Читать книгу Жернова. 1918–1953. Книга десятая. Выстоять и победить - Виктор Мануйлов - Страница 26

С самого начала Сталинградской битвы Жуков кочевал с одного фронта на другой, выполняя различные поручения Сталина. Ему не трудно было догадаться, что после ряда поражений Красной армии, Сталин все меньше доверяет командующим фронтами, уверенный, что они либо неправильно оценивают состояние своих войск и войск противника, либо стараются до последнего скрывать свои ошибки и промахи, надеясь выкрутиться, а уж потом доложить о своей победе. Но победы, как правило, не получается, а получается очередной драп, попадание впросак, а затем поиск оправдания и биение себя в грудь. Наблюдая все это раз от разу, Жуков не уставал поражаться этому удивительному постоянству в поведении некоторых командующих фронтами. Казалось бы, каждый день в Генштаб и Ставку лично ими отправляются донесения о ходе боев со всеми подробностями, из которых не так уж трудно извлечь истинное положение своих войск и войск противника, как и направление развития событий на данном участке фронта, – если, разумеется, эти подробности не плод фантазии командующего и его штаба. Нет, иные генералы так насобачились желаемое выдавать за действительное, что и сам черт не разберет, где правда, а где искусно сотворенная ложь. Сам Жуков еще со времен Халхин-Гола уяснил, что нет более порочного пути, чем врать себе и вышестоящему начальству: истина все равно всплывет, а веры тебе уже не будет. И полагал, что если он чего и достиг на последующих должностях, то именно неотступным стремлением говорить Сталину правду и только правду, хотя выводы из этой правды Сталин делал не всегда ей соответствующие. Но время шло, и оказывалось, что он, Жуков, чаще оказывался прав, а Сталин, слишком доверяющий командующим фронтами, членам Военных советов этих фронтов, которые в известном смысле были его, Сталина, глазами и ушами, принимал решения, на поверку оказывающиеся не самыми лучшими, а иногда и гибельными.

Вот и по прибытии в Ленинград он, Жуков, по докладам командующего Ленинградским фронтом генерала Хозина сразу же определил, что они, как и в прошлом году, собираются использовать для прорыва блокады лишь часть имеющихся у них сил, в то время как многие участки фронта, где идут бои местного значения, или вообще никаких боев не ведется, не нуждаются в тех силах и средствах, которые там сосредоточены из принципа «как бы чего не вышло». Он приказал всю артиллерию, какая имеется в распоряжении фронтов, сосредоточить на участке прорыва, обеспечив таким образом решающее превосходство над противником. И блокада была прорвана всего за шесть дней. А если бы еще и разведка была поставлена на соответствующий уровень, то хватило бы и четырех. Конечно, немцы ждали удара и подготовили оборону и резервы, но как бы и ни ждали, а сила силу ломит. Жаль, что не удалось их отогнать от Ленинграда подальше, но и те немногие отвоеванные километры вдоль ладожского берега позволили установить сухопутное сообщение многострадального города с Большой землей и, следовательно, избежать нового голода и нехватки средств для успешной обороны. Он, Жуков, сделал для Ленинграда все, что только можно было сделать в тех условиях и теми силами. Другой на его месте не сделал бы и половины – в этом новоиспеченный маршал был совершенно уверен. И вот Сталин наконец признал за ним явное превосходство над всеми другими маршалами и генералами. И если до этого он, Жуков, еще с ними церемонился, приезжая на тот или иной фронт в качестве представителя Ставки, то теперь особо церемонится не станет, потому что… не умеют воевать, так пусть учатся, пока еще есть у кого учиться, а будешь церемониться – и время потеряешь зря, и толку никакого. Не может наш народ без того, чтобы не обложить его трехэтажным матом и не сунуть под нос железный кулак. Только тогда он приходит в чувство и начинает делать то, что положено.

* * *

На Южном фронте, где наши войска под командованием генерала Еременко уперлись в так называемую «Голубую линию», сооруженную немцами на Таманском полуострове, властвовала весна, с дождями и мокрым снегом. Почва настолько пропиталась водой, что даже тридцатьчетверки садились на брюхо, взбивая гусеницами жирный чернозем и не двигаясь с места. Вязли не только танки и машины, вязла пехота, едва вытаскивая сапоги, даже подвязанные к поясному ремню веревками. Не могли взлетать самолеты, почти прекратился подвоз боеприпасов и продовольствия, лошади падали от бескормицы. Наступать в таких условиях означало зазря губить людей и технику. Синоптики же предсказывали, что погода улучшится лишь к середине апреля.

Однако Еременко не оставлял бесплодных попыток прорвать оборону немцев, и когда Жуков, изучив обстановку, спросил у него, на что он рассчитывает, тот лишь пожал плечами, пояснив, что он лишь выполняет приказ Ставки ВГК, где доподлинно известны условия, в которых наступают наши войска. И добавил, явно для подстраховки:

– У противника, Георгий Константинович, условия еще хуже: и та же грязь, и весенние шторма, затрудняющие снабжение по морю.

– Зато у них организация снабжения и оборонительных действий в несколько раз лучше, чем у… чем у нас, – проскрипел Жуков, однако вертевшиеся на языке слова «у тебя» все-таки удержал за зубами.

Было решено наступление остановить, наладить снабжение, пополнить части людьми и техникой, усилить воздействие авиации на немецкие тылы и пути снабжения.

Миновало несколько дней после приезда его на Южный фронт – и вот очередной звонок из Москвы.

– Как у вас дела? – услыхал Жуков голос Сталина.

– Накапливаем силы для прорыва немецкой обороны, товарищ Сталин. Для этого потребуется время. Да и погода дрянь, все раскисло, наступать в таких условиях без соответствующей подготовки…

Сталин недослушал, перебил:

– Пусть Еременко готовится сам. А вы срочно вылетайте к Ватутину. Надо остановить немцев, которые уже захватили Харьков и Белгород. Помогите Василевскому и командующим фронтами.

– Слушаюсь, товарищ Сталин, – произнес Жуков и внутренне усмехнулся: Василевского в помощь Жукову Сталин не присылал ни разу, а Жукова Василевскому – не единожды.

* * *

В штабе Воронежского фронта обычная суета, со всех сторон звучащие голоса штабных офицеров, вызывающих корпуса, дивизии и прочие воинские формирования. Командующий фронтом генерал-полковник Голиков гнулся над картой, маршала Жукова встретил пасмурным взглядом покрасневших от бессонницы глаз. Рядом пыхтел Хрущев, выражая тем самым свою готовность поддержать посланника Сталина.

Тиснув Голикову и Хрущеву руку, Жуков с усмешкой спросил:

– Ну что, допрыгались? Доскакались? «Скачо-ок!» «Скачо-ок!» Вот вам и скачок. Не говори гоп, пока не перескочишь. Так-то вот. – Спросил: – А где Василевский?

– С утра поехал в войска, – ответил Хрущев, опередив Голикова, и тот поморщился, как от зубной боли.

– Та-ак. Ну и что мы имеем в резерве, что знаем о противнике?

– О противнике знаем, что немецкая 4-я танковая армия, усиленная танковым корпусом СС, наступает в направлении Курска, – стал догладывать командующий фронтом, и Никита Сергеевич незаметно отступил в тень, как говорится, от греха подальше. – Мы задействовали нашу 1-ю гвардейскую танковую армию Катукова, которая совместно с 21-й армией старается остановить немцев севернее Белгорода. Бои ведутся с переменным успехом. Резервы на исходе.

– Что на левом фланге?

– Там разворачивается 64-я армия генерала Шумилова. Надеемся отбросить противника и вновь овладеть Белгородом.

– Если только надеетесь, значит ни черта Белгородом не овладеете. Дай, как говорится, бог, удержаться на занятых позициях.

Вошел маршал Василевский, получивший это звание и орден Суворова, когда наступление наших фронтов, действия которых координировал начальник Генштаба, еще продолжалось и ничто не предвещало его скорого краха. Но не отнимать же пожалованные звания и ордена за то, что проглядели, недодумали, сразу не сообразили, что к чему.

– Ну и что у нас в войсках? – спросил Жуков таким тоном, точно перед ним стоял какой-нибудь полковник.

– Дерутся, – коротко ответил Василевский. Затем пояснил: – Противник выдыхается. Я полагаю, надо переходить к жесткой обороне.

– Давно надо было переходить, – проскрипел Жуков, но дальше развивать эту тему не стал, зная, кто именно настаивал на продолжении наступления во что бы то ни стало. И, взяв Василевского за рукав, увлек из дома, в котором помещался штаб. – Пойдем прогуляемся, Александр Михайлович. – И добавил с усмешкой на тонких губах: – Не будем мешать командующему фронтом командовать фронтом.

Они вышли на крыльцо. Жуков посмотрел на небо. Произнес:

– Похоже, погода налаживается. А тут, посмотри, сколько машин. Любой немецкий летчик сразу же скажет: штаб. И жди «лаптежников». Уж бьют нас, бьют, а все без толку.

– Да, это так, – согласился Василевский. – Надо будет сказать…

– Я уже сказал. Видишь, суетятся? Ну да ладно. Я вот о чем… – И пошел гвоздить в своей обычной манере, глядя в глаза Василевского своими неуступчивыми глазами, будто именно и только Василевский виноват во всем, что случилось: – Надо зарываться в землю по самую маковку. Надо накапливать резервы. И не одну-две армии, а минимум десяток. Надо восполнить потери в авиации и танках. Создать еще три-четыре танковых и механизированных армии, десяток-полтора корпусов. Артиллерийские дивизии прорыва. Дивизии ПВО. Хватит выезжать на одном энтузиазме. Надо, наконец, готовить квалифицированные кадры танкистов, летчиков, артиллеристов. Чтобы не на один-два выстрела, один-два вылета, один-два боя. Лучше начать наступление позже, зато во всеоружии.

– Я понимаю, – поддержал Василевский, обиженно дрогнув губами. – Я сам за это. Но только в том случае, если такая роскошь не сыграет на руку противнику.

– Не сыграет, – отрезал Жуков. – По всему видно, что немцам тоже нужна длительная передышка. По крайней мере – до мая. И не только на этом участке фронта, но и везде, от Черного моря до Баренцева. Они ушли из Ржевско-Вяземского мешка, за который и мы и они заплатили сотнями тысяч жизней и горами техники. Почему ушли? Потому что им неоткуда брать резервы. Потом они, конечно, что-то наскребут, а пока неоткуда. Этим и надо воспользоваться.

– Ты же сам знаешь… – начал было Василевский, но Жуков бесцеремонно перебил его:

– Знаю. Вместе будем убеждать Верховного. Надеюсь, что убедим. А там посмотрим. А пока разведка, разведка и еще раз разведка. И… вот смотри, что у нас получается, – заговорил Жуков с вдохновением, двумя взмахами начертив пальцем в лайковой перчатке на снегу крутую дугу, и голос его потерял свою обычную скрипучесть, обретя напевную баритональность. – Вот смотри: здесь, внутри дуги – мы, вокруг – немцы. Представь себя на месте Гитлера и его генштабистов. С их точки зрения эта конфигурация линии фронта – идеальное место для того, чтобы подрезать сразу войска двух наших фронтов в направлении Курска. В результате получится идеальный котел. Они и хотели это сделать, атакуя по линии Белгород-Курск, да силенок хватило только на Белгород. Им нужен реванш за поражение под Сталинградом, и мысли их должны двигаться именно в этом направлении. Тут тебе и политика, и тактика со стратегией. Отсюда вывод: именно здесь этим летом все и решится, как только они накопят резервы. Следовательно, и нам надо стараться в том же направлении. Понимаешь?

– Да, ты, пожалуй, прав, – согласился Василевский после некоторого раздумья, поражаясь, как быстро Жуков схватил создавшееся положение, оценил его и сделал выводы. И уже более уверенно: – Конечно, ты прав! Они ведь даже из-под Ленинграда тянут сюда резервы. Венгров напрягают на усиление своих войск, румын и даже испанцев…

– Во-от! – удовлетворенно воскликнул Жуков, прислушавшись к далекому погромыхиванию артиллерии. – А это… – он кивнул головой в ту сторону, откуда доносились эти тревожащие звуки, – Это скоро закончится. Как только они поймут, что дальше им не пройти. Через неделю-другую линия фронта стабилизируется окончательно и начнется подготовка. С их стороны. А мы должны начать готовиться уже сейчас. Чтобы успеть. Чтобы встретить их глубоко эшелонированной обороной. Измотать, обескровить. И только после этого пойти вперед. И уж бить так бить. И гнать, гнать… До Днепра и дальше. Но никак не раньше… – И Жуков коротко хохотнул: – Вот, стихами заговорил.

– Целиком и полностью с тобою согласен, – произнес Василевский, заражаясь вдохновением Жукова. – Вот только командование Воронежским фронтом…

– Ты имеешь в виду Голикова?

– Да.

– Заменим, – решительно отрезал Жуков. – Комфронта из него явно не получается. Да и разведчик из него был так-сяк… Тут нужен человек основательный, тактически грамотный и решительный. Но этот вопрос второстепенный. Главное – решить в принципе.

– Согласен.

– На этом и будем стоять перед Верховным. Думаю, он поддержит. К тому же надо учитывать и тот факт, что за минувшие месяцы он кое-чему научился, – добавил Жуков и вприщур глянул на Василевского.

– Да-да, конечно, – поспешил тот, понимая, что им и дальше надо держаться вместе, что Жуков опережает его в предвидении, в оценке быстро меняющегося соотношения сил на том или ином участке фронта, в принятии неожиданных решений. А в таком случае не до собственных амбиций. Более того, амбиции именно на этом пути – рядом и даже за спиной Жукова – могут удовлетвориться наиболее полно.