Читать книгу Юкагиры - В. Г. Сафронова, Вера Сафронова - Страница 4

Вот остров каменный Туолба.

Здесь сдревле, испокон веков,

Вовеки прах всегда хранится

Всех дедов, прадедов, отцов.

И по преданьям наших предков

Их дух здесь жив теперь всегда;

Он защищает жизнь людей всех

От злого, лютого врага.

А враг тот – каменное чудище:

Страшна седая борода.

И если он зайдет в селение,

То ждет людей тогда беда.

Разбогатеть стремится чудище,

И всех живых он убивает,

Но духи с ним войну ведут,

Его в селенье не пускают.

Бывает, задрожит земля,

И под ногами вдруг качнется,

На берег выплеснет вода, —

То чудище на волю рвется.

Каменья он кидает с гор,

На землю валит сосны, ели,

Но нет, не вырваться ему

Из мрачного из подземелья!

***************************

Среди могил, камней и сосен

Тордох на острове стоит,

И одиноким он окошком

На небо синее глядит.

Шаман-старик в тордохе этом

Беседу с духами ведет,

Он варит травы и порою

Свой бубен в руки он берет,

Садится в лодку и в селенье,

Когда его там кто-то ждет,

Плывет, мотая головою,

То причитает, то поет.

Той песни смысл не всем понятен,

Нет связи в звуках и словах,

Но виден даже среди ночи

Тот страшный блеск белков в глазах.

И черное лицо в морщинах,

Оскалив вдруг беззубый рот,

Наводит страх, оцепененье,

Наружу сердце твое рвет.

Все, затаив дыханье, жаждут

И ловят каждый его звук,

А душу раздирают вопли

От неиспытанных тех мук.

Когда ж, его в селенье встретишь,

Он стар, спокоен, молчалив,

Трясет он редкой бородою,

К людским капризам терпелив,

Он слушает селенцев споры,

Совет дает, спешит туда,

Где, кто-то захворав, недужит,

В сэпсэ прокралась вдруг беда.

Камланит там. Поет и скачет,

В свой бубен непомерно бьет:

Когда больному вдруг поможет,

Беду в сторонку отведет.

В мешок свой, старый и потертый,

Юколы молча соберет,

Подарки сложит аккуратно

И к берегу опять уйдет.

Там сядет в лодку и уедет

В кромешную ночную тьму:

И, видно, духами так велено,

Так старость коротать ему.

Провиснут от юкол веревки,

Растянутые вдоль окна,

И одиноким своим глазом

В жилище поглядит луна.

И, затаив свое дыханье,

Приляжет ветер за холмом,

Застынут звезды в черном небе:

И тишина уже кругом.

Лишь где-то филин ухнет громко

И, спохватившись, замолчит,

И даже речка, затаившись,

Чуть слышно по камням бежит.

Вот одинокой белой птицей

Вдруг льдина проплывет, шурша:

На перекате окунется

И уплывет вдаль не спеша.

Оцепененье ночи тяжко,

Когда бессонница одна

В тордохе темном, неуютно,

Сидит со стариком она.

А ночь так долго бесконечна,

И жирник закоптил окно,

И мысли словно улетают,

А до рассвета далеко.

Вот свежести ночной прохлады

Вдохнуть он выйдет, постоит,

Чтоб не скрутило поясницу,

В тордох опять скорей спешит.

А на востоке чуть забрезжит

Рассвета раннего свеча,

Шаман кухлянку надевает,

Покашливая и кряхтя,

И, сгорбившись засохшим древом,

Подолгу на холме стоит:

Как коршун, жадными глазами

В день приходящий он глядит.

О чем он думает, безмолвный?

О жизни пройденной скорбит

Или душой – парящей птицей,

Над миром сонным он летит?!

*************************

Вот всплеск донесся из тумана,

Старик очнулся и ожил.

К реке спустился торопливо,

Корму рукою подхватил.

Аана, спрыгнув, помогала

На берег лодку затащить

И от усталости присела,

Воды черпнула, чтоб попить,

Но донесла до губ лишь капли,

Они смешались со слезой,

Ладошки просто облизала

И подняла такой вдруг вой…

От неожиданности долго

Шаман топтался, но присел;

Он слушал этот вой и злился,

Шамана ль то терпеть удел?

Но вой утих, и очень робко

Она, взглянув на старика,

Сбиваясь, долго говорила,

Что жизнь ее так нелегка.

Что мать уже болеет долго,

Отец батрачит далеко…

И телом вздрагивая, плача,

Вздыхала очень глубоко.

Потом она совсем затихла,

И слов ее иссяк родник,

Да и шаман, сидевший рядом,

Казалось, головой поник.

Когда же он к ней повернулся

Спросить ее, как доплыла,

Увидел, голову склонивши

В колени, та уже спала.

И сон ее был так беспечен,

Печали больше не видать,

И не дрожат ресницы, плечи,

Так может только ангел спать.

И в крылья голову укутав,

Сна сладость может разливать,

И, замирая, ровным вздохом

Все негой сна одолевать.

Так может серебристый месяц

На небе звездном тихо плыть,

И излучая свет незримый,

На миг какой-то, вдруг, застыть.

Так может только лишь ракита,

К водице ветви наклонив,

Дремать под дуновенье ветра,

В тиши дыханье затаив.

И осторожно встав, чтоб только

Вдруг не встревожить этот сон,

Шаман к тордоху торопливо

Пошел. Вот на тропинке он.

Подъем не так порою страшен,

Как все болезни и беда:

Не отвести беду рукою,

Поднять больного не всегда

И даже духам удается.

Но нынче будет он просить,

Чтобы смогли они Даайыс

От всех болезней защитить!

Так думал он. Зашел в жилище,

Мешок потертый свой достал,

В него сложил настои, травы,

Обратно к берегу сбежал.

Спеша, он разбудил Аану

И в лодку быстро усадил,

Мешок под голову положил.

«Поспи, дитя», – сказал. Отплыл.

А тут и ветер разгулялся,

В лицо порывом задувал

И лодку придержать старался,

Грести как будто не давал.

Река, и та уж пробудилась,

Девицею шальной вилась,

В утесы льды она швыряла,

Как оглашенная неслась.

Порой она волчком крутилась,

И в берегах своих она

Все клокотала. И казалось,

Как будто бы шаманка та

Безумный танец танцевала,

Волною билась о борта.

Перевернуть она пыталась

Челнок тот с пеною у рта.

Вот руки старика ослабли,

С рекой бороться нет уж сил…

«Но как же девочка доплыла?» —

Шамана кто-то вдруг спросил.

Старик вздохнул совсем невольно,

И отвечал он в пустоту:

«Ох, мне бы только ее силу,

Большого сердца доброту.

Но только годы улетели,

Как птицы, и уже вдали,

И руки: нет, не те под старость,

Из них все силы-то ушли.

С тобой бороться тяжело мне,

Под силу ль это старику.

Но нужно плыть, ведь ждет больная

Нас с ней на правом берегу».

И лодку словно подтолкнуло,

Шаман тут весла подхватил,

Грести он стал сильней, проворней,

Хотя и не было ведь сил.

До берега добрался быстро,

Скорей Аану разбудил,

Пугливо обернулся к речке:

«Так с ней я, что ли, говорил?!»