Читать книгу Крылом мелькнувшая - Виктор Красильников - Страница 8

Над «давным-давно» – нынче пошутят: «О! Это ещё до битлов». Тогда будем от рок-н-ролла считать. С самого захвата им планеты. Даже в наглухо заколоченном Советском Союзе, некоторые зафанатели, то есть ритмично задёргались всеми членами тела.

Большинство же народа, из всего заграничного муз. изюма, знало Ив Монтана. Потому как француз юманитешный44, шансонил тихо и к чувствительной радужности непонятно. Но и наших русских песен, пока не чурались. В домашних застольных компаниях имели они полный, неделимый ни с кем успех. И чему тут удивляться? Как-никак неспешно катили пятидесятые годы прошлого века. О ту пору и произошёл занятный случай.

Круче всех по продвинутости, были, конечно, лишь моряки-загранщики. Особенно парни из младшего комсостава. Старшие в званиях держались довоенных представлений: как да что и на кого всегда оглядываться. Тех и других понять, возможно.

Молодым весьма малым развесом досталась беспощадная сталинщина. Быть теперича модником в струе, разве нездорово? А солидный возраст, напротив, выученные уроки собрался помнить досмерти. На происходящие в стране хрущёвские перемены (читай, пертурбации), смотрел с осуждающим прищуром. Ох, мол, заиграетесь, вы. Не стоять долго слабеющему порядку! Вообщем-то, так оно и вышло. Да лучше я вплотную рассказом займусь.

Любил один капитан, с заглазным отчеством Силыч, кого-нибудь распечь. «Ужо тому за дело». Однако увлёкшись словесным бичеванием, употреблял родимый дар до явного перебора. Сам он этого замечать не хотел. Шкурил и шкурил с хорошо просматриваемым удовольствием.

То Силыч четвёртого механика прихватит за подпаривание сальников грузовых лебёдок, более усугубительней – брашпиля. Довеском, кем палуба осолидолена45, ему же припишет. То третьему меху достанется за аварийный, по кэповскому мнению, перерасход запаса котельной воды. У второго найдёт всяко-разные корни зла. В их числе неразродный: пошто шлак не с того борта вечно топят?! Деду воздаст за недоданные мили, поскольку не всегда удавалось кочегарам держать пар на марке. На оправдания, что в бункерах дрянной уголёк со шпица46, Силыч саркастический похмыкает. На копейку того хуже – воркутинский, давал ему повод взрыкнуть: "Советское хаешь?!"

Заскучав на подтяжке «чумазых и маслопупых», плавно переходил к штурманскому составу. Тогда отдувался юный, во всём-то виноватый трёшник. Немного менее – второй штурман, отвечающий за погрузки, выгрузки. Третировал Пётр Силыч и старпома. Есть, есть грешок: во вверенной ему винной артелке, быстро кончалась водка. Правда, как ей не убывать, если начальник судовой радиостанции, нет-нет и вручит очередному счастливцу отпечатанную весть о рождении сына или дочки. Запросто получалось радовать двойней.

Такое и не обмыть?! За сынка полагалась выдать две бутылки. Ну, а за два сына – прикиньте? Едва ближний круг корешей тостуемого и примкнувшего радиста отпоздравляются, тотчас вручается совершенно противоположная. Уточнённый пол двойни – женский! И та путаница из-за плохого прохождения морзянки в эфире. Рехнуться можно, сколько в нём лишнего писка и треска! Уже чуть потухший папаша, сандалит к старшему помощнику. Так-де, и так. Ошибочка, но, посудите, какая расприятная. С вас – пара поллитровочек и на рюмочку зайти покорнейше прошу.

На следующее утро, без свидетелей, суётся состоявшемуся отцу двойняшек настоящая радиограмма. «Милый … у нас родилась дочь тчк Вес 3 зпт 800 тчк Похожа на тебя и бабу Полю тчк Любим зпт ждём тчк»

Туточки новым разиком не завернёшь. Словом, редкий подбор весельчаков и приколистов, числом эдак с полсотни. ЗнАмо ведь старые пароходы, на которых одних кочегаров, самое меньшее, 16ть(!) душ.

Рядовых членов команды вразумлять не по капитанскому статуту. Вот и Силыч справедливо полагал, что в этом никакой нужды нет. Их в свою очередь школил, ругаемый кэпом, весь номерной комсостав. Подходец тот же: где увидят, хотя бы намёк на нерадение, там и прихватят. Лишь за поведенческие оттенки стропалил один помполит, заходивший со своего партийного угла. Средства воздействия применял, куда угарнее дыма из трубы.

Стоило слегка отметить в характеристике: «В совпортах увлекается женщинами лёгкого поведения и спиртными напитками». Таким Макаром прощай, виза. Ты – вечный каботажник.

С подобным набором «кувалдочек», точно на идеальном киле ежечасно прЯмилась судовая дисциплина. Здесь ли высмотришь потакание, панибратство и веру в лучистость раскаянья?! Истинно, как есть по старо-морскому: грубо, доходчиво, верно. Но нет правил без исключения. Пора познакомить вас с буфетчицей Капиталиной.

Была она женщиной степенной, как прежние северянки светловолосой, с приятными чертами лица. Необделёна матушкой-природой видной статью, бархатным распевным голоском, плавностью округлых движений. Кроме школы семилетки, никакими вздорными знаниями непорчена. Одно плохо – к совсем обездоленному поколению причастна. Ровесники её погибли кадровыми солдатушками. И помоложе – на подмогу им, да на ту же смертную участь. Какие справные остались, при орденах и трофейных аккордеонах, чуть ли не на вокзалах разобраны. Калеченных без рук и ног, спивающихся от увечий, взяли из бабьего сострадания. Так что девчоночке Капе, мечтавшей о любви, никогошеньки не досталось. Эх, только ли ей?! Они-то доподлинно знавали, какая это стерва – война.

Привлекательные молоденькие годики, отпущенные на всё про всё, закончились. Тридцать пять – и одинокая, с очень понятной тогдашней судьбинушкой. Будто по осознанному всей страной умолчанию, чего-то вякать на вечных дев, вообще западло. Тем паче, обязанности свои Капиталина блюла редкостной аккуратисткою. Кают-компания всечасно сияла чистотой. Сменное постельное бельё, качка ни качка, к каждой субботе постирано, отглажено. В каютах комсостава ни соринки. То-то. Настоящая хозяйка казённого пароходного быта.

И надо же энтому злополучному обеду случиться. Силыч, поди, нежданно и для собственных мозгов сорвался с цепи. Какое-то пустяшное замечание Капиталинушке сделал. Не смог удержаться от другого – чуть усугубительней. Отнють не в диковинку: кэпа неуправляемо понесло. Растерянная донельзя буфетчица промолчала. Только вскинутые бровки изобразили удивление. Ужин не внёс успокоительных тонов в язвительные цеплялки, сидящего за капитанским торцем стола. Опять-таки распекание прилюдно относилось к ней. В новых сутках словесная экзекуция продолжилась.

Короче, принятое тогда всеми то самое "умолчание", было нарушено напрочь. Столь возмутительно напоказ! За это уже били лица, вернее, морды. Тут же как поступить?

Комсоставские чины невольными свидетелями понурили головушки над тарелками. Хотя бы возразить в защиту Капиталины, бесстрашных не находилось. Любому о том и помыслить нереально. Огромной сиятельной величиной обрисовывался в те времена капитан. К тому же с напущенной на себя крутизной, як у Пётра Силыча. Немой безответный вопрос всё равно провис: «Чего он так-то? Ведь по-пустому месту скребёт».

Когда бы кэп ведал про уменье женщин защищаться. Не упираясь, враз обменял талант распекателя на стезю безопасного выказывания самости. Поздновато, однакось, дать: «Стоп. Полный назад». Поносимая без всякой вины, незримо вскипела. Театральной декорацией вдруг заделалась та кают-компания. Смиренная, тишайшая Капа уже на звёздном уровне Комиссаржевской, пусть и с северным говорком. Взять да вставить бы прозвучавшее в третий акт какой-нибудь нескучной пьески:

– Ах, так! Как в постели я любушка-голубушка. А тут ругашь?! Ну, тогда знай: Ничего тебе никогда не будет! Зрители за двумя длинными столами, исключая важный торец, наконец-то схватили простую, как выдох суть: «Вон оно что».