Читать книгу Невыдуманные рассказы о прошлом - Викентий Вересаев - Страница 21

В Святки у нас на посиделках в карты играют, в монахи. Поздно расходятся. Нам страшно возвращаться. Мы, бывало, все отца просим:

– Папашенька, приди за нами. Барских собак боимся.

– Я и так устал, а еще за вами ходи.

Однако заходил, только рано, часов в двенадцать.

Под Новый год гадают. Ходят с чашкой к проруби, оттуда воду черпают и в чашку кольца бросают. С каждой песней вынимают по кольцу. Чье кольцо, тому то будет, что в песне поется.

– Папашка! Ты не знаешь, когда гадать станут. Лучше ты сегодня за нами не приходи. Мы сами придем.

Пели, играли. Стало поздно. Видим, ребята меж собой шушукаются. А ребята у нас – не дай бог, озорные. Ночью девка им не попадайся на улице.

Я говорю Дашке, сестре:

– Дашка, как бы чего не вышло! Уйдем потихоньку, нас и не заметят.

Вышли да прямо огородами, целиной, побежали к дому. Добежали до нашего одонья, спрятались туда, откуда батя старновку таскал, как крышу перекрывали.

– Давай, говорим, тут сидеть, поглядим, что на улице будет.

Вдруг толпа парней в проулок завернула, остановилась у Степановой избы. Василий Михайлин говорит:

– Вот что, ребята! Не мешать! Либо кузнецовскую Ульяшку, либо Параньку барскую, либо Наташку Федосьину поймаю и поймаю. Одна из них моя будет. Не хотят за меня замуж идти, а тогда сами проситься станут.

Дашка меня локтем в бок:

– Слышишь, Ульяна?

– Поймает! Вот она, я-то!

– А я – Дашку Кузнецову, – Федька Федосьин говорит.

А Дашка мне в ухо смеется.

– Как же! Так я тебе и далась! Как шибану, так с ног и слетишь!

А Федька Федосьин на ноги слаб. Прошка Серегин сказал:

– А я себе Катьку Коломенскую ловить буду.

Алешка Баландин Ваське Михайлину говорит:

– Ты девку Кузнецову (это меня, значит) не трожь. Она за тебя не хочет идти, а за меня, может, пойдет.

– Вот чертюк! Да ты с нею не справишься, она тебя заколотит, ты себе Феньку лови, она тебе пара.

– Все одно! Хошь ты ее и поймаешь, она за тебя не пойдет. Я ее возьму.

– Врешь, тогда не возьмешь: людей стыдно будет.

– Чего стыдно? И ей я скажу: знаю, мол, что тебя силом взяли, и твоей вины тут нет. Все, как было, ей и расскажу.

А Сашка Чапельник говорит:

– Ребята, ведь за такие дела и в Сибирь засылают!

– Хо-хо! – Все засмеялись.

– Дура была бы девка на саму себя показывать!

Тут они пошли на улицу и стали с девками заигрывать. Какие девки посмекалистее, сейчас же стали по избам расходиться. Василий Михайлин видит, что девок уж немного осталось, – давай Параньку ловить. А Паранька – резвая на ноги: как пустится к барскому дому! Он за ней, да никак схватить не может. А нам все из нашего одонья видно, – хоть за тучками месяц, а тучки-то светят. У ворот стал он ее настигать: девка в снегу вязнуть стала. Вдруг из ворот батя мой; он тогда у барина в рабочих старостах служил и отчет ему сдавал. Васька и повернул назад. Паранька стоит, никак отдыхаться не может. Батя потом рассказывал, – говорит ему:

– Дядя Илья, уж стыдно мне до чего, что ты видел, как ребята за мной гнались!

А он ей:

– Ты благодари бога, что повстречалась со мной.

А на улицу поглядеть, – вихрь! Девки мчатся кто куда, парни за ними. Васька от барских ворот вернулся да за Наташкой припустился. Та – шасть в первые сени.

– Тетка Прасковья, дай попить! Что это пить захотелось. – А сама дрожит вся. – Как холодно! Озябла! – Бледная.

Прасковья домекнулась.

– Ты разденься, говорит, погрейся, я тебя потом провожу до двора.

Наташка потом сказывала:

– Уж я рада как была, что Прасковья меня приголубила!

Вдруг видим, Катька мимо бежит, а за нею следом Прошка, – большой такой, плечистый. Поймал. Она завизжала, а он ей:

– Кричи, кричи, – себя же срамишь! Все знать будут. А мне не стыдно, я мальчик.

Она на ласку перекинулась:

– Прошенька, миленький, не губи ты меня!

– Говори у меня!

И потащил ее в проулок, к Степановым ометам. Что делать? Выскочить, на помощь кликать – самих же нас парни поймают. Лежим в соломе, дрожим и потихоньку плачем. На улице тихо стало, собрались мы вылезать. Вдруг слышим в проулке говор. Прошка с Катькой идут от ометов. Уж она-то плачет, заливается. А он ей:

– Чего плачешь? Как приду из солдат, сватать тебя стану.

Вот пришла весна. Пошли мы к мельнику на работу, плотину прудить. Мы с Катькой копаем землю. Понемножку из ямы, где землю копали, на луг выбрались, отошли от людей. Я Катьке и говорю:

– А вышла ты, Катька, всех девок розеватей!

– Чем я розеватая?

– Уж говори там. Небось мы все видели, знаем.

– Что вы знаете?

– А то! Говорили все: Катька Коломенская всех провористее, а вышла она всех девок розеватее.

– Да что вы видели? Спрятались где?

– Тогда, Святками еще, на улице.

– У-у!.. Девушки! Неужели видели? Где же вы были?

– В одонье нашем спрятались.

– Девушки, не сказывайте никому!

– Кабы сказывали, все бы уж знали. Ты видела, все девки расходиться стали. И тебе бы тогда идти нужно.

– Я нешто хотела. Уж как я плакала, как плакала тогда! А он божится, что, как из солдат придет, женится на мне.

– То ли женится, то ли нет.

– Верно, девушки, верно! А только что же я теперь могу!

У самой слезы на глазах.

– А может, говорим, и вправду сватать станет. Что ж плакать, слезами не поможешь.

А Прошке осенью жребий в солдаты не выпал, он домой и воротился.

– Что ж, – говорит, – дом мой бедный, а у Катьки всего много напасено: и одежи и обужи. Буду ее сватать.

Сосватал и женился. Счастье ее, что много себе приданого припасла. А то бы нипочем он на ней не женился.