы из снежной белой пыли

Лишь оставлял он за собою.

В той суете, на пробных гонках,

Все Петердэ лишь примерялся,

Он снег опробывал, но все же

Всех обойти он не старался.

И все давно уже судили:

«Он ждет чего-то, иль хитрит,

И от оленей не отходит,

Ни с кем совсем не говорит».

Ждал Петердэ. В изнеможенье

Он на дорогу все глядел,

Бывало, часто за холмами

Он проезжался между дел.

И, наконец-то, от Ясачной

Оленей прибыл караван.

Вот прибыл Охоноо старый, —

Он юкагирский был шаман.

И даже ноги подкосились,

Но Петердэ все ж подошел.

И Охоноо, словно друга,

Обнял его, с собой повел.

Так долго что-то говорили

И вспоминали всех своих,

Ну да и как же их не вспомнить,

Хоть столь далеких, но родных.

И Петердэ, надежды полный,

К оленям радостно бежал,

Ну а шаман стоял и молча

Снег почерневший все топтал.

И как невеселы те мысли,

Что все крутились в голове,

Но как сказать теперь, не знаешь,

Сейчас ему о той беде.

Ну что ж?! А может, еще духи

Даайыс душу пощадят,

Детей ее, совсем безвинных,

Быть может, не осиротят.

*************************

Вот утро ласково вздохнуло

И потянулось не спеша,

А ветерок его овеял

Всей свежестью, и, чуть дыша,

Он пробежался по водице,

И гладь озер чуть всколыхнул,

И, словно птица, за холмами

Он в степь куда- то упорхнул.

И солнце встало. Заиграли

Здесь зайчики средь черных луж,

А воробьишки в них резвятся

И принимают ранний душ.

И, почернев уже от злости,

Но, не желая отступать,

Земли вокруг ни даже пяди

Он не желая открывать,

Тут снег насупился. Но время

Уж радостным ручьям бежать,

И о приходе девы красной

Всех поскорей оповещать.

А солнце жарче. Припекает.

И неба ярче синева.

Уже пытается пробиться

Тут  из-под корки льда трава.

Вот от жилья дымком пахнуло:

Все суетятся у костров.

А на окраине мужчины

Тут запасли немного дров.

Ну вот веревку натянули:

А жердь немного высока,

Но пусть ее-то будет видно

И всем вокруг наверняка.

Вот три кольца уже воткнули,

Все согнуты из тальника,

А для погонщиков дорога

Так далека и нелегка.

И Петердэ чуть-чуть помедлил,

Впрягая статных бегунов.

Он на костры косился молча,

Хотя обычай и не нов.

Да, победитель должен первым

Ногою зацепить кольцо,

Вот свалят жердь, и все умчатся.

И кровь ударила в лицо.

«А если нет, вдруг не удастся

Всех обогнать?» – В глазах туман.

А за тордохом пляшет с бубном

В своих сухих руках шаман.

И солнце ярче засветило,

Вверх потянулся сизый дым,

И сорок шесть оленей встали

Пред жердью все, ну как один.

И гонщики тревожно, нервно

Все натянули постромки.

И замер Петердэ. Все смолкли:

Что слышались, как гром, шаги.

Вот богачи уже собрались,

Подняли все глаза наверх,

И дернули веревку разом,

А жердь хлестнула в рыхлый снег.

Вот все рванули. Сбились в кучу.

И ничего не разобрать:

А как борьба шла за дорогу,

В той снежной пыли не видать.

Лишь вдалеке уже виднелись,

Как будто бурые комки:

А руки вожжи натянули,

И все неслись в перегонки.

Средь них и Петердэ; но только

Оленей он своих не гнал,

И ни за кем стрелой не несся,

И никого не настигал.

Он ехал строго в середине,

Вернее места нынче нет.

А это знает каждый гонщик

И без каких-то там примет.

Все видно, – кто несется первым,

А кто давно уже отстал,

И так бороться, значит, легче,

И Петердэ об этом знал.

Лишь изредка меняясь местом,

Преодолели часть пути.

И Петердэ все примерялся,

А что там будет впереди?

Легонько вожжи натянул он,

Олени шире шаг метнули,

И, обходя упряжек строй тот,

Они вдали уже мелькнули.

Удача это или счастье?

На рысь пустить оленей рад;

Из-под копыт лишь снег искристый

Да глинистых каменьев град.

Но душу радовать так рано,

Осилив только полпути,

Все может сильно измениться,

С дороги б только не сойти.

Но вот беда. И сам он видит,

Упряжка мимо вдруг прошла.

В клубах купаясь снежной пыли,

Уже другая догнала.

Хлестнул оленей посильнее,

Упряжка вроде поползла,

Но рядом с ним, в своей упряжке,

Соперник-чукча плыл – Ланга.

Мгновение как будто вместе

Неслись. Но что произошло?

Упряжку Петердэ куда-то

С дороги влево понесло.

Олень его один свалился,

Как будто скошен наповал.

Другой, как будто бы споткнулся,

И, дернувшись, он на колени встал.

И Петердэ мгновенно понял,

Что лямка рваная в руках,

Ланга успел ее порезать?!

Сверкнули слезы на глазах.

Миг слабости он пересилил

И лямку крепче привязал,

Сел в нарты он и, оглянувшись:

«Поехали, теперь!» – сказал.

Вожжами он хлестнул оленей:

«Неситесь вы, как ураган!»

Метнулись те стрелой шальною:

«Держись теперь же, сирайкан[20]».

Поднявшись на ноги, увидел

Он долгожданных три дымка,

И сердце вдруг заколотилось,

Как у бегущего зверька.

Но Петердэ заметил что-то, —

То, от чего стал белым снег,

И солнце засияло ярче,

Оленей стал быстрее бег.

Олени хоть его не много

Стояли. Видно, Бог помог,

Они немного отдохнули,

И так легко шли, навзволок!

Заныло сердце. Наплывает

Ланга. Но, словно не вперед, —

Назад, казалось, чукча едет,

Вожжами он оленей бьет.

Вот на мгновенье поравнялись,

Оленя Петердэ хлестнул,

Да так, что тот пригнулся, прыгнул,

В тот миг второго полоснул.

Кенкель[21] он выкинул, он – тяжесть,

И рад тому он, как дитя,

С нарт соскочив, понесся рядом

С упряжкой, на бегу свистя.

Вот разбежался, в нарты прыгнул,

Ее немного подтолкнул,

Своих оленей быстроногих

Еще сильнее подхлестнул.

А те уже без чувств от боли,

Как будто знают – добегут —

Не встанут снова парой стройной,

А в судорогах упадут.

«Олени! Ну, еще немного, —

Дрожащий голос все шептал: —

Огни уж рядом, очень близко,

Я что, победу одержал?!»

Вот подхватил кольцо ногою,

В прогалок он толпы влетел

И бросил он своих оленей,

Их смерти видеть не хотел.

Внутри стучало – колотило,

Горело все большим огнем;

Он брел куда-то, сам не зная,

Что говорят все лишь о нем.

И чьи-то руки обнимали,

Потонча что-то там кричал,

Но Петердэ в тот миг от солнца

То слеп, то снова прозревал.

Но чьи же руки обхватили,

Прижали вдруг к своей груди?

«Стой, Петердэ, очнись скорее

И на меня ты погляди.

Тебе лишь солнце нынче светит,

И уважают стар и мал…»

И мысль мелькнула: «Охоноо…

Его, как друга, обнимал».