Читать книгу Крылом мелькнувшая - Виктор Красильников - Страница 3

По сообразительной части всех других запуливали судовые радисты. Это надо же, налету ловить морзянку, облекая пиканья из наушников в слова. А какую по сложности аппаратуру едва вмещала их рубка?! Все эти приёмники, передатчики и что к ним прилагалось. Пусть в другом полушарии, штормит ни штормит, радистам без разницы. Как бы между всякой текущей ерундой, принимали радиограммы. Чего только в тех ни привходилось. И распоряжение в экий порт следовать. Кто у кого родился. Кому в кадрах готовят замену. Десятки других спецтем и подборок. До наоборот, в радиоцентр СМП прямо с кончика антенны улетала информация капитана, деда. Отдельной стайкой – личные весточки. Мог и помполит своё политдонесение снести отстучать на ключе. Ведь конец семидесятых годов прошлого века. Ничегошеньки в том архидревнего. Связь через компьютеры и спутники даже фантасты не предрекали. На каждом судне их было двое: начальник радиостанции да радиооператор (второй радист). Старшему, по установленной между ними справедливости, доставалось дневное бдение. Младшему – ночное. Те обособленные самики в основном солидной питерской выучки. Значит, когда-то заканчивали престижные ЛВИМУ либо ЛАУ. Являя, и без лупы, отпечаток несомненной интеллигентности при броской раскованности. Столь редкое сочетание, наблюдалось лишь в торговом флоте СССР. Надо будет, пойду о тех временах живым свидетелем. Пока же трагикомической историей лучше займусь.

К исходу долгого рейса в команде царило приподнятое настроение. Ведь шли ни куда-нибудь, а в колбасно-пряничный, полный заманок – Ленинград10. Вот это и обязывало каждого устроить себе праздник. Продолжая мысль, чуть займу у Гоголя: «Майский день. Именины сердца». Редким питерцам вообще фартово, раз дома очутятся. Всем иным – варианты скромнее, или куда кривая вывезет. Холостые стиляги, конечно же, рассредоточатся по кабакам. Преобязательно кому-то из них повезёт в звёздной ночке с ветреницей, проживающей, допустим, на 13-ой Красноармейской. Женатые вызовут жён и позапираются в каютах. Не все мужи во браке эдак поступят. Найдутся отступники, что на вызове супружниц сэкономят, раз горазды увлечься питерским загулом. По тратам такое равновесно. Зато, по отзывам роман Мопассана вживую.

Караулящий всех нас бес, первым в ребро кольнул начальника радиостанции. Не то, чтоб тот страстно возжелал греха, скорее начал ностальгировать по курсантской молодости. В памяти, продвинутого во всех отношениях радиста, хранились, некими секретными шифрами, номера домашних телефонов.

«Здорово бы позвонить Светику, Таньке, Эльвирке, Томочке и Машуне, – подумывал он, – Вдруг, до сих пор кто-то не замужем. Ну, просто жизнь поломалась. Ведь вполне допустимо. А что, если у двух-трёх так? О! Тогда буду волен поступить шейхом. Назначу каждой встречу через ресторан. Всё по верхней планке: вино, весёлые вспоминалки, томный медляк и страстная, незабываемая ночь. И вот таковское, может сбыться целой салютной обоймой. Для одного лишь прочувствования сладко-угарных минут, всем пожертвовать не жалко. Кончатся деньги – спущу отоварку в закутках Гостиного Двора. Пофиг. Моряк – ни Кащей».

Продолжив фантазировать в том же направлении, маркони11 распалил себя до состояния одержимости. Заранее умно подал жёнушке заградительную радиограмму: «Милая тчк Стоянка очень короткая зпт сам расстроился тчк Увидимся через рейс тчк Целую навечно твой тчк.

Тотчас ответка: «Дорогой тчк Как я опечалилась тчк Мечтаю быть рядом тчк Этого никто не может мне запретить тчк Твой аленький цветочек тчк.

Перечитывая по пятому разу сей сумбур, начальник радиостанции истолковал его нервическим романтизмом. То есть, останется дома мечтать за геранями. До чего возвышенная душа! Повезло ему.

Едва береговой монтёр присоединил телефон с казённым номером, изменщик стал названивать к былым подружкам. За троих ответили их бедные переживающие мамаши. Что вызнал, нуждалось в осмыслении, точнее, в минусовке. Итак, после института, по распределению, Светика, Эльвирку отправили на СеверА. Томочке выпало сгубить лучшие годики в Средней Азии. Стало быть, их коды из памяти долой. Танька же с Машуней оказались на месте. И до сей поры свободные пташки! Даже, как бы поощрительным авансом, ахали от нежданного звоночка.

«Ладно, начну с Таньки, – решил он, – Совсем простецкая, помнится. Обжималка симпотная, непрочь из горлА портвишку, закурить. Могла по-непечатному выразиться, не краснея. Бой-девка». Назначил ей встречу под вечер на Невском у ресторана Московский». Сам прибыл заранее в семафорно-заграничном прикиде. Предупредил швейцара: при любом наплыве публики опознать его. Барским жестом десятку задатком вручил. Осталось по знаменитейшему прошпекту12 имперской столицы слегка прогуляться, впитывая в себя цивильную яркость жизни. Посрывать завистливых взглядов от гардероба «оттуда». Встрепенуться, что называется. Доверительно поверьте: после долгих рейсов, ещё как требует подзаводки истомившаяся душа.

Когда вновь очутился возле двери с подкупленным швейцаром, увидел весьма похорошевшую Таню. Молодой женский возраст преобразил до изящества её фигурку, кое-что подправил в личике, придал выразительности глазкам. И куда девалась девчоночная нипочёмность, помогая таким, как она, прорываться на танцы в училище «макаров»13. Ничуть не преувеличивая, пришлось воскликнуть:

– Ужель та самая Татьяна?!14

Ход конём исполнил чётче: взял диву под ручку и гордо проследовал за табличку «Свободных мест нет».

После начального бокала Татьяна перестала конфузиться, поверив в сказку встречи. Дошло дело и до томного медляка. Правда, перед этим понадобилось убедительно соврать о своей полной свободе. Предстать неприкаянным альбатросом-скитальцем средь океанских пучин. Сопереживательная близость к другой одинокости, страшной зацепкой вонзилась в Танино сердечко. Она стала заранее поддатлива на всё. Начавший жить по легенде, попросил подарить ему ночь. Хоть будет время счастливо, быть может, замкнуть их судьбы. Ведь завтра отход и что за ним? Туман…

– К себе позвать не могу. Живу с родителями дочечкой примерною, – начала выстраивать мысли доверчивая Татьяна. Разве заехать в домоуправление, в котором работаю. Ключи у меня в сумочке. Похвали: я всегда первой(!) на работу являюсь. Там можно взять ключик от квартиры, недавно умершей заслуженной старушки. На днях в райсовете дадут какой-нибудь семье ордер на заселение. А пока храним, как государственную собственность вместе с мебелью.

– Замечательно! Умница. Пойдёт, – встрепенулся радист, зримо сникший, услышав про примерную дочь.

Эпизоды дальнейшего мчались почти киношно. На тачке волга сгоняли к жилищной конторе. Затем прямо к парадному, где жила та старушка. Поднялись на нужный этаж. Татьяна, заметно дрожа, пытается вставить ключ. Тот ни в какую.

– Ой, что-то мне страшно.

– Дай-ка я – суровый бесчувственный мэн, попробую.

С показательной попытки замок сработал.

Дверь поддалась, выключатель нашёлся. По-человеческому любопытству осмотрелись. Из довольно перемешанной обстановки понравился широкий, c высокой спинкою старинный диван. На противоположной стене большущая багетная рама без картины. Этак, три метра на два.

– Наверняка, соседи сразу вырезали и спёрли, – предположил прагматик по-всяческому.

– Нет. Старушка блокадницей была. Тогда на хлеб и не такое меняли. Видно, потом надеялась выкупить. Или, что осталось, и то утешение.

Каждый из них искренне пожалел владелицу лишь пустой рамы. В новой минуте жизнь взяла своё: радист извлёк прикупленную бутылочку и вальяжно сел на диванище.

– Как-то нехорошо брать без спроса рюмки. Давай-ка по-прежнему.

– И на что я с тобой уже не согласилась? Была не была.

Столь лестно аттестованный, притянул Татьяну к себе на колени. Долгий поцелуй поставил многообещающую запятую в их бурном влечении друг дружке. Они, то прилагались к бутылочке, то к губам. Татьянка просто купалась в осязаемом счастье. Красавец-макаровец, для кого она играла роль шпанистой доступной девчонки, наконец оценил её. Сейчас она восхитилась прежним своим наитием. А напусти-ка паинькин, воспитанный видочик, разве бы эта встреча сбылась?! Да ни единого бы разика и на танцы-то те не попала. Во, навалом всегда желательниц склеить курсантика со шмоточным будущим. И романтичек, к коим причислялась, туда же – целый вагон.

Радист, удивив в себе охотника за впечатлениями, поверил, что это никакая ни интрижка. На самом деле он очень одинок, и сейчас ему улыбнулось вдруг неподдельное, настоящее.

– Разденься, хочу тебя, – попросил с придыханием.

– Только не будем выключать свет, а то буду бояться.

– Кого?

– Бабушки. Потекло сладко-хмельное времечко с дрожью горячих прикосновений. Далее под чувственные стоны Танечки. Хрустальная люстра, ещё помнящая прежних господ, заливала светом просторную комнату. Но они видели только себя. Ничего для этой пары уже не существовало. Так и задремали умаянными от восторгов души и тела.

Первой заполошно пробудилась Татьяна. Проспала!!!

– Милый! Милый! – принялась тормошить радиста.

Весьма по-срочному покинули престранный ночной приют. Расставаясь у парадного, он обещал приехать. Мол, дадут отпуск и всё такое. Поцеловались. Танечка – страстно, закрыв глаза. Актёр проходной роли, с плохо скрытой горечью, не прятал взгляда. На бегу к автобусной остановке, мягкосердечная питерянка обернулась, приветливо помахав ручкой. Портовый роман, лишь вечера и ночи, обрёл последнюю точку.

Ему ж куда спешить? На стоянке в Союзе – радисты вольные белые люди. А сама радиорубка – опечатанный объект с ответственной записью в журнале. Посидеть бы где-нибудь в кафешке. Да они ещё долгонько не откроются. Шагая без цели, увидел красавушку церковь без креста, за глухим складским забором и колючкой. «Вот бы свечку поставить за упокой старушки, хранившей тайну картины. И что это у нас за власть такая – никуда со благим не зайдёшь?! Ладно. Двину на судно», – подумал он, словно наказал сам себя. Сел на нужный номер забитого, явно не бездельниками, Икаруса с резиновой гармошкой и отбыл к порту.

Ближе к Гапсальской купил достаточно пивка, чтоб было чем замочить испортившееся настроение. Новоявленный Казанова отрёкся от замысла насчёт Машуни. Больно со своей жестокой выдумкой оказался совестлив. Ай-яй. Для того не начальником судовой радиостанции, а артистом погорелых театров родиться надо.

Подле проходной порта, затравленным волчарой глянул в даль улицы. Не на её ли асфальт вступил вчера отчётливым «Гулякой Джони»? Пусть и в прокачанном варианте наклейки того вискаря. Нет. Теперь он совершенно другой. Доподлинным образом понявший, что одна Танечка устроила бы его навсегда. Все остальные – мимо сердца. Вот с ней, хоть в разведку с перестрелкой, хоть любви предаться. Умершие – и те одолжения ей делают. А он-то хорош: найти невзначай равную себе единственную женщину и потерять! Круче драмы только в книжках, когда писатели носили пенсне и утончённо левачили во всём.

Доведя себя до крайностей обличения, по трапу поднялся. Снисходительно кивнул вахтенному матросу и к двери надстройки. Тут слышит:

– У вас жена приехала.

Сначала на эдакое, одни бутылки в пакете звякнули. Затем последовал вопрос:

– Когда?

– Вчера под вечер.

По высокому классу профмастерства, радист с «приёма» перешёл на «передачу». Несколько секунд и разъярённым трагиком влетает в каюту. Пакет с содержимым от «Стеньки Разина»15 уподобляется гранатной связке, брошенной под себя и врагов.

Вопль и выражения вслух без всякой обкатки:

– Дура!!! Я из-за тебя вечер и ночь в аэропорту торчал конченым идиотом. И с одной извилиной можно сообщить, когда прилетаешь. Тупизна ты клиническая, а не цветочек аленький. Вместо бабьей ахинеи, учись понимать, что тебе пишу. Хорошо капитан отход перенёс. Как приехала, так бы и уехала щелью дурдомовской. Видеть(!) тебя после этого не могу.

Ещё таившая свою порцию праведного гнева супружница, вмиг перечувствовалась и назад отыграла:

– Артурчик! Умоляю! Прости, прости меня – глупую, малахольную. По огромной к тебе любви оплошала. Что угодно, но ни гони-и-и-и.

Рёв по-натуральному, пивной запашина, осколки бутылок, дамочка на коленях и вывернувшийся вчистую радист.

Пожалуй, самый раз, будто в театре: опускать занавес.