Читать книгу Юкагиры - В. Г. Сафронова, Вера Сафронова - Страница 5

Едомы лысина светилась,

И из-за леса не спеша

Вставало солнце и слепило.

Теплом своим с утра дыша,

Дым потянулся из тордохов,

Пахучий дивно он на вкус,

Корой древесной помягчевшей

Обдало. Распрямился куст

Багульника, – тянулся к небу,

Дурманом он к себе манил.

И берег, словно встрепенулся,

И лес, очнувшийся, ожил.

Уже запели песни птицы,

И ветер дунул озорной,

В кустах куницы прошуршали,

Мелькнул лисенок молодой.

Собаки тут же лай подняли,

Язык повывалив, хрипя,

С ремней рвались они, слюною

Облив уж снег вокруг себя.

А пастухи к стадам спешили,

Все хлопотали у костров,

И потянулся пар легонько

Уж от поленницы из дров.

Вот и селенье встрепенулось,

По берегу летела весть:

«Аана привезла шамана!» —

Засуетился берег весь.

И замелькал он сонным глазом:

Носы повысунули дети,

И рыбаки убрали скоро

В тордохи вынутые сети.

Кухлянки новые надели,

Все про дела свои забыли,

Задув очаг, они скорее

К тордоху Петердэ спешили.

Но внутрь они не заходили:

Болезнь Даайыс всех пугала,

Уж слишком долго от себя та

Ее уже не отпускала.

И все судачили, рядились,

Что нужно нынче потрудиться,

Что собирать тордох придется,

Камланить в этом не годится.

Меж тем шаман поил настоем

И травами уже больную,

И заклинания шептал он,

Откинув голову седую.

Аана тихо у окошка

За ним украдкою следила,

Слеза одна среди ресничек

Жемчужиной у ней застыла.

Сайрэ, насупившись, как филин,

Глазами сонными моргая

И из-под полога сегодня

Вылазить вовсе не желая,

Он тер глаза и морщил носик,

Следя при этом понемногу

За тем, что делает старик здесь,

И все чесал босую ногу.

А время шло. И вот больная

Обмякла вся и задремала.

Шаман поднялся, вышел к свету.

Толпа, волнуясь, зароптала.

Старик приветливо кивнул всем,

Его тотчас все окружили,

Здороваясь, перебивая,

С ним обо всем поговорили.

Вздыхая, охая, кряхтели

Старухи,  Петердэ судили,

Детей жалели, но и мать-то

От пересуд не пощадили.

Шаман все так же, всем привычно,

Мотал своею головою,

Да думал, как ему сказать всем,

Что смерть больной не за горою.

Болезнь ее, увы, ужасна

И на проказу так похожа:

Глаза запали, рот весь высох,

И гнойником покрыта кожа.

Аана, бедное дитя-то, бледна…

Не заболела ль тоже?!

Коль заразилась, это плохо,

И ей помочь никто не сможет!

Река как будто вся иссохла.

Все как-то разом замолчали.

Старик опомнился. Ведь знал он, —

Ответа тихо люди ждали.

Он понял все. Заговорили:

«Камлание начнем к обеду,

Детей с собою брать не надо,

Они накличут только беды.

Другой тордох сложить не трудно,

Ну а зачем?! – Шаман дивится:

«Камланить, ясно, у Даайыс,

Конечно, нынче не годится».

И снова все заговорили,

Старухи вовсе распалялись,

Никак нельзя, чтоб ребятишки

Все без присмотра оставались.

Решали женщины, волнуясь,

Кому из них с детьми остаться,

Чтоб, после всех вокруг событий,

Чужим рассказом наслаждаться.

Сводили счеты и мужчины,

Иные, правда, были счеты:

На дело важное скорее

Определить должны кого-то.

Нет дела, знают все, почетней,

У каждого на то желание:

Оберегать от бед шамана

На протяжении камлания.

Вдруг упадет шаман нечаянно, —

Беда большая приключится.

На землю рухнет он, и в миг тот

Непоправимое случится.

Померкнет свет тогда на небе,

От страха закричит народ:

И кто-нибудь тогда от страха,

Не справившись с собой, умрет!

И это допустить, все знают,

В любое время не годится,

И хочется мужчинам нынче

Среди других всех отличиться.

За спором все же не забыли,

Где им камлание собрать;

Митрей повел к себе шамана, —

Его тордох уже видать.

Митрей, зажиточный, оленный,

Из шкур отборных тот тордох,

И лучше, чем жена Митрея,

Гостей попотчевать не мог.

**************************

Как белолица и красива

Жена Митрея, что сейчас

Шамана потчевала мило,

Чуть улыбаясь, чуть смеясь.

Ей удалась уха на славу:

В ней молодой, здоровый чир,

С юколы, что к столу подали,

Уж, расплываясь, капал жир.

А оленины запах нежный

И молодой нос щекотал,

И аппетит шамана только

Он все сильнее возбуждал.

Шаман все ел так торопливо

И свой желудок насыщал.

Казалась, будто целый месяц

Старик- шаман голодовал.

Хозяйка ставила, как прежде,

С улыбкой, яства перед ним,

Но, уж наевшись до предела,

Шамана не смутил налим.

Обложен печенью, на блюде

Он красовался средь стола:

Тинениут, смеясь, вздохнула,

Что гостю угодить смогла.

**************************

За утром вслед уже и полдень

В селенье будто бы спешил,

Лучистым ярким своим светом

Поляны он все ослепил.

Весенний, юный, очень нежный,

Застыл он словно над рекой,

И над землею он уставшей,

Казалось, воцарил покой.

Застыл прозрачный, легкий воздух,

Он притворился, будто спит,

И тишиной своей безбрежной

Над миром он себе звенит.

Носы уткнув сегодня в лапы,

Собаки тоже мирно спят,

И даже чайки над водою

Не кружат больше, не кричат.

Не шелохнется даже ветер,

За бугорком себе лежит,

Разнежился, видать, на солнце,

Подняться, видно, не спешит.

Снег на тордохах бурно тает,

И слышно, – тихо плачет он:

И капают его слезинки

В гладь луж теперь со всех сторон.

И только люди суетятся,

Снуют, как будто муравьи,

Спешат они скорей закончить

Дела нехитрые свои.

Опять все в хлопотах, в заботах:

Старухи вот везде снуют,

И нос свой, сильно любопытный,

Во все дела опять суют.

Всех покормив уже обедом,

Видать, то там уже, то тут

Детишек, чисто приодетых,

В тордох к Катэ скорей ведут.

**************************

Меж тем тордох Митрея полон:

И некуда уже ступить,

Что приходилось всем входящим

Сидячих сильно потеснить.

За пологом шаман степенно

Мешок потертый развязал,

Доху потертую встряхнул он,

Неторопливо надевал.

Вот взял он бубен с колотушкой,

И пояс дивный подвязал,

И ожерелье в колокольцах

Вкруг шеи тонкой обмотал.

И два мужчины натянули

Веревку вдоль перед людьми,

А двое в стороне стояли, —

Шамана охранять должны.

Завесив плотно шкурой окна,

Онидигил, сэпсэ прикрыв,

В потемках сразу поутихли,

От темноты глаза прикрыв.

Как к темноте глаза привыкли,

Открыв, увидели: шаман

Стоял уже среди тордоха

Недвижно, словно истукан.

И тут шаман как будто вздрогнул

И, как в испуге, закричал,

Ударил колотушкой в бубен

И, как от боли, застонал.

С шипением змеи гремучей

Он завертелся вдруг волчком,

Запрыгал, расставляя ноги,

И в бубен колотил притом.

Он бил сильнее и сильнее

И, обессилев, вдруг упал.

Его подняли. И опять он

Свой дикий танец продолжал.

Шипение сменилось песней,

Сверкали глаз его белки, —