Читать книгу На пути в Иерусалим - Вера Скоробогатова - Страница 15

Каждый вечер Анна спешила домой, чтобы скорее очутиться в уютной постели и задохнуться в его объятиях, плакать от счастья, что они – родные. Именно в родстве душ Аня ощущала высший смысл Вселенной.

– Я стар, – вновь начинал ворчать Друвис. – Мы смотримся странной парой. Я – уже дедушка, дочь родила мне внука. А ты еще в бирюльки играешь.

Аня смеялась, слово «дед» не вязалось с любимым мужчиной.

– Тебе нужно радоваться нашей разнице, а ты стесняешься. Почему?

Друвис был непреклонен:

– Всякий встречный полагает, будто ты со мной из-за денег или жилья. Юные думают: «Вот чудачка! Резвилась бы лучше с нами, пока молода». А зрелые знают, что ты никогда не поймешь меня. Ты не вступала в комсомол, не боялась ядерной войны, не чахла в километровых очередях за продуктами, не носила тканых лифчиков без поролона. Не ходила на первомайские демонстрации. Для тебя Латвия – заграница, а для меня Латвия и Россия – одна страна! Ты рождена на обломках великой державы, без правил и ценностей, свободной, но потерянной. Анархизм укрощен в тебе лишь инстинктом выживания. Птичка моя! Нам не дано увидеть вселенные друг друга! Разница в возрасте рождает параллельные миры! Твой мир для меня – смешной и наивный лепет. Мой – для тебя – скучная, плесневелая небылица. Вот и думают люди, что я старый, но обеспеченный пень. А ты – моя свеженькая живая игрушка. Красивая, соблазнительная! То, что ты глубокая личность, со сложными чувствами, они не допускают! Они завидуют, словно вкусному торту! Фантазируют, какие чудеса я вытворяю с тобой в постели, сколько получаю наслаждения. Они видят, что очень скоро мне будет плохо, и злорадно смеются.

Аннушка слушала его речи и слабо возражала:

– Ты ведь знаешь, что все это – ерунда?

Друвис нервно разводил руками:

– Как знать?

– Мы вместе, и всё хорошо, – успокаивала его Аня.

– Ладно, не бери в голову. Жизнь – веселая штука! – Пришелец старался быть остроумным. – Главное – не концентрироваться на недочетах.

Анчутке нравилось, как они с Друвисом выглядят вместе. Раньше она не любила зеркал, но теперь любовалась отражением общности с «латышским папой». Внешне их сближали большие лучистые глаза, его – ярко-голубые, ее – густо-синие. И благородные черты, высокий рост, русые волосы, светлые – ее, и чуть темнее – его.

– Как есть – отец и дочь. Семейный портрет, – шутил Друвис, обнимая ее у зеркала.

– Давай фотографироваться, – предлагала Анчутка, но озерный пришелец отказывался:

– Я вижу на фото не наше общее время, – хмуро объяснил он, – а роковой контраст румяной мордашки и морщинистой старости.

Напрасно Аня убеждала его, что это не так:

– Нас разделяет целая эпоха, да, целая жизнь, однако в масштабах века не очень много! Просто я выгляжу младше своих лет, а в твоем обществе у меня так сияют глаза, я так резвлюсь и радуюсь жизни, что кажусь еще моложе.

Она любила Друвиса со всей пылкостью молодости, хотела рожать от него детей, и сердце ничего больше не желало знать. Девушка не думала о том, что Друвис отсылает деньги всем своим детям, и взрослым, и несовершеннолетним, что его мучают проблемы с работой и здоровьем, что их общего ребенка ему не потянуть. Что, даже случись малышу родиться, Друвис не увидит его школьного выпускного, а она останется молодой вдовой. «Миллионеры и известные артисты могут себе позволить поздние браки с детьми, – любил повторять Друвис. – Но простые смертные не имеют на это права».