Читать книгу Нерождённая - Виктор Подъельных - Страница 7

Бабушкин дом похож на поезд. Кухня напоминает вагон-ресторан, следующая комната, в которой всегда полусумрак – тамбур, за ней идёт светлая комната – спальный вагон. Я – в спальном вагоне. Двери в остальные комнаты плотно прикрыты, чтобы не разбудить нечаянным звоном посуды. Лежу на диване и улыбаюсь. Мне пять лет. Возраст, когда не думаешь о кредитах и коммуналке, о предстоящем ремонте и генеральной уборке и уж тем более о том, чтобы вставать и идти на работу к восьми часам. Всё это будет гораздо позднее, а сейчас… Я слышу, как потрескивает огонь в печке-лежанке и размеренно тикают ходики. Чувствую аромат тонких пирогов, который пробивается через все закрытые двери и неудержимо манит, зовёт к себе. Вижу, как солнечный зайчик игриво скользит по обоям, перебирается на большой узорчатый ковёр на стене, затем прыгает на кресло и замирает там, свернувшись клубком. Мне не терпится потрогать его рукой, ощутить тепло. Выскакиваю из-под ватного одеяла и в два прыжка оказываюсь около кресла. Но зайчик уже убежал, его не проведёшь! Вздыхаю и начинаю одеваться. За окном пошёл снег. На мгновение замираю, прислонившись к стеклу – деревья стоят, словно сказочные великаны, а над ними слегка провисают белые паутинки проводов. Пушистые снежинки кружатся в танце, и я напеваю песенку, услышанную в детсаду:

«Кружится снежинок,

Кружится снежинок хоровод.

На часах старинных,

На часах старинных полночь бьет».

Дверь в комнату открывается с лёгким шорохом, и входит бабушка.

– Проснулся, вольница? С добрым утром! Каша готова, иди завтракать.

Мою наспех глаза из рукомойника и вытираюсь маленьким махровым полотенцем. На столе дымится в тарелке геркулесовая каша, чай в кружке, рядом тарелка с пирогами и блюдце с дольками лимона. В кухне тепло и уютно – ярко горит огонь в русской печи, большой чугунок с водой притулился сбоку, греется. Хватаю тёплый пирог и надкусываю – с черникой! Съедаю один пирог, потом второй…

– Ну-ко, давай кашу сначала, а то пирогами не наешься! – бабушка садится рядом и наливает себе чай в любимую кружку с красным горошком. Потом берёт сахар, раскалывает его щипцами и пьёт чай вприкуску, поглядывая на меня хитро.

Разделываюсь с кашей и пирогами, пью ароматный чай с лимоном и, наконец, встаю из-за стола.

– Спасибо! Баушка, а можно альбомы посмотреть? – мне нравится так её называть – баушка, тёплое такое слово, ласковое.

– Смотри. Сам достанешь? – бабушка достаёт большую миску и, не откладывая на потом, споласкивает посуду, убирая её на сушилку.

– Достану! – я бегу в комнату, выдвигаю нижний ящик шкафа и достаю альбомы с фотографиями. Сажусь в кресло и начинаю разглядывать. В комнату входит бабушка и подсаживается ко мне. Спрашиваю её про каждого человека на снимках, и она обстоятельно рассказывает мне, где со смешком, а где и серьёзно. Для меня это лучше сказок – настоящие истории про моих предков. Я внимательно слушаю её, стараясь всё удержать в памяти, но потом путаюсь и вновь переспрашиваю:

– Это твой дядя? А где он работал?

– Я ведь тебе уже говорила! – бабушка притворно сердится и снова терпеливо рассказывает, словно прядёт невидимую нить, связывающую меня с родом.

Мы рассматриваем все фотографии, и я вижу, как бабушка на глазах молодеет, воспоминания греют её душу. Она заново переживает счастливые моменты, грустит по утраченным близким. Бабушка здесь, со мной и вместе с тем она там – с другими людьми, словно в параллельной вселенной. Я пугаюсь этого и захлопываю альбом. Бабушка удивлённо смотрит на меня, словно видит впервые.

– Капость!* – говорит она, улыбаясь, и берёт в руки вязание.

Подхожу к ковру на стене и вожу пальчиком по узорам и вижу, что они становятся светлее. Когда это занятие надоедает, я достаю с полки книжки и разглядываю картинки. Одна из книг мне нравится больше всего – «Яноама». Это любимая бабушкина книга, она часто пересказывает мне её содержание:

– Так зовут девочку, которую похитили индейцы. Она выросла среди них, родила детей, а через несколько лет сбежала и написала о своих приключениях книгу.

Смотрю на фотографии индейцев, их разукрашенные лица, выпяченные губы, проволоку в ушах – мне страшно и вместе с тем интересно. Я представляю себя у индейцев – иду с ними по охотничьей тропе, внимательно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к малейшим звукам, ем на ходу ягоды и коренья, переговариваюсь знаками. Старый сундук у печи становится огромным кабаном, а большой тёмный шкаф в углу – слоном. С замиранием сердца я подползаю к «кабану» поближе и с громким криком вонзаю в него своё копьё – потрёпанный веник. Бабушка, наблюдавшая за мной, заразительно смеётся, и я хохочу вместе с ней. Солнечный зайчик снова возвращается и веселится вместе с нами, снег уже перестал, и мне хочется на улицу. Бабушка протягивает мне шерстяные носки:

– На-ка, вольница, примерь, должно быть в самый раз.

Тёплые носки приятно согревают ноги. Я обнимаю бабушку и спешно одеваюсь, впереди длинный зимний день, полный радости и открытий…

…Бабушки нет уже полгода. Я смотрю на обгоревшую, слегка потрёпанную книжку со звучным названием «Яноама», которая стоит на моей полке, и вспоминаю дни, наполненные теплом и любовью. Бабушка, как и та девочка из книги, прожила трудную жизнь, со смирением принимая все невзгоды и радуясь каждому счастливому моменту. А самое главное – она донесла до меня тепло души, согрела добротой и любовью. Благодарю тебя за детство, баушка! Уверен, что у тебя всё хорошо, и ты наконец-то вернулась из индейского плена. Домой.

*Капость – проказник (диал.)