Читать книгу Империя молчания - Виктор Анишин - Страница 3

Антон чувствовал, как бешено стучит его сердце, он гнал все быстрее и быстрее, он был уже за городом. Он не помнил, как уехал так далеко; дома, перекрестки, дорога – все это слилось в серую мешанину, перед которой стояло лицо девушки. Он вспомнил ее глаза. Красивые яркие серые глаза. Сейчас он представлял, как они, широко открытые, смотрят в тусклое, по сравнению с ними, грязно-серое небо.

Он остановился и вышел. Он уехал достаточно далеко от города, повернул на проселочную дорогу и теперь стоял поблизости от полуразрушенной фермы. Доставая сигареты из кармана, он увидел, что его всего трясет. Он не понимал, как вообще смог вести машину в таком состоянии. Руки просто не слушались, поэтому первую сигарету он нечаянно сломал. Почему-то именно это стало точкой срыва. Он сел на переднее сиденье, рядом с водительским, и заплакал. «Что я наделал?» – продолжал он повторять про себя, как будто этот вопрос мог что-то изменить.

Немного успокоившись, он закурил. Он начал представлять себе, как кто-то из прохожих или проезжающих мимо замечает Катю, звонит в больницу, как на место происшествия приезжает скорая помощь, как медики пытаются нащупать пульс у девушки, лежащей на дороге, как они сухо констатируют смерть, как запихивают ее тело в черный, пластиковый, огромного размера мешок, предварительно закрыв ее красивые глаза.

Наверное, потому он и уехал. Убедившись, что девушка не шевелится, он не хотел даже подходить к ней, боясь того, что увидит. Всего несколько минут назад она дышала, говорила, презрительно смотрела на него. В ее венах текла кровь, которая насыщала кислородом мышцы ее тела, органы, кожу. Она была жива. Строила планы, делала покупки, скорее всего, любила кого-то и уж точно была любимой. Такую девушку точно кто-нибудь любил. Возможно, и он тоже влюбился бы в нее, узнав лучше, проведя с ней какое-то время, если бы их знакомство сложилось иначе. Но он отнял у нее все это: возможность дышать, говорить, смотреть на мир, строить планы, любить, жить.

На его глазах опять появились слезы, но новый приступ жалости к себе прервал телефонный звонок.

На экране высветилось имя звонившего: «Дядя Вася». Дядей Васей он звал брата своего покойного отца, по совместительству начальника городского отдела полиции. Он крайне редко звонил Антону сам. Всегда звонил Антон, чаще всего с просьбами, которые исходили от матери, но, так как мать дядю Васю недолюбливала или делала вид, что недолюбливает, предпочитала под предлогами «мужских дел и разговоров» и «ты ему лучше объяснишь» перекладывать это бремя на сына. Ему дядя Вася и самому не очень нравился. Властный грубый мужчина за пятьдесят был начальником уже больше десяти лет, не планировал выходить на пенсию, поскольку зарабатывал (если так можно назвать получение крупных взяток) весьма неплохие, по меркам небольшого города, деньги. Обычно руководители крупных, да и мелких, структур не спешили расставаться с насиженными местами. Перебрав возможные причины звонка дяди Васи, Антон решил, что звонок насчет Кати. Видимо, его кто-то видел, узнал машину, и теперь, помимо мук совести, ему грозит еще и тюремный срок за убийство.

– Алло, – ответил он глухо, – дядя Вася?

– Привет, голубчик, – пробасил в ответ динамик телефона. – Мне тут доложили, что ты девушку сбил, она на тебя заявление собирается писать.

– Понятно, – произнес Антон все так же глухо, и тут до него начал доходить смысл сказанного. – Что? Какое заявление? Она жива?

Он подскочил и начал ходить вокруг авто, как заведенный. Радость от того, что девушка каким-то чудом выжила, дала прилив энергии, которую организм сразу решил израсходовать.

– Жива и даже почти невредима, но очень обижена на тебя, дружок. Говорит, ты специально ее убить пытался. Ты в следующий раз старайся лучше, что ли. Труп замять легче. Он не разговаривает в отличие от твоей дамы. Что нам с ней делать-то теперь?

Дядя Вася явно был недоволен сложившейся ситуацией и ждал, по всей видимости, объяснений от Антона.

– Замять труп? – тупо переспросил Антон, как бы самого себя. – Не надо труп! Я не хотел ее сбивать, это случайно получилось. Ну, точнее, не случайно, но я рад, что она жива.

– Рад он, – повторил за ним дядя Вася и продолжил уже повышенным тоном: – Делать-то с ней что, радость ты моя?

– Я не знаю. Я сейчас приеду, извинюсь перед ней. Раз она не пострадала, значит, все в порядке.

– Да ты сбрендил совсем? – дядя Вася уже почти орал в трубку, от шутливого тона не осталось и следа. – Извинишься? Это признание вины. Ты понимаешь, чем тебе это грозить будет?

– Ну… если она в порядке, то ничем?

– Господи, отец идиотом был, и сынок такой же вырос. Это покушение на убийство! Возможно, сможем снизить планку до статьи полегче, но, друг мой, нам это не нужно. Ты у нас в администрации не просто так сидишь. Никаких признаний, извинений не будет. Это не ты.

Антон в очередной раз вспомнил, почему он так не любит дядю. Каждый раз, когда они общались, дядя проводил эту параллель. Антон и его отец. Как они похожи, одинаковы, один в один, яблочко и яблоня. Он любил отца, запомнил его прекрасным человеком, ему бы понравилось сравнение с отцом в любом другом контексте. Не в дядином. Его замечания об их сходстве всегда напоминали не комплименты, а скорее откровенные оскорбления.

– Но это я! – перебил его Антон.

– А вот и нет! – почти игриво отозвался дядя Вася. – Слушай, не паникуй. Давай, где ты там есть, подъезжай к моему дому, я за тобой служебную машину пришлю, привезут тебя сюда, обсудим, как все будет. Хорошо?

– Хорошо.

Антон, привыкший на подобные указания старших отвечать согласием, еще и покивал для убедительности, хотя бы самому себе. Дядя Вася тем временем повесил трубку. «Хорошо», – еще раз сказал Антон, но уже шепотом. Разговор, который он едва запомнил, оставил после себя неприятный осадок, но это не помешало ему еще раз порадоваться тому, что девушка выжила.

Тут он осознал, что до сих пор ходит, как заведенный, вокруг машины. Он сел на водительское кресло и заключил, что, перед тем как ехать, нужно успокоиться и промотать в памяти недавний разговор. Он вновь закурил, постарался расслабиться, откинувшись в кресле, положил голову на подголовник, подняв подбородок. Припомнив все, что сказал ему дядя, он понял две вещи: во-первых, он уже ничего не контролирует в этой ситуации (будто он что-то контролировал!), во-вторых, девушке грозит опасность, если она не перестанет его обвинять, одному Богу известно, что они с ней сделают.

Система власти, при которой каждый друг другу помогает, покрывает мелкие и более крупные грехи товарищей по счастью, по принадлежности к городской элите, держится на том, что люди, которые этим занимаются, должны делать это беспрекословно, по принципу «надо – сделаем». Антон с этим принципом прекрасно ужился. Поначалу он задавал вопросы, но, выслушав в сотый раз одну и ту же песню про «слушай, дружище, мы все так делаем, тебе нужно будет что-то – и для тебя сделаем», он сдался, хоть и не мог представить себе такую надобность – до сегодняшнего дня. Антон понимал, что, как главная юридическая сила администрации района, он важен, что проблема с обвинением его в покушении на убийство никому из его соратников не нужна, поэтому решать проблему будут сразу же и наверняка.

Теперь вопрос был один: что будет с Катей? Они могут запугать ее, чтобы она молчала. А если она не станет молчать и после этого? Судя по тому, как она общалась с ним, молчать – не в ее правилах. С другой стороны, девушка явно обладала интеллектом выше среднего, что давало призрачную надежду на то, что она все-таки образумится. Скорее всего, ей сейчас говорят, что это был не он, что она ошиблась. Антон готов был молиться, чтобы она в это поверила, не столько даже потому, что надеялся на безопасное завершение истории для себя и для нее, а потому, что сам хотел забыть об этом поскорее и чтобы забыла она. По правде, больше всего он хотел, чтобы этого не случалось вообще, но здесь он был бессилен.

Докуривая, он уже успокоился. Мысли в его голове были мрачнее некуда, однако он почувствовал, что больше не волнуется. Это пугало его в самом себе все чаще. Только что он думал о дальнейшей судьбе девушки, которую чуть не убил, которой все еще грозила опасность от близкого ему человека, но при этом он был почти спокоен. Эта ситуация тревожила его теперь только на уровне осмысления, но не на уровне чувств. Еще несколько минут назад он радовался тому, что она выжила, ранее горевал от мысли, что она мертва, сейчас же он, даже зная, что ситуация пока не разрешилась, все равно ощутил спокойствие. Возможно, подействовали слова дяди, который обещал все решить. Или он просто перегорел, получив слишком много впечатлений на сегодня, или просто вернулся в свое привычное состояние моральной апатии, безразличное и очень удобное.

Ему пришлось проехать около сотни метров вперед, чтобы развернуться, так как дорога была очень узкой. Разворачиваясь на повороте, он осознал, что понятия не имеет, где находится. Тот ужас от совершенного им, что пригнал его сюда, поглотил все воспоминания о пути из города. Проезжая место, где он стоял до этого, он пригляделся к остаткам разрушенной фермы. Место было как будто знакомым, но вспомнить его Антон не мог. Скорее всего, он проезжал мимо летом, возможно, и не раз. Поездки на природу или на дачу к приятелям с последующим распитием огромного количества спиртного были для него не таким уж и частым, но вполне привычным летним развлечением. Даже если он и был здесь ранее летом, сейчас, смотря на тоскливый пейзаж поздней осени, не узнавал это место, и, только выехав на асфальтированную трассу, он наконец понял, где он.

Он отъехал от города больше чем на двадцать километров. Он знал это точно, потому что действительно уже бывал здесь, и не раз. Та дорога, на которой он устроил свою стоянку, вела в деревню, где была дача одного из его бывших одноклассников, которому, как и Антону, не повезло остаться в родном городе после окончания школы. Они время от времени встречались и общались, поддерживая связь скорее по привычке, чем из искреннего желания быть друзьями. Он подозревал, что большинство из тех людей, которых он мог на данный момент назвать друзьями, общались с ним из чувства выгоды, ведь он был полезен, был одним из тех, кого считали хозяевами города. Других причин для симпатии к нему он затруднялся себе представить.

Ехать по этому загородному маршруту было редким удовольствием, потому что трасса была федеральной, а соответственно, финансировалась так, будто была сделана не из асфальта, а из чистого золота. То есть денег хватало и на хорошие материалы, и на рабочих, и на откаты местным и неместным властям. Большинство дорог в городе и округе выглядели так, будто здесь недавно была война. Выбоины, ямы, жуткие трещины в асфальте – там, где асфальт имелся. Но зачастую дороги были просто песчаными. Весной и осенью на всех видах дорог образовывались огромные лужи, заезжая в которые каждый раз было страшно как минимум застрять, как максимум провалиться и утонуть вместе с машиной. Это, конечно, было фантастическое опасение, но, заезжая в очередной такой водоем, Антон каждый раз представлял себе именно такой исход. Его хорошая фантазия вкупе с навыками катастрофизировать любое начинание никогда не давала ему скучать, любая перспектива разворачивала в его голове калейдоскоп самых ужасных вариантов развития событий.

До дома дяди он добрался быстро. Возле высоких, таких же, как и забор по всему периметру участка, ворот стояла машина, расцветка которой никак не указывала на ее принадлежность к силовым структурам. Это был обычный отечественный внедорожник с подгнившими порогами, заляпанный грязью так, что казался не цвета «серый металлик», проглядывающего сквозь пятна, а серо-бурой камуфляжной расцветки. Внутри автомобиля сидел человек, который, как только Антон припарковался за ним, вышел из машины, оставив переднюю дверцу открытой. Антон тоже вышел, но не узнал молодого, слегка пухлого парнишку, одетого лишь в спортивный костюм, хотя и теплый.

– Здравствуйте, вы Антон Валерьевич? – спросил он, протягивая Антону руку.

– Да. – Антон пожал протянутую ладонь.

– Я Дима, если что. Поедем? Вас ждут. – Парень, очевидно, стоял здесь дольше, чем планировал, он переминался с ноги на ногу, как бы намекая на необходимость немедленно сорваться с места.

– Да, конечно.

Антон обошел машину и сел на пассажирское место рядом с водителем, который уже плюхнулся на свое место и как раз поворачивал ключ в замке зажигания. Автомобиль недовольно заурчал мотором и тронулся с места. Весь путь они проделали в молчании. Антон не знал, о чем поговорить с незнакомым полицейским, а сам полицейский, несмотря на юный возраст, должно быть, уже привык не лезть с ненужными разговорами ни к начальству, ни к близким к начальству людям.

Подъезжая к зданию полиции, которое еще несколько лет назад принадлежало учреждению среднего образования (в простонародье ПТУ), закрытому в целях оптимизации расходов, как и тысячи школ, подобных учебных заведений, больниц и прочего по всей стране в последние годы, Антон заметил машину скорой помощи.

– Что-то случилось? – спросил он у Димы, указывая пальцем на автомобиль. У него появилось предчувствие, что это связано с Катей. Возможно, какая-то травма не дала о себе знать сразу, внутреннее кровотечение или что-то подобное. Он снова ощутил нарастающую тревогу.

– Да, девушку вашу решили обследовать. – Он посмотрел на Антона, ухмыльнулся и подмигнул.

– Что? – только и сумел недоуменно протянуть в ответ Антон.

Он не понял ни смысла слов про обследование, ни шутливый способ подачи этой информации.

– Давайте вам сейчас Василий Иванович все расскажет. – Парень опешил от его вопроса, возможно, его лицо, помимо недоумения, выразило что-то еще, что и напугало молодого сотрудника.

– Давай, – кивнул Антон.

Они объехали здание и остановились на парковке для сотрудников. Выйдя из машины, Антон подождал Диму, так как не знал, куда идти. Он часто наведывался к дяде на работу, но парковался прямо на улице и заходил в здание через парадный вход. Дима поковырялся в бардачке и, найдя, судя по папке в его руках, то, что искал, вылез из машины.

– Пойдемте.

Антон поплелся за ним, думая об обследовании, которое понадобилось Кате. Ничего, кроме тревожных видений на тему мучительной смерти девушки на руках у медиков в эту самую секунду, ему в голову не приходило. Поэтому он в который раз постарался выкинуть все из головы. Они как раз подошли к металлической двери. Дима вставил ключ в замочную скважину, а Антон подумал, что в таком месте сподручнее было бы установить электромагнитный замок, чем ковыряться каждый раз механическим ключом. Скорее всего, снова экономия. Тем временем Дмитрий преодолел препятствие в виде двери, и они, войдя в здание, начали подъем по лестнице. Поднявшись на второй этаж, они остановились. Дима оглянулся на Антона и попросил его подождать пару минут, а сам исчез за хлипкой узкой дверью, ведущей к помещениям второго этажа бывшего училища. Антон постоял немного, тупо глядя на дверь. Ему казалось, что он понял, почему его оставили здесь: чтобы его не увидела Катя. А значит, она жива и в сознании. Спустя две минуты дверь снова открылась и появилась голова Димы, которая энергичными кивками приглашала его войти. Что Антон и сделал.

Войдя, он удивился в очередной раз тому, в каком состоянии находилось здание полиции изнутри. Снаружи оно было недавно покрашено, даже крышу поменяли. Но внутри – безобразие. Обшарпанные стены, которые не красили уже, наверное, лет тридцать, еще помнили, судя по надписям и рисункам, времена былого студенчества. Почти полностью стертый посередине линолеум, ненадежно, как оказалось, прятавший старый, проглядывающий местами, дощатый пол, тоже лежал здесь уже много лет. Окна были новыми, пластиковыми, их заменили несколько лет назад, но, к сожалению, с тех пор, похоже, ни разу не мыли, иначе они могли бы смотреться вполне прилично.

Дима проводил Антона в довольно большую комнату, в которой стоял диван, стол и пара стульев, свободного места при этом здесь оставалось слишком много, что создавало ощущение, будто в помещении чего-то не хватает. Пустые стены с грязными плинтусами внизу хотелось чем-то прикрыть: мебелью, картинами или в крайнем случае ковром, на манер той эпохи, которая здесь осязалась. Дима предложил ему присесть, а сам попрощался и скрылся за дверью. Антон скептически осмотрел предложенный ему диван. Таких диванов он не видел уже очень давно, но хорошо помнил их. Раньше подобные были в каждом доме. Обивка двух мягких частей, раскладывающихся при необходимости в широкое спальное место, когда-то была, вероятно, серо-песочного цвета, с красивыми узорами, как он запомнил с детства. Узоры еще кое-где угадывались, а вот цвет был уже совсем не тот. Слишком много тел, сидевших на нем, видела обивка дивана за время своего существования. Антон не мог придумать название этому оттенку. Коричнево-противный или отвратительно-бурый? Прямо путешествие в детство. Ему стало интересно, сколько лет этому чуду. Так и не решившись присесть на раритет, он отошел в дальний конец комнаты и уселся на один из стульев, стоящих возле стола, предусмотрительно стараясь в этот раз не разглядывать место посадки. Присев, он достал телефон из кармана: ни пропущенных вызовов, ни СМС не было. Странно. Не то чтобы он надеялся на то, что его хватятся на работе, но, учитывая то, как именно он ушел, интерес начальства был бы вполне оправданным.

В этот момент дверь шумно отворилась, и в кабинет не менее шумно ввалился его дядя.

– Ну, здравствуй, дорогой!

Он с порога начал разговор. Его дядя вообще не любил тянуть с чем-либо, касалось ли это слов или действий. Его облик абсолютно соответствовал решительному характеру. Когда он шел, его голова и плечи как бы немного опережали остальное тело, и, если смотреть сбоку, казалось, что он медленно бежит, а не идет. Большого роста, широкоплечий, статный, в прошлом весьма привлекательный мужчина, его дядя сейчас благодаря своей любви к удовольствиям жизни, таким как алкоголь и вкусная еда, выглядел заплывшим в области лица и необъятным в области талии.

Если бы он проводил ассоциацию дяди с каким-либо животным, он бы выбрал быка, однозначно. Себя ему нравилось ассоциировать с котом, хотя он никогда бы в этом никому не признался. Он не замечал сходства себя с этим животным ни во внешности, ни в поведении, ни в характере, разве что в манере говорить. Хоть коты и не разговаривали, он почему-то думал, что, если бы они могли, они делали бы это как он: мягко, вкрадчиво, немного лениво. Хотя он подозревал, что окружающие могли бы придумать его манере речи иные, не такие приятные эпитеты.

– Решили мы твой вопросик, не переживай. – Дядя самодовольно ухмыльнулся.

– Как? – спросил Антон, начиная переживать, вопреки дядиному указанию.

– Отчет хочешь? О проделанной работе? – Было видно, что тон племянника сильно напряг большого начальника. Вряд ли с ним кто-то смел так разговаривать.

– Да нет, извини. Я немного не в себе. Просто интересно.

Кающийся и трагический голос Антона вкупе с заискивающим взглядом сделал свое дело – дядя сменил гнев на милость. Он вообще был на удивление жалостливым человеком, во всяком случае, по отношению к нему, невзирая на такую менторскую позицию, а может, именно благодаря ей, дядя всегда был скорее благодушен к племяннику, в своей особой манере.

– Ладно, пойдем в мой кабинет. Зачем тебя вообще сюда привели? Этой комнатой никто не пользуется. Дима – парень вроде смышленый, но иногда как выдаст что-нибудь – только удивляешься.

Стараясь поддержать разговор, не напоминая о Кате и решении «вопросика», чтобы не раздражать дядю, который, очевидно, заговорит о том, что интересует Антона, только тогда, когда сам решит, он поинтересовался, почему не используют кабинет. Оказалось, что здание слишком велико для небольшого районного отдела полиции, многие кабинеты пустуют, во многих из них осталась мебель из учительских, например, как в том, в котором побывал Антон. Также он узнал, что у них теперь даже есть спортзал, который недавно отремонтировали, «но эти ленивые ублюдки не хотят заниматься спортом». При этих словах Антон покосился на главаря ленивых ублюдков и заметил, что кое-что изменилось в дяде. Теперь не голова и плечи были при ходьбе впереди него, а его живот. Он не видел дядю Васю несколько месяцев. По всей видимости, для дяди и его живота это были весьма сытые несколько месяцев. Конечно, Антон не осуждал его за грех чревоугодия, а вот за лицемерие осуждал. Молча, само собой.

Дойдя до дядиного кабинета, который находился в самом конце коридора, они вошли в двойные двери из настоящего дерева, покрытого лаком. Выглядели они роскошно, хотя посреди общей разрухи, царившей в коридоре, это смотрелось диковинно. В кабинете лежал ковер, стоял большой стол, кресло во главе стола выглядело как трон, большое, из натуральной кожи (в этом не было сомнений), смотрелось вполне стильно, несмотря на пафосную броскость всего остального. В отличие от комнаты, которой не пользовались, здесь был соблюден баланс мебели и пространства. У стен стояли в ряд книжные шкафы, полные книг, каких-то наград в виде кубков и прочей исключительно сувенирной ерунды. И да, для дяди Антона книги тоже являлись исключительно сувенирами. Как он сам однажды выразился: «Я в школе учебников начитался по горло, больше не хочу».

– Присаживайся, дружочек, – сказал дядя почти ласково. Отвлекшись на рассказ о новом спортзале полиции, он, казалось, забыл об оплошности Антона. – В общем, девушка твоя оказалась очень упертой, все говорила и говорила о том, что это ты ее сбил, что она это собственными глазами видела. Даже после того, как мы ей сказали, что съездили к тебе на работу, застали тебя там, опросили свидетелей, которые подтвердили, что ты никуда не уходил, был все это время на месте и просто не мог сделать того, в чем она тебя обвиняет. Угомонилась она только тогда, когда мы ее медикам передавали, уже здесь, в отделении.

– Каким медикам? Зачем? – спросил Антон, уже смутно подозревая, каким медикам и зачем.

– Ну, это ж бредовое состояние, – дядя гадко хихикнул. – Я позвонил Михаилу Федоровичу в районную психбольницу, это наш знакомый доктор. Он сказал, что такая симптоматика могла быть вызвана стрессом от перенесенного травматического события, ей просто необходима помощь специалистов.

В конце он снова хихикнул. Вся его речь была преисполнена бахвальства. Антон, хоть умом и понимал целесообразность принятых мер, почувствовал тошноту. Девушка, которая пострадала из-за него, хотела найти защиту у представителей закона, а вместо этого получила билет в психушку. Районная психбольница была печально известна всем жителям соседних населенных пунктов, при ее упоминании, особенно в связи с каким-то человеком, там побывавшим, сразу становилось ясно, что этот человек для общества потерян. Антона такой настрой окружающих смущал, ведь болезни должны вылечиваться, а не осуждаться обществом, но глубоко внутри себя он тоже ощущал предвзятость к людям, побывавшим в стенах этого учреждения.

– Понятно, – проронил Антон в ответ на краткий отчет дяди. – А можно мне контакты врача?

– Зачем они тебе? И ты больше ничего сказать не хочешь?

Антон снова почувствовал в голосе дяди угрозу и нотки раздражения.

– Да, извини, спасибо тебе большое.

Дядю, разумеется, не обрадовала его вымученная благодарность.

– И ты, кстати, не хочешь мне поведать, что за бес в тебя вселился? С моей работой мне и хуже видеть приходилось, но ты такого раньше не творил, мальчик.

– Да я сам не понимаю, как это вышло. Вчера гудели почти до утра, а утром на работе она. Потом я ее на дороге увидел и…

Антон замолчал. Оправдания он произносил, глядя на жалюзи, ограничивающие кабинет дяди от солнечного света, проникающего через окна. Произносил скорее для себя, потому что говорил правду, для дяди можно было и соврать что-нибудь. Но он снова почувствовал навалившуюся усталость, врать ему было попросту лень, язык и так чуть ли не заплетался на каждом слове. Видимо, новость о том, что с Катей все условно в порядке, снизила уровень адреналина или каких-то других гормонов, которые держали его в тонусе последние пару часов, и теперь его тело готово было расплыться, как медуза на песке, в любую минуту. Закончив, он поднял глаза на дядю. Дядя стоял, наклонив голову набок и внимательно, даже участливо смотря на него. Почувствовал искренность.

– Ну, не переживай, парень. Всякое бывает. – Он подошел и положил ему руку на плечо.

В этом жесте и словах, сказанных с внезапно неподдельной заботой, было столько теплоты, сколько Антон не видел от дяди за всю свою жизнь. Он вдруг осознал, что дядя – это самый близкий его родственник из ныне живущих, кроме матери. До этого момента он никогда не ощущал ничего подобного к этому человеку. Он был благодарен ему за поддержку, за эту неожиданную душевность, но понимание, что заслужил он это все попыткой убить человека, переворачивало его изнутри. Ощущение неправильности и противоречивости происходящего, не давало ему покоя и шанса насладиться единением с семьей. Возможно, он таким образом продемонстрировал дяде свою принадлежность к их системе ценностей, в которой человеческая жизнь и судьба ничего не значат? При этой мысли он невольно хмыкнул. Дядя убрал руку и отошел от него.

– Я в первый раз убил человека, когда мне было двадцать лет, но то была война, – это дядя произнес, стоя к Антону спиной, затем развернулся. – Да и не убил ты ее, хотя, как видно, думал, что убил. Я понимаю. Тебе надо выпить сейчас. Поезжай домой, купи по дороге бутылку водки. Не морщись, именно водки. И выпей ее всю. Завтра на работу не ходи, отдохни. Я договорюсь.

– Спасибо, дядя. – Антон поражался тому, каким мудрым иногда казался ему родственник в подобных житейских вопросах. – А что насчет контактов доктора?

– А что насчет моего вопроса «зачем»? – парировал дядя.

– Хочу узнать, как девушка, – вновь решился на почти честный ответ Антон.

Ему было стыдно. Не за то, что он сбил ее, хотя и за это тоже. Он чувствовал стыд, потому что она ему понравилась, потому что ему действительно было не наплевать на ее судьбу и даже судьбу ее проекта. Но объяснять все это дяде он, конечно же, не стал.

– Ты совсем дурак у нас, что ли? Забудь! Если снова увидишь ее где-нибудь, когда ее выпустят, даже не смотри на нее. Ты ее не помнишь. Ее нет. Все! – он отчеканил все слова так, будто пытался вбить их ему в голову, как гвозди забивают молотком в деревянные доски.

– Я понял, – кивнул Антон. И для убедительности кивнул еще несколько раз. – Ее нет. Не смотреть. Спасибо еще раз, дядя.

Дядя слегка прищурился, будто не поверил тому, что племянник полностью согласен и не думает перечить. Антон встал и обнял огромного по сравнению с ним, родного человека. Именно таким он его сегодня увидел, первый раз в жизни. Дядя, не привыкший к таким нежностям, замешкался на секунду, потом неуклюже похлопал его по спине, невнятно бормоча что-то вроде: «Ну, ладно, хорошо, ступай уже», а главное, забыв про свое недоверие. Антон ушел и, только выйдя на улицу, вспомнил, что его машина осталась возле дома дяди.

Стоя на тротуаре одной из главных улиц города, он подумал, что рекомендациями дяди по поводу выпивки не стоит пренебрегать, как бы ему ни хотелось просто отправиться домой. Для начала он решил прогуляться. Конечно, пешком через полгорода до своей машины он идти не планировал, но день был щедр на хорошую погоду, солнце даже немного припекало спину сквозь черную кожу куртки. Свежий воздух вдохнул в него небольшое количество энергии, которой должно было хватить на скромную прогулку и поход в магазин.

Он достал сигареты, закурил и пошел в направлении дома дяди. Проходя мимо городского ЗАГСа, он присмотрелся к фасаду и крыльцу здания, выглядели они даже хуже, чем внутренности отдела полиции. Из ступеней крыльца выпадали целые блоки плитки темно-серого, бетонного цвета, между которыми пробивалась различная растительность, сбоку на третьей снизу ступени даже росла маленькая березка. Фасад был покрыт штукатуркой. Облупившаяся местами, она демонстрировала миру красный кирпич, из которого было построено здание. В окнах на первом этаже стояли старые деревянные рамы, окрашенные в темно-бордово-коричневый цвет, который неплохо гармонировал с проглядывающим сквозь краску кирпичом, стекла окон напрашивались на помывку, также как и в здании полиции. Зато на втором этаже, где располагались кабинеты главных сотрудников данного учреждения, окна были новенькими, пластиковыми и даже чистыми. Он редко ходил пешком, редко видел эту разруху вблизи, как и большинство его коллег.

Покачав головой в знак несогласия и порицания, Антон отвернулся и пошел дальше, стараясь не смотреть по сторонам. Свернув на очередном перекрестке на улицу, в конце которой располагалось место его работы, он подумал, что получится очень нехорошо, если его увидит кто-то из коллег, которые во время обеденного перерыва, как раз наступившего, могут встретиться ему по дороге. Но, отбросив опасения, он зашел в ближайший магазин с намерением купить бутылку водки и пару литров пива, чтобы не умереть на следующий день. Положив в корзину пять бутылок по пол-литра, он попытался представить, как выглядит содержимое его холодильника прямо сейчас. Вспомнил, что, кроме медленно умирающих трех баклажанов, купленных им около двух недель назад в приступе тоски по этим тушеным овощам, которые когда-то давно готовила его бабушка, был еще сгнивший почти полностью лук, который он не трогал то ли из брезгливости, то ли из надежды, что он догниет уже в скором времени до конца. Еще была упаковка фарша в морозилке. В принципе, можно было разморозить быстренько фарш и сделать макароны по-флотски. Получилось бы быстро и питательно. Но сил у Антона после этого сумасшедшего дня, точнее утра, оставалось слишком мало для таких кулинарных изысков. Он прошел до ларей с полуфабрикатами и выудил оттуда сразу две пачки пельменей на случай, если и завтра не поймает кулинарное вдохновение.

Направившись к кассам, он остановился в отделе овощей и фруктов. Его взгляд упал на кочан капусты. Пожухлые сверху листы прятали внутри сочные белые хрустящие листики. Представив себе процесс приготовления салата из свежей капусты, он разочарованно опустил глаза. Резать, мять листы капусты, натирать морковь он не хотел. Термическую обработку этого продукта он считал категорически неприемлемой. Даже любимое многими блюдо голубцы не мог есть.

Каждый раз, представляя себе приготовленную каким-либо способом, помимо нарезанной в свежем виде, капусту, он вспоминал одну и ту же картину. Опустошенная едва ли наполовину тарелка с супом, остывшим настолько, что на его поверхности уже образовались бляшки застывшего, твердого жира. Это были щи из свежей капусты из его детства, которые он должен был съесть полностью, но он ненавидел это блюдо настолько, что смог запихнуть в себя лишь несколько ложек. Угроза матери о том, что, пока он не справится с обедом, не сможет выйти из-за стола, спустя час сидения над этой тарелкой уже не казалась просто угрозой. Ощущая полное бессилие в отношении и запрета выйти из-за стола, и своих возможностей по преодолению остывшего препятствия на пути к свободе, он сидел, склонившись над тарелкой, и слезы из его глаз капали прямо в эту ненавистную капустную жижу. Мать вскоре сжалилась над ним, тоже заметив, что суп совсем остыл. Он выиграл ту битву, но не любил с тех пор капусту и практически все супы, которые существовали в природе.

Отвлекшись от неприятных воспоминаний, он заметил старушку, тщательно осматривавшую содержимое ящика, перед которым стояла, в руках у нее был пакет, в котором уже лежало несколько томатов. Мысль о свежем помидоре, разрезанном на несколько аппетитных частей и посыпанном солью, заставила его желудок сжаться, и он по-настоящему впервые за день почувствовал, что проголодался. Подойдя, он заглянул в ящик с томатами, над которым склонилась бабушка. Помидоры были мятые, многие из них уже покрывались темно-серыми пушистыми пятнами плесени, такого же цвета, как и репчатый лук в его холодильнике. Стало понятно, почему бабуля не спешила с выбором: она пыталась найти что-то, что еще можно было съесть. Отвращение от увиденного мигом ослабило чувство голода и вернуло легкую, уже ставшую привычной за это утро тошноту.

Подходя к кассе, он прокручивал в голове варианты выражения своего возмущения качеством предлагаемой продукции. Идеи были прекрасные: от выговора продавщице до просьбы позвать администратора с последующим долгим разговором со множеством отсылок к закону о правах потребителя. Но, подойдя к кассиру, он сдулся. Антон пришел к выводу, что ничего не добьется своей тирадой, что своего покупателя гнилые помидоры все-таки находят и что ему, в общем-то, просто неохота вступать в перепалку.

Выходя из магазина, он столкнулся нос к носу с секретаршей Кариной. То, чего он боялся, заходя в магазин, находившийся в опасной близости от места работы, конечно же, случилось.

– Антон Валерьевич, вы! – воскликнула слишком громко девушка.

– Я, – не стал вдаваться в подробности Антон, покосившись в сторону родной администрации, стоящей в трехстах метрах от них, будто боялся, что там услышат восклицания девушки.

– Вы же сказали, что плохо себя чувствуете, – не сдавалась коллега.

– Я как раз еду из поликлиники. Заехал купить лекарства и продукты, дома шаром покати, – не моргнув глазом, сиюминутно придумал красивую отмазку Антон.

При этом он немного приподнял вверх пакет, как бы демонстрируя вещественные доказательства. Доказательства, состоящие в большинстве своем из пяти стеклянных полулитровых бутылок, подтверждающе и мелодично звякнули в пакете, выдавая все секреты лечения Антона.

– О-о-о, – протянула Карина и, постаравшись смотреть на него не слишком жалостливо, продолжила: – Выздоравливайте! Надеюсь, скоро увидимся на работе.

– Спасибо, – буркнул Антон, коря себя за глупость.

Девушка мило и ободряюще улыбнулась, не обращая внимания на его недовольное выражение лица, и вошла в магазин.

Антон огляделся и решил, что пора заканчивать прогулку и вызывать такси. Встречаться с Кариной еще раз, дожидаясь такси прямо возле магазина, ему не хотелось, поэтому он перешел дорогу в неположенном месте, прошмыгнул между двух пятиэтажных домов, стоящих слишком близко друг к другу, так, что между ними оставалось буквально меньше метра свободного пространства. Это пространство между домами активно использовалось в качестве бесплатного общественного туалета, поэтому Антон очень пожалел о своем решении срезать путь таким образом. Винить при этом людей он не мог, потому что вот уже несколько лет активисты пытались добиться от властей города постройки или установки общественных туалетов. Чиновники же были непоколебимы: бюджет на это не рассчитан.

Антон присел на лавочку возле подъезда и в который раз за день порадовался хорошей погоде. Устыдив себя за радость и напомнив себе еще раз о событиях утра, он достал сигарету и телефон, закурив, вызвал такси.

К ощущениям стыда и виноватости он привык с детства. Если он слишком громко разговаривал или веселился в общественном месте, да и дома тоже, мать говорила ему, что таким образом он мешает окружающим или уставшему после работы отцу, и хоть отец обычно отмахивался, говоря, что ребенок должен баловаться, это не помогало. Антон подозревал еще тогда, что мать просто раздражается от его присутствия, поэтому старался быть незаметным при ней. Теперь же, когда он вырос, любая сильная эмоция, которую он чувствовал или даже иногда выражал, быстро перетекала в смущение оттого, что он ее испытал. Слишком громкий смех, чересчур резкий ответ, большое удивление или восторг – все это казалось неудобным для окружающих, лишним, неуместным. Без этого, по правде говоря, Антон тоже то и дело ощущал свою неуместность.

Он уже докуривал сигарету, когда подъехало такси. Сев в машину, он сказал таксисту свой адрес и, только когда они подъехали к его дому, вспомнил о своей машине, оставленной у ворот дяди. Выругавшись себе под нос, кляня себя за рассеянность, он попросил таксиста довезти его до нужного адреса. Чувствуя себя очень глупо, он мог думать лишь о том, как он хочет, чтобы этот гребаный день поскорее закончился.