Читать книгу Опыт периодизации социальной истории - Виктор Александрович Бобров - Страница 8

Если эволюция животного мира подготовила для возникновения человеческого общества такую высшую форму организации млекопитающих как стадо, то и человеческий труд возник не на пустом месте. Он возник на базе способности животного выполнять определённого рода работы: собирать съедобные растения, продукты и минеральные вещества, охотиться, переносить предметы и использовать их для добычи питания, исследовать и осваивать новые территории. Весь комплекс этих способностей наблюдается у приматов.

Антропогенез только тем и отличается от процессов образования других видов, что одна ветвь приматов приспосабливалась к меняющимся условиям среды за счёт обогащения внешних и сугубо индивидуальных по своей природе функций (питания и защиты) орудийной деятельностью. Превращение этой деятельности в систему, необходимость, логически привело к возникновению труда, ставшего, по мысли Ф. Энгельса, направляющим фактором антропогенеза.

Из перечисленных нами видов животной деятельности абсолютно все составляют содержание труда у человека на первой ступени его экономического развития – эпоху присваивающего хозяйства. Только производство орудий – исключительная прерогатива человека. Во всяком случае, так считали до недавнего времени, и только обнаруженные в Восточной Африке в районе оз. Рудольф примитивные орудия, в производстве которых специалисты подозревают группу австралопитековых, заставляют думать, что искусственные каменные орудия не дожидались появления «человека»38. Поэтому вопрос о том, кого можно считать человеком, вновь обострился39, и на основании палеоархеологических материалов ясно одно – начало производства орудий – это только переломный рубеж в процессе становления человека. Значит, производство орудий – не главный или не полный отличительный признак Homo sapiens, а каких-то иных, принципиально человеческих, видов деятельности на заре человеческой истории замечено не было. Это заставляет думать, что процесс формирования трудовой функции как рассудочной деятельности складывается не только из производства орудий, но и из очеловечивания одной из животных деятельностей.

Во многом ещё фрагментарный, но уже многочисленный палеоантропологический материал показывает, что большое семейство гоминид ведёт свою родословную от существ, приспосабливавшихся к наземной жизни, удаляясь от общих с высшими обезьянами предков путём высвобождения верхних конечностей для систематического использования естественных орудий. Это стимулировало отбор морфологических признаков, лучше обеспечивающих прямохождение и манипулирование естественными предметами, превращая лапу животного в руку. Естественно, что систематичность манипулирования орудиями отражалась и на эволюции мозга, но в становлении так называемой «гоминидной триады» отмечена «определённая последовательность: развитие прямохождения опередило формирование подлинно человеческой руки, образование такой руки опередило разрастание мозга и прогрессивную перестройку его структуры»40. Таким образом, ортоградность была условием совершенствования орудийной деятельности, а последняя была условием первых актов приспособления естественных орудий сначала к какой-то конкретной операции путём подправки, затем – и к руке с помощью предмета-посредника. Несомненно, что такие действия сопряжены с рассудочной деятельностью, и если подправка возможна на уровне интеллекта шимпанзе, так как по существу эта подправка является простым преодолением препятствий, для чего достаточно «элементарной рассудочной деятельности»41, в которой животным сейчас не отказывают, то акт производства предполагает возникновение мышления, сущностью которого является моделирование событий42.

Выходит, что и мышление опередило появление «Человека разумного». Такой вывод, хоть и не привычен, рано или поздно придётся признать правомерным. Мышление, действительно, – не полный признак человеческого разума. Здесь будет достаточно краткого продолжения структурно-функционального анализа, начатого со стадной организации, чтобы иметь основания для такого направления в исследовании истории высших психических функций мозга.

Орудийная деятельность шимпанзе в добыче съедобных продуктов достаточной хорошо изучена советскими и зарубежными специалистами. Это исключительно индивидуальная функция организма, добывающего себе пищу. Логическим продолжением этой способности является её развитие у гоминид. Индивидуальность такой пищедобывательной деятельности уменьшает давление отбора со стороны организации на дивергентный поток мутаций с менее или более значительными (вплоть до перспективных уродств» – по Р. Гольдшмидту43) изменениями в способах добычи пищи, что является основным «творческим» потенциалом начальной стадии антропогенеза. (Схема №2)

Превратившись в постоянный спутник индивида, орудие пищедобычи определяет отбор более подходящих изменений в строении кисти и логически приводит к обработке орудия. Начало производства орудий – это «отпочкование» от орудийной пищедобычи принципиально новой функции, которая была возможной только на основе мутаций с такими изменениями черепа и мозга, которые могли породить мышление – эту, чисто оперативную (диахронную), функцию мозга.

Итак, к трём функциям (питание, размножение и защита), закономерности развития которых мы уже рассмотрели, добавилась четвёртая. Оставаясь индивидуальной функцией организма и потому диахронной в организационном смысле, первоначальное производство орудий не мешает формированию организации, строящейся на основе единственной действительно организационной функции размножения. Производство орудий только стимулирует уже отмечавшуюся тенденцию повышения организационной целостности в популяции гоминид, перешедших к производству.

Вопреки мнению Ю.И.Семёнова44, лучшая приспособленность первоначально к манипуляции орудиями, а затем и к их производству, была результатом естественного отбора. Эти индивидуальные качества повышали ранг особи в организации, поскольку делали эффективной их борьбу за биологические преимущества. Лучшее тому доказательство даёт Джейн Ван Ловик-Гудолл. Она зафиксировала факт повышения социального статуса самца шимпанзе Майка, который пришёл к власти в стаде, научившись производить невыносимый шум, манипулируя тремя металлическими бидонами45.

Таким образом, орудийная вооружённость приводит к усилению традиционной иерархии, закрепляя за умелым (Homo habilis) высшее положение, увеличивая его способности защитника (общественную роль в разделении обязанностей по детопроизводству). Последнее сопряжено с совершенно неоспоримым усилением роли зоологической семьи, поскольку прямохождение вызвало перестройку не только организма самца, но и самки. О её биологической трагедии уже много говорилось, но самое большое значение для решения проблемы имеют не домыслы о проценте смертности самок, а факты: увеличение продолжительности беременности и родительской опеки46 и изменение физиологии половой жизни. Все эти факты, вместе взятые, делают небезосновательной мысль В. П. Алексеева об усилении зоологического индивидуализма у палеоантропов47.

Орудийная деятельность действительно играла прогрессивную роль, но только в смысле ускорения эволюционного процесса, а в стадных отношениях она играла очень консервативную роль. Если заметная, даже в стадах обезьян, тенденция к союзу равных даёт специалистам основание говорить о центральной иерархии, то в стадах гоминид производство орудий для некоторых из них могло стать тупиком развития. Поскольку здесь нет возможности рассматривать боковые отклонения от важного для нас магистрального направления, обратим внимание на то, что по главной для стада функции (размножения) союз равных превращается в группу самцов-монополистов. Кроме того, из-за их способности диктовать свою волю, самки склонны к сожительству с преуспевающими самцами.

Значение возрастного опыта в производстве орудий усилило и без того трудное положение подростков. Их жизнь держалась на волоске, поэтому и эта группа, заметная в стаде, не просто обособляется, а консолидируется. Вытесняемые на периферию стадной организации самцы- подростки, отстающие в производстве орудий по возрастным причинам, имеют одно преимущество перед зрелыми самцами-монополистами. Их главный недостаток с точки зрения стада – отсутствие самок в их холостяцком сообществе, становится очевидным преимуществом в связи с охотой.

Объединение монополистов – это объединение индивидуалистов, мирящихся друг с другом только постольку, поскольку находятся на равном положении. В этом объединении нет иной базы общности, поскольку каждый из них облечён властью в собственном гареме, и каждый защищает свои завоевания. Такая группа, как бы высоко она ни стояла в своих мыслительных способностях, неспособна подняться к кооперации усилий в охоте. Успех своей охоты они способны, не без основания, связывать со своими личными успехами в производстве орудий, поэтому их охота осталась в животной форме, единоличной, отличающейся от охоты шимпанзе только орудийностью.

Таким образом, если оперативная функция мозга (мышление) была включена в работу орудийной деятельностью, то в группе монополистов мысль не могла пойти дальше. Мышление, будучи продуктом производственного труда, остаётся в плену у породившей его функции. Другой путь был возможен только в противоположной группе.

Действительным достижением первобытной мысли было обратное умозаключение, функционально возможное только в группе холостяков. В отличие от монополистов-индивидуалистов, холостяки не были связаны по рукам и ногам биологической организационной функцией (размножением). Как достойные дети преуспевающих отцов, они способны были реализовать свою «мыслительную наследственность» совершенно в иной форме, чем производство орудий, а именно, в коллективной охоте. Последняя возникает не менее естественным путём, чем производство орудий. Коллективная охота тоже базируется на соответствующей функциональной основе стада – это диахронная функция коллективной защиты, актуальность которой возрастает именно у отстающих в производственном отношении молодых холостяков. На основе эффекта от простого сложения усилий при защите возникает коллективная форма охоты. В такой охоте совершенство орудий играет второстепенную роль, а однажды возникший успех открывает путь к более сложным формам кооперации действий. Как самцы-монополисты прогрессируют в индивидуальной и охотничьей деятельности, так и холостяки прогрессируют в коллективной охоте, но поскольку кооперация производительнее индивидуального труда, то результаты незамедлительно сказываются. Коллектив, вооружённый более примитивными орудиями, но способный к кооперации действий, становится серьёзной угрозой для животного царства.

Группа холостяков превращается в первый трудовой коллектив, связанный новой организационной функцией. Это зародыш нового социального качества, ставящий стадную организацию на грань социального потрясения.