Читать книгу Судьбы суровый матерьял… - Виктор Брюховецкий - Страница 27

Выспавшись в крапивах-лопухах

На крутом обрыве, над рекою,

В самотканых клетчатых штанах

С легкою есенинской строкою

Я корову шарю по кустам,

Ежевикой вызревшею тешусь.

Вот найду комолую – задам!

Не найду – в черемухах повешусь…

День в прошлое спешил. Густели тени.

Стихала степь – готовилась ко сну.

По косогору – наискось – Савелий

На вороном копытил целину.

Пылил табун. Трехлетки присмирели.

Пугливо жались в гущу стригунки…

А после у излучины реки

Мы жгли костер.

Мы – я и дед Савелий.

Пеклась картошка. Съежившись, босой,

Я тыкал в угли тонкой хворостинкой.

А ночь, в расшитой звездами косынке,

Поила травы чистою росой.

Кимарил дед, свернувшись у седла,

Да кони порскали,

Видать, на непогоду,

И пили из реки парную воду,

И не давали спать перепела.

…Измотанный за день, сижу и смотрю,

Как серая птица уходит в зарю,

Как длинные тени, скользя на бугор,

К костру подступают, и ярче костер,

И пламя всё выше, и дым голубей,

И тише любовная речь голубей.

Умолкло на дальних березах «ку-ку»,

И каждый сучок на тропе начеку —

И нас охраняет, и ночь сторожит…

И батя на старой фуфайке лежит,

Всё думает думу, глядит на огонь.

Звенит удилами стреноженный конь,

Вскипая, шумит на порогах вода,

И сосны темнее, и ярче звезда…

Я трогаю лошадь шершавой рукою…

Уставшие за день, понурые, мы

Неспешно бредем над вечерней рекою,

Где спят в камышах золотые сомы.

Пустынное поле.

Дорога пустынна.

Не видно свистящего в небе крыла,

Лишь теплая морда мне тычется в спину,

Да мягко и тихо звенят удила.

А ночь на подходе.

А мы всё шагаем

По кромке обрыва. На самом краю…

И лошадь (я знаю) глядит, не мигая,

Зрачками огромными в спину мою.

Ходит ветер по кругу,

Ситцы пьяно шуршат,

Карусельную вьюгу

Юбки бабьи кружат.

На селе новоселье!..

Пацаны, голышом

Самодельное зелье

Пьют из фляги ковшом!

Две гармошки рыдают,

С хрустом гнутся плетни,

А на солнце сверкают

Ордена да ремни…

Ходят взрослые игры

По кривой, по дуге!

Загорелые икры,

Мелкий пот на виске!

На плечах позолота…

Только виделось мне

Горемычное что-то

В этом радостном дне.

В краю, где был холод и правил палач,

Где жали колосья серпом,

Где молот гремел по металлу, горяч, —

Всё это считалось гербом.

И холод, и голод, и молот, и колос,

И всё, что пахалось,

И всё, что мололось, —

Гербом называлось, горбом добывалось…

Но это в ту пору меня не касалось.

Мне нравился герб, я цветное любил!

Я герб вырезал, и слюнил, и лепил

На стенку беленую…

Мама вздыхала.

Колосья шуршали.

Горела звезда…

Но – то ли тяжелые шли поезда,

Шатая избу, то ль слюна высыхала, —

Мой герб от стены отставал, не держался.

Я снова плевал и лепил. Я сражался

За шорох колосьев, за молот, за серп,

С саманной стеной, не приемлющей герб.