Читать книгу Монохромность - Виктор Доминик Венцель - Страница 6

Если верить статистике, то большинство случаев суицида приходится как раз на Рождество. Правильнее будет сказать, на зимние месяцы в целом, но на Рождество, особенно. Весной, да и летом самоубийцы почему-то медлят, выжидают, терпят, а вот, ближе к осени открывается сезон. Кто-то шагает из окна, кто-то вяжет петлю, а кто-то режет вены и ложится в теплую ванну. Говорят, что осенью и зимой депрессия чувствуется наиболее ярко и сильно, и некоторые просто не могут справиться с нахлынувшей на них тоской. Кого-то жрет одиночество, кому-то комом в горле встают бытовые проблемы, других мучает творческий кризис и собственная несостоятельность. А если брать во внимание кучу усугубляющих факторов, ситуация выходит, и вовсе, безрадостная.

Одним из таких факторов и является Рождество. Праздник для семьи, только для самых близких и любимых. Эти простые правила вкладываются в нас с самого детства. Родители, школа, телевидение, радио – все это дает установку на то, что в этот день нужно окружать себя очень тесным кругом по-настоящему родных. И это накладывает свой отпечаток.

Семейные праздники – это крохотные маркеры, выставленные по шкале человеческой жизни от начала до ее конца. Некие планки, которые ты преодолеваешь год за годом, выставляя флажки победы по всей траектории пройденного пути. Нет ничего необычного в том, что жестокая действительность иногда не соответствует заложенным требованиям, и человек, уставший от собственных мыслей и безысходности, в конце концов, загоняет патрон в ствол и прикладывает дуло ко лбу. Семейные праздники для того и существуют, чтобы отсеивать живых от мертвых, хоть те даже пока и не догадываются об этом.

Кажется, я писал год назад статью под названием «Обратная сторона торжества», где более подробно и логично доносил свои мысли на этот счет. Правда, там еще делался упор на несчастные случаи, пьяные аварии и семейные ссоры, число которых так же возрастает в преддверии праздника. Статья получилась неплохой, и кто-то ее даже читал. А может, даже и проникся идеей.

Моя новая статья, озаглавленная «Когда Бог забывает о любви», повествующая немногочисленным читателям о судьбе старого особняка на Хаупт тридцать семь была не столь блестящей. Довольно трудно придумывать историю с нуля, вот и пришлось импровизировать, чтобы скрыть недостаток фактов.

Деннис читал ее долго, вызывал меня, дважды отправлял на доработку, но в конце концов отправил в печать. Если все сложится так, как было задумано изначально, то свежий выпуск правды Германии появится на прилавках уже завтра утром, когда кипы газет заберут из типографии, а на второй странице будет красоваться как раз моя последняя работа – на первую полосу с таким материалом даже рассчитывать не приходится.

Через три четверти часа я уже стоял на выпирающим в море каменистом утесе, оставив позади себя небольшую занесенную снегом песчаную отмель и полсотни покатых растрескавшихся ступеней каменной лестницы. На центральный пляж, как и в портовую зону, городские автобусы ездят неохотно. По левую руку от меня возвышалась темная башня маяка – ни дать, ни взять – цитадель мирового зла из какой-нибудь сказки, по левую раскрывалась бесконечная черненная гладь полупрозрачного серебра. Низкие темные тучи, наступавшие на Глекнер, упорно и настойчиво брали город в кольцо, отражаясь на морской поверхности, как в мутном зеркале. Картина выходила довольно удручающей, но была в ней и некая своя красота. Наверное, стоило бы дать этому свое название, вроде «вдохновляющей безысходности» или «притягательной тоски», будь я творческим человеком. Вероятно, именно за этими ощущениями сюда когда-то приехал местный писатель, Виктор Венцель, покончивший с собой, выбросившись с верхнего окна маяка. Весть о его смерти получила широкий резонанс, и почти так же быстро стихла. «Правда Германии» тоже пыталась осветить это дело на своих страницах, но довольно быстро отказалась от этой идеи, отступив под напором более успешных конкурентов.

Я поправил пальто, попытался найти укрытие от беснующегося ветра за каменной громадой маяка, но так и не добился успеха. Холод, своим длинными цепкими лапами, с завидным упорством пробирался под воротник свитера, полз по штанинам, замирал за пазухой, облепив воротник и полы липким мокрым снегом. Я, неловко щелкая зажигалкой, подкурил сигарету, судорожно выдохнул дым, стараясь хоть немного согреться.

Маяк в Глекнере уже давно превратился в своего рода реликвию. Эдакий монумент, дошедший до этих дней со времен далекой древности. Наверное, когда-то там, наверху, за линзой отражателя горел огонь и ведомые им корабли пробирались сквозь вечерний сумрак. Но теперь времена поменялись, и маяк превратился в пустышку. В прямом смысле этого слова, ибо все, что осталось внутри, это только длинная спиралевидная лестница с парой-тройкой пустых комнат на вершине. Помещения часто арендуют под студии для фотосессий или личные кабинеты, если хватает средств. Когда мне доводилось бывать там, внутри. Несколько лет назад, пока работа не стала для меня основным смыслом жизни и ключом к выживанию. Кажется, забавное было время.

Последний смотритель этих мест, Клаус Грубер, нашел свой приют на городском кладбище еще несколько лет назад, и с тех пор его место пустует. Конечно, за башней следят, реставрируют, оберегают от вандалов и хулиганов, но теперь маяк стал похож на Глекнер, в котором и был воздвигнут – почти мертвый, почти позабытый, грязный и пустой внутри.

Я докурил сигарету, высунулся из-за угла каменной надстройки, пытаясь разглядеть хоть что-то в сгустившихся снежных сумерках, когда услышал за спиной нарочито громкие тяжелые шаги.

– Маяк закрыт для экскурсий, приятель, – пробасил неизвестный за спиной, – Ты что, не читаешь газеты?

Когда я обернулся, обладатель грозного голоса подошел еще ближе. Он был невысок ростом, приземист, полноват. Одутловатое серое лицо почти контрастировало с белым снегом вокруг. Облачен визитер был в довоенную тяжелую шинель и летние кроссовки, которые никак не вязались с его обликом.

– Мое имя Килиан Граф. Я репортер из газеты «Правда Германии», – вежливо отозвался я, подавая ему руку, – Вы звонили в нашу редакцию, договаривались о встрече. Слышал, что у вас тут настоящая сенсация.

– Свен Бергер, я тут охранник. Да и смотритель, можно сказать – осклабился серолицый, – Вот уж радость. Не ожидал, что вы приедете так быстро. Ждал вас только после Рождества. О, да, мне есть, что вам рассказать. Я такое видел, что даже во сне не приснится…

– О, неужели, – поднял я брови вверх. Слишком уж театральный жест, но действует безотказно, – Прямо уж и во сне?

– Даже не сомневайтесь! Статья выйдет, что надо! Прошу прощения за такой прием – после введения комендантского часа здесь стало полно народу…

Последние его слова канули в неожиданном порыве ветра, и между нами повисла блестящая снежная пелена.

– Ничего страшного, – отозвался я, стараясь, чтобы эти слова прозвучали убедительно, – Я с удовольствием выслушаю и запишу вашу историю, если найдется какое-то более удобное место.

Свен потоптался по снегу, выудил из карманов шинели солидную связку ключей и согласно закивал головой.

***

Кукол было много. Они сидели на многоэтажных тяжелых полках, лежали в коробках и ящиках по обеим сторонам двери, покоились на крюках и веревках, свешиваясь со ступеней над головой. Готовые фигурки в одном углу – заготовки и материалы в другом. В воздухе пахло свежей стружкой и лаком. Я зачарованно огляделся по сторонам, пытаясь охватить взглядом множество удивительных творений, ощущая себя ребенком, попавшим в волшебную лавку с игрушками.

Некоторые куклы были сделаны тщательно и красиво, некоторые наскоро, угловато и безобразно, словно человек, вырезавший руки, ноги, носы и рты внезапно утратил к этому делу всяческий интерес. Манекенов здесь было множество – от совсем крохотных до вполне солидных, собранных почти в человеческий рост.

Были и более классические, вроде гестальта – небольшой деревянной фигурки высотой 33 сантиметра. У нее крутятся и гнутся ноги и руки, при этом сам человечек закреплен на металлическом стержне. Были солдатики, были фигурки. Человек, работавший над всем этим великолепием, обладал неплохим вкусом.

Склад манекенов находился прямо на первом этаже маяка, примыкая к крайним сегментам старой, местами просевшей железной лестницы. Я задрал голову, пытаясь разглядеть что-то вверху, но натолкнулся только на сплошную темень, отогнать которую смогли бы лампы, висящие у стен, но смотритель не пожелал их включать.

Он вооружился фонарем и водрузил его на полку, возле одной из кукол.

Я рассеянно защелкал зажигалкой, но Свен осторожно прикоснулся к моему плечу.

– Не курите здесь, пожалуйста. Это что-то вроде моей мастерской. Не хочу, чтобы здесь все пропиталось дымом. Да и вдруг уголек упадет, мало ли…

– Да, конечно-конечно, – спохватился я, засовывая вынутую сигарету обратно в пачку, – Изумительно! Это все ваши творения?

– Моей дочери. Моих здесь немного, – скромно признался смотритель, оглядывая ряды фигурок с видом полководца, любующегося своим войском, – Но, я потратил на это больше трех лет.

– Очень здорово, – признался я честно. В этот момент даже не хотелось привычно врать или льстить, – Скоро сможете открывать свои выставки. Зачем прятать от глаз такое великолепие?

– Это что-то вроде хобби, – нехотя пояснил Свен, – Слишком личное, чтобы делиться этим с другими. Дома хранить такой объем деталей и готовых моделей слишком сложно, вот я и решил на время перебазировать свою мастерскую сюда. Здесь, во всяком случае, хватает места.

– Очень мило, – подтвердил я, бросив на куклы еще один взгляд, – То, что вы хотели рассказать нашей газете, связано с ними, или…

– Не только с ними, – перебил меня смотритель поспешно, словно боясь, что я украду у него идею, – Все намного серьезнее. Я уверен, что в этом Маяке обитают привидения.

– Привидения? – осторожно переспросил я, – Я правильно вас услышал?

– Привидения. Призраки. Фантомы, – терпеливо отозвался Свен, – Именно так. Я думал, что ваша газета ищет подобные истории для своей колонки про мистику.

– Да, конечно. Просто поверить в это довольно тяжело. Я вас слушаю. Где можно присесть?

Свен ткнул пальцем в один из боковых ящиков. Из деревянной коробки на меня глазела уродливая голова куклы, ощетинившись стружкой посреди пустых бутылок. Кто-то здесь явно злоупотреблял спиртным. Я закрыл все крышкой, пододвинул ближе к лестнице, сел, вынул из наплечной сумки камеру, блокнот и набор цветных ручек. Эта старая привычка с разноцветными чернилами – хороший способ запомнить и выделить наиболее важные участки сырого материала, на которые потом следует обратить особое внимание во время написания статьи.

– Итак, вы думаете, что здесь, в здании старого Маяка в Глекнере обитают призраки?

– Именно так, – подтвердил Свен, опустившись на ящик напротив, – Только я не думаю. Я знаю это, утверждаю, я уверен – этот маяк просто кишит ими, как дворовая собака блохами.

– А можно ли конкретнее?

– Точно сказать не могу, но есть некоторые предположения. Мне кажется, что все началось около пары-тройки месяцев назад, – протянул Свен, тяжело вздохнув, – Вы знаете, тут, на верхних этажах было немало офисов и студий. Полно компьютеров, радио, телевизоров – словом всякой техники, которую нужно охранять, пока на объекте нет хозяев.

– Понимаю, итак?

– Так вот, – продолжил Свен, махнув рукой, – Совсем рядом, и немного выше, проходят линии электропередач. Тянутся откуда-то из под земли за маяком. Понимаете?

– Понимаю. Продолжайте.

– Естественно, начали возникать проблемы. Телевизоры выдавали одни помехи! Радио отказывалось принимать сигнал! Компьютеры сбоили один за другим! Сначала, я думал, что это связано между собой, пока однажды в шуме телепомех не начал различать голоса. Понимаете?

Я посмотрел на собеседника, как на сумасшедшего. Да уж, среди всех этих манекенов, да еще с таким изрядным запасом горячительного, можно слететь с катушек.

– То есть, вы утверждаете, что различали голоса призраков в шуме телепомех, я правильно понимаю вас? А как же высоковольтные провода? Разве они не причина сбоев?

– Высота этого маяка восемьдесят три метра, – сухо сказал Свен, – Каменные стены, оставшиеся с момента постройки, обеспечивают отличную звукоизоляцию, плюс здесь полно металлических конструкций. Поэтому технике, под такой защитой, уловить сигнал – невозможно вовсе. Первый голос прозвучал совсем близко. Рядом.

– И что он сказал?

– Post tenebras spero lucem.

– А ваш призрак религиозен. Это же строки из Библии «Надеюсь на свет после мрака», если я правильно помню.

– О, так вы тоже верующий?

– Нет, – ответил я коротко, – Но с Библией знаком.

– Вы не считаете это странным?

– То, что у вас здесь поселился призрак, или то, что атеист когда-то читал Библию?

– И то, – замявшись, отозвался Свен, – И другое, впрочем…

– Нет, не считаю. Но вернемся к вашему призрачному голосу. Это произнесла женщина или мужчина?

– Сначала был женский голос. Именно женский.

– А что потом?

– Через несколько дней стали звучать другие голоса. Много. Все разные. Похожие, но слишком несходные. Они говорили мне о многом, но слишком тихо. Кажется, просили оставить их на месте, не забирать во тьму и не тянуть на небеса. Я так ничего и не смог разобрать. Призраки говорили постоянно, часто, почти ежедневно. Я даже бросил пить. На какое-то время.

– То есть, вы слушали телепомехи, и различали целые фразы на латыни? Занятно. А что же потом? Они стихли? Были ли в истории маяка какие-то выдающиеся трагические истории, которые можно связать с этим местом.

Свен пожал плечами. Его серое лицо в блеклом свете электрофонаря казалось теперь ослепительно белым.

– Мне известно только о погибшем писателе…

– Вам и Виктор Венцель являлся?

– Нет. Я так и не смог их увидеть. Хотя пытался записать голоса, сфотографировать, снять на видеокамеру…

– И чем же это закончилось?

– Внутри маяка постоянно сбоит электроника, я же говорю. Телефоны не ловят связь, а снимки не удаются даже на мобильном, не говоря уже о старых «мыльницах». Что-то постороннее выдает помехи и шумы.

– Вы утверждаете, что ваш маяк – это место сбора неупокоенных душ?

– Я ничего пока не утверждаю, – проговорил Свен мрачно, – Я только начинаю догадываться. Если бы только вы могли задержаться здесь на несколько дней и услышать их! Конечно, отсюда вывезли всю технику, с началом комендантского часа, но…

– К сожалению, у меня слишком плотный график. Лучше я просто запишу ваши слова.

– Пусть так. Только скажите, вы верите моим словам? Или как все остальные считаете меня сумасшедшим?

– Я верю в то, что вы верите в эту историю, – отозвался я сухо, сам удивившись своей прямоте, – Впрочем, статью я вам гарантирую. А какой из этого всего будет результат – покажет время.

Смотритель промолчал, затем медленно кивнул в ответ. Глаз от блокнот он так и не отвел.

– Это лучше, чем ничего. Вы говорите, во всяком случае, честно.

– Я очень бы хотел разобраться в этой вашей истории. Просто голоса читающие библию… это…

– Вы не понимаете, здесь совсем другое, – обиженно заявил Свен и стал похож на большого ребенка, – То, что я пытаюсь донести до вас – настоящая сенсация. Я склонен считать, что стою на пороге настоящего открытия. Все в мире взаимосвязано, правда? Вы думаете, призраки из этого Маяка могут быть связаны с волной исчезновений в городе, Килиан?

– Нет. Паранормальщина не может быть таким злом, каким являются люди. Если в нашем городе заявилась банда ублюдков и маньяков, не стоит приплетать сюда потусторонщину. Человек и без вмешательства извне может превратиться в чудовище, чтобы там не говорили ваши голоса.

– Вы считаете это просто набором случайностей или пьяным бредом?

– Нет никакой разницы, во что я верю. Я здесь, чтобы передать читателям вашу историю и историю этого места. Как говорится в Библии «Vanitas vanitatum et omnia vanitas».

– Я не знаю, что это значит.

– Суета сует, и все – суета. Теперь давайте вернемся к самому началу нашего разговора. Итак, Свен, постарайтесь точно вспомнить, с чего все началось?