Читать книгу Меландия - Вес – На - Страница 4

Интересно, что думают о тех, кто прилетает в «Ритц» на вертолете? Пока летела, записала в блокнот все, что вспомнила. В конце добавила: «Больная». Мужики в костюмах вернули мои вещи и проводили к лифту. Прошлась по прохладной Тверской, купила кофе в маленьком киоске и села на скамейку на бульваре. Мимо пролетают бегуны в шортах и майках. Один бежит вместе со смешной белой собакой на поводке. У скамейки напротив хмурый мужик заглядывает в урны, а за густым деревом виднеется краешек балкона нашей гостиной.

– Привет, Кир! Звоню подтвердить, что все в силе.

– Ага, – на фоне жужжит кофемашина.

– Завтра встречаемся в «Ритце» на Охотном. Оттуда на вертолете полетим.

– Ого, – зевает Кира. – Так и не скажешь, с кем?

– Утром узнаете, Кира Альбертовна. Прикинь, там дом, у которого стены из земли выезжают, стеклянные. Я охренела просто.

– Ха, круто.

– Кир, спасибо еще раз. До завтра!

– Ага, пока.

Погуглила «Виктория пианистка». Виктория Седая. Двадцать один год. На фото она в красивом черном платье выпрямила спину и подняла тонкие руки над клавиатурой рояля. Между ней и залом, полным зрителей, оркестровая яма, в которой дирижер машет палочкой скрипачам. Уже к восемнадцати стала известна в Европе и Америке. Дала больше сотни концертов по всему миру, а месяц назад взяла паузу в гастролях. Спрошу у Мелани. Еще поискала стройку в Лондоне. Между старинных домов с белыми наличниками, будто подминая их под себя, возвышается массивная золотая стена в двадцать этажей без окон и вывесок. Рядом с высокой черной дверью в центре нарисован баллончиком блюющий человек в очках и надпись: «Золотой кошмар». Открыла Ютьюб.

«Мелани Алдерман устроила аварию в состоянии наркотического опьянения. Через два часа после церемонии награждения MTV, где группа Melanin получила больше десяти наград, Мелани была задержана местной полицией». Черные следы покрышек тянутся поперек тротуара к разбитой витрине, в которой отражаются мигалки и фотовспышки. Мигающая вывеска Bottega Veneta лежит на крыше ярко-желтой спортивной машины, врезавшейся в бетонную колонну, а вокруг синим и красным переливаются осколки.

– Вы живы? – полицейский светит фонариком в окно кабины. За стеклом черные волосы растрепались на белом пятне вздувшейся подушки безопасности. – Мисс? – Мелани поднимает голову и улыбается разбитыми в кровь губами. Полицейский дергает желтую дверь: – Откройте, – и стекло опускается.

– Привет! – Мелани вытирает нос, размазывая кровь по щеке, а полицейский светит фонариком ей в лицо. – Ну хватит! – жмурится Мелани, а полицейский жестом подзывает полную женщину в форме, и та заглядывает в кабину.

– Мэм, выйдите из машины.

– Это что? – Мелани тянется к проводу на плече женщины.

– Терри, она в говно, – женщина одергивает ее руку. – Департамент полиции Лос-Анджелеса. Офицер Джонсон. Откройте дверь и выйдите из машины, – Мелани жмет что-то на двери, и она поднимается вверх. Мелани в коротком блестящем платье с глубоким вырезом. Между ног у нее блестит прозрачная статуэтка MTV.

– Помоги мне, пожалуйста, – она протягивает руку к полицейскому.

– Выйдите из машины, – отвечает тот, и Мелани, вздохнув, кладет ладонь на крышу и вытягивает себя из кабины. Рассыпавшись с подола ее платья, золотые кристаллы сверкают на асфальте среди осколков.

– Мэм, что это? – полицейский поднес один к глазам.

– Попробуй, – улыбается Мелани и удивленно смотрит вверх, будто провожая взглядом птицу.

– Нормально ее штырит, – усмехается Джонсон и поворачивается к парню, что поднял большую камеру. – Отойдите, здесь могут быть улики, – мигнув фотовспышкой, тот отступает назад.

– Как тебя зовут? – Мелани смотрит в глаза полицейскому, с которым они одного роста.

– Офицер Питерсон. Предъявите водительское удостоверение и документы на машину.

– Что? – непонимающе моргает Мелани.

– Водительское удостоверение и документы, – вздыхает Питерсон.

– У меня их нет, – коснувшись лица, Мелани удивленно смотрит на пальцы, измазанные кровью. – Я поранилась, – и улыбается полицейскому. – А что ты любишь?

– Что вы принимали? – будто не услышав, Мелани поворачивается и заглядывает в кабину. Подол платья поднимается, и на ее заднице появляется черный квадрат. Выпрямившись, Мелани протягивает полицейскому статуэтку MTV, в которой отражаются мигалки.

– Терри, – качает головой Джонсон. – Вяжи ее.

– Терри, – улыбается Мелани. – А я Мелани, – и кивает на статуэтку. – Смотри, какая…

– Мэм, вы арестованы, – Питерсон снимает с пояса наручники. Он берет Мелани за руку и та, подняв бровь, смотрит, как наручники защелкиваются на тонком запястье.

– Мне больно.

– Потерпите, – Питерсон кладет ладонь на плечо Мелани, но та, бросив статуэтку на асфальт, скидывает его руку.

– Права зачитай, – ее бровь надменно изгибается.

– Держите себя в руках, мэм, – вздыхает Питерсон. – Вы арестованы. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете… – он осторожно кладет ладонь на плечо Мелани и разворачивает ее спиной. – …Предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права?

– Пошел на хуй, – фыркает Мелани, и Питерсон поддакивает ее к машине. Опустив лицо, Мелани перешагивает через разбившуюся статуэтку и ступает босыми ногами по блестящему осколками асфальту, жмурясь от фотовспышек. Присев на корточки, Джонсон собирает золотые кристаллы в пакет.

Сообщение от Киры: «Юля, прости меня, дуру. Завтра отцу помочь надо, я уже сто лет ему обещаю вещи на дачу перевезти. Вообще забыла, а он напомнил только что. В общем, не смогу. Винишко и омары с меня. Целую». Ну блин. Ну Кир. Только расслабилась. Бросаю стаканчик в урну и, разогнав стаю голубей, перебегаю узкую проезжую часть.

– Что? – недовольно отвечает Ульяна сонным голосом.

– Ой, разбудила?

– К делу.

– Короче, у меня оператор сорвался, – дверь подъезда заслоняет эклеры, что стройно блестят в витрине.

– Покажи другого.

– А нет другого, – поднимаюсь по широкой светлой лестнице с деревянными перилами. Лифт у нас есть, только пешком полезнее.

– Юля, – вздыхает Ульяна. – Я зря тратила на тебя время?

– Слушай, ну вы придумали на следующий день снимать, – отпираю дорогущую черную дверь. – Так срочно никто не готов.

– Поняла, – равнодушно отвечает Ульяна. – Всего доброго.

– Ну подожди, – скидываю туфли. – У нас стажерка есть. Что-то вроде понимает, но…

– Фото, – стоя в прихожей, открываю инсту Ани, последнюю фотку в ленте. Аня забралась в какой-то фонтан и стоит, счастливая, по колено в воде в длинной футболке с бегущим единорогом. Семьдесят лайков. Делаю скрин и отправляю.

– Сойдет, – вздыхает Ульяна. – До завтра.

Прошла в гостиную, уселась на диван и смотрю фотки Ани. 302 фолловера. Вот она обнимает усатого мужчину и кудрявую блондинку лет пятидесяти. «С годовщиной, любимые мои!» и десяток сердечек. Вот Аня в джинсовых шортах и фланелевой рубашке поставила босую ногу на табуретку, высунула язык и показывает козу, положив другую руку на гриф электрогитары. А вот удивленно смотрит на измазанную разноцветными красками футболку, а у ее ног в розовых кедах опрокинулся мольберт. «Упс(((».

Гляну сначала новый клип. Раскинув руки в длинных черных рукавах, Мелани лежит на расшитом цветами коричневом покрывале. Над резным изголовьем кровати мелькает неразборчивый пейзаж, а из окна в стене, обшитой темными деревянными панелями, на ее лицо светит вечернее солнце. Будто забытое и пыльное, звучит, поскрипывая, фортепиано. Мелани садится и опускает босые стопы на темный ковер. В классическом черном платье с длинным подолом она худая, но как если бы решила подсушиться, а не как полумертвый скелет, что я встретила утром. Она собирает волосы золотой заколкой в виде летящей птицы, а потом встает, и кровать за ее спиной охватывает огонь. Мелани шагает, в такт глухим ударным, вдоль темной стены, а пламя на покрывале поднимается все выше, почти дотягиваясь до белого потолка. Огонь пляшет и на светлых обоях коридора, в который выходит Мелани и, проведя пальцами по пылающей стене, открывает коричневую дверь в небольшую комнату, стены которой увешаны яркими постерами. Мелькает вроде бы «Металлика», а гитару, что лежит на односпальной кровати без покрывала, тут же охватывает огонь. Он скачет по стене и быстро перепрыгивает на маленький деревянный стол с зеленой лампой, а словно далекие ноты вдруг непонятно цепляются за этот стол, ведь у меня почти такой же был, а над ним обои в цветочек и красные часы уже девять тридцать показывают и спать хочется очень.

– Ну вот же у тебя «шИрина», – красный ноготь тыкает в тетрадку. – А почему тут тогда «жЫраф»? – они классные, как лошади почти, только могут везде дотянуться.

– Потому что говорят так.

– Юль, ты тупая? – мама стучит пальцем по двойке на упражнении про гусей, которое утром делала. – Жи-ши с буквой и, – и отворачивается к двери, из которой громко поет. – Иду. Жи-ши…

А Мелани уже спускается по изогнутой лестнице в горящую гостиную, и в фотографии на стене, охваченной пламенем, трескается стекло. Из кресла перед камином валит густой черный дым, и она, повторяя шагами ритм нарастающих барабанов, проходит сквозь него к открытым дверям. Мелани шагает между розовых кустов, а окна второго этажа кирпичного особняка взрываются, выпуская языки пламени. Будто впитывая свет вечернего солнца, над пылающей черепицей возвышается огромная фиолетовая скала со сверкающими золотыми прожилками.

– Привет! – растрепанный Саша во фланелевых штанах потягивается на пороге гостиной. – Кофе будешь?

– Будьте добры, Александр.

– Сейчас сделаем, – он косится на коробки. – А с ними вечером разберусь! – и идет в кухню.

– Юлечка! – Аня улыбается во весь рот, опираясь спиной о ствол березы. На ней черная футболка с логотипом AC/DC. В белых волосах с одной стороны торчит одуванчик, а с другой – ромашка. – Смотри, кто у меня тут, – и опускает камеру к черному коту с белым пятном на носу, что трется о ее голую коленку. – Подружились вот с ним.

– Классно. Ань, у меня завтра съемка. Нужна твоя помощь.

– Завтра…завтра… – Аня сажает кота на колени, и тот заглядывает в экран. – Юлечка, я на работе весь день завтра. Там ролик клиенту показывать будут, а я не видела никогда, как это…

– Ань, очень надо.

– Вот завтра совсем никак, честно, – Аня виновато сопит. – Я бы тебе с радостью…

– Ань, снимаем Мелани Алдерман, – и она замирает, глядя на кота, что довольно щурится.

– Юлечка, ты шутишь сейчас?

– Нет. Я сегодня с ней познакомилась.

– Так… – осторожно сняв кота, Аня ставит его на траву. – Котик, подожди, – встает и серьезно смотрит в камеру. – Правда-правда не шутишь?

– Да не шучу! – и она ошарашенно моргает. – Ань, это секрет.

– Секрет. Ладно.

– Короче. Согласна или нет?

– Я… – она робко улыбается. – Конечно, блин.

– Хорошо. Завтра в десять приходи в «Ритц» на Тверской. И оденься нормально. Платье есть у тебя?

– Ага. «Ритц»… – она хмурится. – Это отель такой, дорогой? – киваю, и Аня взволнованно вдыхает. – Юлечка, а она взаправду такая же чудная, как на видео?

– Увидишь.

– Интересно как… – улыбается Аня.

– Все, готовься.

– Как прошло? – сев рядом, Саша ставит на столик две чашки с кофе.

– За кофе спасибо, Александр. А как прошло, не расскажу.

– Юль, нельзя так с журналистом, – вздыхает Саша. – Интересно же.

– Вот для таких случаев соглашения о неразглашении и нужны, Саш. Чтобы неповадно было со знакомыми журналистами языками чесать.

– Ага, – он обреченно кивает. – А ты про ту историю с ее уголовкой смотрела что-нибудь?

– Нет почти.

– Давай глянем? – и открывает лэптоп.

На черном фоне появляется белая надпись «До».

– Музыка важна, но когда своими руками строишь школу для детей, у которых никогда ее не было, – Марк задумчиво смотрит на свои ладони, – это совсем другое чувство.

– Лучше, чем стоять на сцене? – улыбается брюнетка, что сидит в белом кресле напротив. Во всю широкую стену полутемной студии раскинулась панорама ночного города.

– В миллион раз, – кивает Марк. – Это… – и моргает, поджав губы. – Это самое настоящее счастье. Я, наверное, расстрою наших фанов, но я хочу отменить тур, что запланирован на эту весну, – он чешет аккуратную щетину, глядя на гитару, что блестит на стойке рядом. – Сейчас я чувствую, что есть более важные вещи, чем концерты. Но, – он поднимает палец, – писать новые песни мы не перестанем. Просто увидимся с фанами немного позже.

– Вот так, дорогие фаны, – разводит руками брюнетка, – попробуйте сказать, что это не уважительная причина. – Она улыбается Марку: – Что сегодня сыграешь?

– Новую песню, – Марк берет в руки гитару. – Написал ее позавчера. Она… – он загадочно щурится зелеными глазами. – Да, о любви, конечно.

– Ну еще бы, – усмехается брюнетка. – Если очаровал главную красотку страны, написать для нее песню просто необходимо, – Марк удивленно моргает, и брюнетка смеется. – Да все уже знают, хватит секретничать. Расскажи лучше, наедине Мелани такая же отвязная или поскромнее?

– Она очень необычная, – Марк проводит пальцами по струнам. – Если честно, кажется, я впервые по-настоящему влюбился.

– Ого! – удивляется брюнетка, экран темнеет, и на нем появляется надпись «После». За стеклом кабины автомобиля вытянулась большая стоянка. Позади широкого стеклянного здания в чистое небо взлетают самолеты, а напротив мигает аварийкой белый фургон с открытой боковой дверью.

– …и подарил мне кепку эту. Офигенно… Вон, смотри! – справа лысый мужчина в черной рубашке везет инвалидное кресло, в котором ссутулился заросший полный мужик в мешковатом свитере.

– Блин, это реально он? – лысый останавливает кресло у двери фургона, и из нее на асфальт опускается белый пандус. Кресло разворачивается, и Марк поднимает голову. У него нет левого глаза. На его месте глубокая впадина, в которую, покосившись, проваливается нос. Волос на левой части головы тоже нет, она глубоко вмята внутрь. Посмотрев в камеру зеленым глазом, Марк отворачивается. – Пиздец… – лысый придерживает его за плечи, и кресло поднимается в фургон. – Ему хоть лучше?

– А давай его и спросим, – дверь открывается, и камера движется к фургону. – Мистер Реджи! – кресло исчезает внутри фургона. – Марк! Как вы себя чувствуете?

– Отойдите, пожалуйста, – отвечает лысый, выставив ладони перед собой.

– Да мы беспокоимся просто. Он пропал совсем.

– Прошу вас, отойдите, – повторяет лысый и закрывает дверь фургона.

Звонит Аня.

– Юлечка, скажи, а в туфлях нужно? Я в них просто… не очень.

– Ань, главное, не в шлепках.

– Ну ладно, – сопит Аня. – Пока.

Откидываюсь на подлокотник и кладу ноги на колени Саше.

– Аня – это которая оператор у вас? – он гладит мою лодыжку. – Блондинка такая веселая.

– Ага. Стажерка она.

– Про нее Лёха спрашивал, – ухмыляется Саша. – Типа есть ли кто у нее.

– Саш, Лёхе твоему пятый десяток пошел. На молодежь потянуло?

– Ну блин, понравилась она ему, – смущается Саша. – Спроси ее.

– Пусть сам и спросит. Включи вон то лучше, где дьявол или жертва.

– Ага. – Саша включает другое видео.

– Вот так. Видите? – блондин в джинсах и белой футболке широко расставил колени. Между его ног на светлом полу лежит пластиковый манекен без рук. Подняв тяжелую прозрачную вазу над головой, блондин опускает ее на лицо манекена: – И это нужно повторить множество раз.

– А множество – это сколько? – спрашивает кудрявая женщина в синем костюме.

– Учитывая повреждения, которые получил Марк, – блондин задумчиво смотрит на лицо манекена, – думаю, не меньше тридцати.

– Ага, – кивает женщина. – И человек, который бил таким образом, был бы весь в крови, как Мелани?

– Ну чистым он точно не остался бы. На коже Мелани было большое количество крови, волос, а также частиц кости Марка. Судмедэксперты говорят, что их положение и количество соответствует воссозданной…

– Да это не она была! – кричит брюнетка с заднего ряда кресел, что невысокой трибуной окружают светлый пятачок.

– А кто еще? – поворачивается парень с переднего. – Ты ее видела, когда ее арестовали?

– А ты мне не тыкай!

– Так, потише! – поднимает ладонь женщина с микрофоном, глядя на планшет с бумажными листами. – Утром полиция объявила о новых уликах. Насколько мы знаем, это наличие чужих отпечатков и следов другого человека от окна дома Марка через сад. Все решат показания Марка, когда и если он придет в сознание. Сейчас Мелани выпущена под залог…

– А почему их нашли-то только сейчас? – вскидывает руки парень. – Какого хрена раньше не…

– Да что ты знаешь, говнюк?! – брюнетка встает с кресла, а Саша ставит на паузу.

– Мутная история была, – он косится на коробки. – А ты мой загран не видела?

– Вот там он где-то и лежит. А что?

– Может, по расследованию придется смотаться. На пару дней.

– Вот опять ты, Саш, – легко толкаю его пяткой в ногу. – Вроде как завязывать собирался?

– Да там быстро, – Саша гладит меня по коленке. – Привезу магнитик из Пакистана.

– Ага. Слушай, а про ее отца-то что спросить?

– Да блин, – машет рукой Саша. – Забей.

– В смысле? Ты же хотел.

– Ну вот смотри, – он вводит логин и пароль в какую-то форму и открывает папку, потом скачивает файл и включает старую запись с помехами и блеклыми цветами. – Это, короче, Либерия.

Перед обшарпанной стеной, как попало разрисованной из баллончиков, стоят длинными рядами темнокожие мальчики лет десяти. Одни в шортах и майках, другие в джинсах и касках. У всех на плечах большие рюкзаки и автоматы, а у некоторых пулеметные ленты. Мальчики вытянулись и смотрят перед собой. Вдоль высокого ряда зеленых ящиков позади неторопливо прохаживается крупный мужчина в зеленой рубашке и камуфляжных штанах. Тоже темнокожий. Рядом с ним другой мужчина в сером деловом костюме. У него короткие черные волосы и худое бледное лицо. Сложив руки за спиной, он что-то говорит спутнику.

– В костюме, как ты поняла, Роберт Алдерман.

Камера немного трясется, и звучит громкий отрывистый голос. Вроде на английском, но ничего не разобрать. Мальчики поднимают оружие вверх. Голос звучит еще раз, они стреляют в небо и хором что-то кричат. Роберт смотрит на часы, а его спутник улыбается золотыми зубами.

– А вот этот здоровый хрен – местный полевой командир, – Саша задумчиво смотрит на экран. – И через две недели после этой встречи он, короче, развяжет большую гражданскую войну, в результате которой станет президентом.

– Ого.

– И хрен знает, что ты об этом спрашивать будешь.

– Да уж…

– Про Роберта вся инфа примерно такая. Точно знаем, что после развала Союза он отсюда оружие тоннами вывозил. Потом в Афганистане мутил что-то. Потом в Африке. А погиб и концы в воду, – Саша гладит меня по лодыжке. – Сдается мне, можно эту тему вообще не поднимать.

– Блин. Ну да, – и он ухмыляется.

– Спроси лучше, у нее все свое или имплантаты.

– Ой, отвали.

Выбрала на завтра черную юбку-карандаш, белую блузку и черные туфли на каблуках. Сашин ком одежды на полке в гардеробной, кажется, только вырос. А внизу пара синих кед стоит и ботинки зимние. Может, как в старой квартире, выделить ему две полки, а остальное себе оставить? Он тогда аккуратно все складывал, а к таким просторам не привык, видимо. Настя заявила, что пять миллионов с Мелани наберем. Может, и правда выйдет. Снимем все, и надо будет подумать, кому продать рекламу в ролике с ней. И лучше бы Ане нормально все сделать, иначе придушу дуру.