Читать книгу Обстоятельства речи - Виктор Каган - Страница 72

От лета до зимы и от зимы до лета

то осень, то весна, то проблеск, а то блик.

Молитва в алтаре промозглого кювета

под сенью на ветру поникших повилик.

Молитва наугад – наитье, откровенье:

спаси и пронеси, дай выжить, не убей.

Обугленной души молитвенно паренье.

Клюёт с ладони жизнь озябший воробей.

И к мигу миг прильнёт короче свиста пули,

и каждый миг, как дар, намоленный в огне.

А те, что на груди у смерти прикорнули,

молитву за живых бормочут в вечном сне.

Им тихо вторит бог дрожащими губами

и посреди войны под мать и перемать

безбожником стоит с подъятыми руками

в молитве и тщете спасать и сохранять.

И месят с кровью грязь безбожники и боги —

теперь ли разбирать, кто свой, а кто не свой?

Закуришь на краю раздолбанной дороги —

спаси и пронеси… спасибо, что живой.

Сводит зубы попытка вдоха.

Меч дрожит на продрогшем луче.

Воробей – весёлый пройдоха

на впитавшемся в снег кумаче.

Ищет крови опохмелиться

бог войны и подносит война —

вся в крови и гное блудница.

Лейтенант третьи сутки без сна.

К двойке лепится единица.

Снова смерть накрывает фуршет.

Три по двести. Он будет сниться

семь десятков посмертных лет.

Будет сниться, не переставая,

оглушать наяву и во сне.

Проступает вода живая

солью пота на простыне.

Голоса оживают и лица,

боль и ярость, нежность и страх,

и надежды тлеет крупица

на растрескавшихся губах.

Жизни ствол прорастает из боли

в три обхвата, листвою шурша,

и под кроной покоя и воли

жизни радуется душа.

Тихий снег над грохочущим миром

продолжает идти, как тогда,

когда бог онемел над клавиром

и катилась под траки звезда.

Двадцать первое. Смерть. Воскресенье.

Сорок пятый. Военный. Январь.

Кровь заходится в белом каленье.

Небо рушится в жирную гарь.

И ни жалости, ни снисхожденья

не прося, ткнувшись в землю страны,

обретаешь второй день рожденья

вопреки провиденью войны.

И звезда над твоею судьбою

подмигнёт сквозь года январю.

И молитвы слова – не мольбою,

только: «Господи, благодарю».

Расставлены все знаки препинанья,

дописана последняя строка.

Нам негасимый свет воспоминанья.

Тебе свободный путь за облака.

Судьба завершена. И не роптанье,

не причитаний мутная река —

скорбящих кадиш и в любви признанье.

Колышет саван ветерком слегка.

Вот мы и по разные стороны жухлой травы,

по разные стороны сна под домашнею сенью,

по разные стороны жизни суровой канвы,

по разные стороны правды и лжи во спасенье.

Душа твоя бродит в прозрачном небесном лесу,

глядит из угла твоя палка с собачьей тоскою

и по паутинке, поющей без слов навесу,

серебряный луч пробегает последней строкою.

Кто любит, тот скажет люблю – не любил,

поделится тёплою водкой и хрусткой мацою,

погладит глазами горячие камни могил

и скажет: «Прости, я пошёл» с сипотцою.

И что тебе до суеты и пустой о тебе болтовни,

до торжища, где суесловная славы делёжка,

до всей этой глупой и злой трепотни, трескотни,

в которой не боль, не любовь, а тщеславья ветóшка?

Да пусть их. Что дела до всяких прокуд?

Они пошумят, погалдят и пройдут.

Душа твоя с неба на ниточке света.

И ты остаёшься. Спасибо за это.

2012—2017