Читать книгу Пояс верности - Виктор Рябинин - Страница 2

Прекрасная Дама, герцогиня Геновефа фон Гольц, достославная супруга рыцаря Латвийского ордена меченосцев и первопритча Доски почёта монастыря нетленных мощей столпника Сигулда, проводив мужа на ратный подвиг во втором Крестовом походе против сарацин, пустилась во всё тяжкое. Она ночами напролёт бражничала с шутами и менестрелями, чревоугодничала с низшим сословием на сельских ярмарках и бегала обнажённой по стенам замка, едва прикрытая поясом верности. Одни говорили, что это от горя горького, другие, что от сладкой свободы. Знал бы её муж, герцог-командор Альба Мальбах, о последствиях опрометчивого в своём патриотизме шага, то вряд ли бы поехал на войну.

– Дитя моё, – говорил епископ Контейнерийский безрассудной солдатке Геновефе, – сердце моё, не следует уподобляться распутной фаворитке при венценосном дворе, ежели отсутствует мужеский пригляд в доме.

– Ах, оставьте при себе эти слова, – отвечала с досадой герцогиня Геновефа, уставшая от праведных слов мудрого старца, – Ах, оставьте, монсеньор, я пребываю в слепой тоске и первобытной ярости, а потому никто мне не указ!

Сей дерзкий ответ обычно смущал служителя церкви, посему он немедля манкировал дальнейшим целомудренным наставлением молодой прихожанки, спешно удалялся в свою келью, скорбно качая головой и свершая крестные знамения. Однако, увещевания святого отца иногда всё же пробивали стену непонимания герцогини, и она временами переставала вести дерзкий образ жизни, читала ночи напролёт библию, молебствовала в соседних монастырях и блюла пост в скитах до очередного разговения в полную силу вседозволенности.

На второй год напрасного ожидания конца военных действий на Востоке, оруженосец Карлис Сельский, побочный и низкородный брат герцога Альбы, принёс Прекрасной Даме фон Гольц печальную весть о безвременной гибели мужа Мальбаха в зыбучих песках Аравийской пустыни. Он так прямо и сказал рыдающей Геновефе, передавая вдове родовой сапфировый перстень:

– Крепитесь, сударыня! Ваш супруг пал смертью храбрых в бою под Сиракузами и был на моих глазах воздет на копья неприятеля. Перед смертью он приказал положить к вашим ногам кованый ключ от пояса верности и даровал вам свободу выбора руки достойнейшего из воздыхателей, кои впадут в соблазн бракосочетания. А если следовать наследственной линии, то я впереди всех прочих, – и с этими скорбными словам Карлис бросил под ноги Геновефе ржавый от времени железный ключ, плотоядно улыбаясь и подмигивая вдове.

Прекрасная Дама даже не удостоила взглядом кованый кусок железа, а удалилась к себе в одинокие покои, где рыдала два дня и три ночи, биясь в истерике и заламывая руки над головой. Иссушив слезами душу, герцогиня потемнела лицом, и уже, как полноценная вдова, стала пребывать в сирой скромности и беспросветном унынии. Потускнели былые забавы и развлечения, в замок хлынули схимники из богаделен, постники из мест общего призора и даже один столпник с горы Афон. В замке и окрестностях зачахло винокурение, пришла в упадок псовая охота на каплунов, а местная знать уже более не зазывала Геновефу на балы, маскарады и благотворительные выступления заезжих циркачей. Да и всё натуральное хозяйство обитателей замка обращалось постепенно в тлен, а дальние родственники отошедшего в иной мир рыцаря готовились в европейских судах признать Геновефу душевно больной и взять правление усадьбой в свои руки. Но у Прекрасной Дамы не было заботы о земных делах, ибо она укреплялась духовно в молитвенных бдениях, продолжая скорбеть по убиенному, сохнуть лицом и поражать приживалок впалой грудью худосочной фигуры, не нуждающейся теперь в корсете.

– Дитятко, – говорила ей порою старая нянька Марта, – не сходи с ума в расцвете лет, ещё успеется. Вылетай скорее на волю свободной птицей и вей новое гнездо, пока не заржавела вьюшка.

– Ах, матушка, – вздыхала всею захудалой грудью несчастная Геновефа, – мне ли цвесть и колоситься, когда сгинул безвозвратно мой легкокрылый шмель?

– Найдётся другой, – стояла на своём мудрая менторша, – слетятся и другие трутёныши, лишь бы не увял вконец наш медоносный бутон.

– Но как же возродить то, что навеки погребено под скорбием забвения? – вопрошала герцогиня под траурным саваном, роняя очередную слезу.

– Безрассудное дитя моё, – уже строго выговаривала нянька, – сними свой сраный пояс верности, дай хоть жопке отдохновения и свободы, пока не войдут в прежнюю силу угнетённые чресла.

– А разве такое возможно? – в ответ восклицала целомудренная вдова.

– Сымай свои железа, мать твою, – ругалась опытная старуха.– А зачем в таком случае самый захудалый родственник рода Мальбахов передал тебе ключ от клетки с твоею сладенькою пеночкой?

– На память.

– Дура стоеросовая! Даже на смертном одре супруг твой думал о полноценной жизни своей герцогини. Надо оправдывать высокое доверие, деточка. Давай сюда ключ, задирай юбки и выпускай на волю свою птаху, а то ведь который год по ночам далее дворовых построек не путешествуешь. А если и выходишь ко рву перед замком, чтобы ополоснуться, то такой раскорякой, точно утица с тухлым яйцом.

Такие справедливые слова старой няньки слегка оживили угасшее было сознание Геновефы, она достала из потайной шкатулки ржавый ключ и, сорвав с себя одежды, возопила:

– Открывай замок от моих вериг, Марта. И даже если вновь замуж не выйду, то хоть на коня, как и ранее, всем задом вразлёт сяду, а не только мелким краешком.

Так вернулась к Прекрасной Даме воля к жизни, но ключ к замочку не подошёл.

– Ничего не хочу сказать, – оценила ситуацию нянька, – но, видимо, это ключ от пояса другой дамы.

– Но как такое возможно? – враз озаботилась Геновефа фон Гольц.

– Друг мой, – вразумительно разъясняла Марта, – герцог часто отлучался по государственным делам в иные департаменты и графства. Поэтому вполне допустимо, что по рассеянности или забывчивости милорд Альба Мальбах мог перепутать не только ключи, но и собственную шпагу всадить в чужие ножны.

– А как же нам теперь быть, если ключ утерян? Нового удара судьбы я, возможно, уже не переживу.

– Что-нибудь придумаем, сердце моё. Не убивайся раньше времени. Руки наложить на себя всегда успеешь, – утешала, как могла, старая нянька.

Всю следующую наделю няньки, мамки и женская прислуга замка обсуждали щекотливое положение Геновефы, подбирая ключи к её поясу верности. Так как замок не поддавался отмычкам, то пробовали открыть его и вязальной спицей, и столовой вилкой, и даже нательным крестом, но всё без толку. Замок не поддавался никому из домодельных умельцев. И тогда Марта сказала:

– Видно от нас будет и дальше пороку мало. Поэтому, лебедь ты наша белая, отбрасываем ложный стыд и зовём на помощь кузнеца Иохима. Он с железом запанибрата.

Герцогиня фон Гольц, как честная вдова, немедля отказалась от помощи постороннего мужчины. Однако, мамки напомнили ей ночные загулы и прогулки по стенам замка в непотребном виде.

– Но на мне в ту пору был пояс, и я не боялась лишиться чести, – справедливо возражала Прекрасная Дама.

– Что ж, – вздохнула на это Марта, – тогда будешь до гробовой доски влачить кованые вериги, как колодник на каторге. Воля твоя!

Геновефа фон Гольц после таких суровых слов сразу пришла в память и согласилась на кузнеца.

– Добрейшая Марта, – начала она выдвигать свои условия, – Марта, ты должна будешь присутствовать при работе смерда с моим поясом.

– Не только я, – заверила нянька, – но призовём на помощь твою наставницу Магду и пару-тройку приживалок, кто в средних годах и будут посильнее нашего.

Иохим прибыл по первому требованию, но без инструмента.

– Сначала ознакомимся с местом работы, – с порога объявил он и приступил к осмотру и ощупыванию пояса на теле голой герцогини.

Кузнец долго любовался фронтом работ, совал грязные пальцы в дырки железного хранилища женской чести, а затем веско произнёс:

– Сработано на совесть и по размеру. Сразу видно, немецкая работа. Поделка прочная и договорная. Может прослужить не одно поколение. Не хотелось бы насильно портить хорошую вещь.

– Она мне более не понадобится, – вставила своё слово Геновефа.

– Тем более, – обрадовался кузнец, – подарю жене, а то день и ночь в кузне, но семейство всё прибавляется. Так что пойдёмте ко мне на рабочее место. Замок от хорошего огонька сам собой расщеперится и уже к вечеру снимем эту немецкую сбрую с вашего розового днища, – он довольно хохотнул, как главный специалист скобяного дела, и пощекотал хозяйку через одну из дырок в поясе.

– Обнаглел, смерд! – гневно вскричала герцогиня, и подняла было руку на кузнеца.

– Стой, золотинка, – остановила Марта занесённую для привычного удара руку.– Сперва свобода, а потом уже голову руби холопу, если пожелаешь, – уже на ухо Геновефе прошептала опытная нянька и в полный голос обратилась к кузнецу:

– А не поджарится ли высокородная попонька голубых кровей у нашей герцогини? Всё же живой человек, а не головешка в горниле!

Иохим перестал радоваться новой игрушке, оставил в покое прорези на поясе верности и бодро ответил:

– Это дело десятое, главное, изделие не особо повредить, а попробовать снять его без принуждения и готовым к дальнейшему применению. Если не огнём, то кувалдой, – закончил он и пошёл в кузницу думать о предстоящем деле, но уже в холодном исполнении.

А герцогиня и её челядь, в ожидании дальнейшего, занялись своими делами. Кто пил чай, кто беседовал на предмет верности, а сама хозяйка в одиночестве уже спускалась к замковому рву, чтобы самостоятельно ополоснуться, как привыкла это делать ежедневно в летнее время, тогда как зимней соблюдать гигиену приходилось с помощью слуг и под присмотром лекаря.

На другой день спозаранку Иохим явился в замок с инструментом. Он прихватил с собою тяжёлый молот, наковальню и щипцы на длинных рукоятках.

– Размолотим замок вдребезги, а потом откусим его от пояса, – уверенно пояснил он, поигрывая своею кувалдой.

– А если промажешь по застёжке-то? – опасливо спросила нянька.

– Со второго раза непременно попаду в цель, – парировал кузнец.– Кобылу подковать, это да! А тут-то кто копытцем взбрыкнёт? – и он опять начал ощупывать дырки на поясе.

– Иохим, – нарушила молчание престарелая Магда, наперсница рода фон Гольцев, – не будет с тебя толку по молодости лет. Изуродуешь хозяйку, да и сам головы лишишься. Ступай прочь с наших глаз, – и добавила, обратившись к Геновефе: – Дорогая девочка, прости дурака, у него семеро по лавкам, поэтому особого ума нет. А мы пригласим из соседнего графства умелого скобаря Менделя. Он дело знает, не раз леди Ребекку выручал ещё при Первом крестовом походе её мужа барона Сегеля.

– Зовите немедленно, – приказала герцогиня, уже ощутившая первые дуновения ветра свободы, – за ценой не постоим!

На том, в полном единогласии и порешили, ибо челядь любила свою хозяйку за мягкосердечие и желала ей всяческого добра, только бы не путалась под ногами чёрной, безутешной и злобной вдовой. И уже на следующий день с самого утра Прекрасная Дама начала пребывать в лучезарном настрое. Ведь мудрая Магда, убывая за многоопытным Менделем, успела шепнуть Геновефе:

– Отринь печали, моя курочка, уже к вечеру твою гузочку вызволим из заточения. Небось, невинное седалище истомилось в железных путах. Ничего, до захода солнца оно ещё успеет воссиять в щедрых лучах светила на радость всему двору! Прямо в бойнице можно будет выставлять твоё двуглавое чудо на обзор всем сословиям!

Герцогиня весь день не находила себе места, пристраивая свой задник в недоступные долгое время места. И на горшок, и на треногу перед буфетной стойкой, и на беговую коляску промеж прекрасных ног. Но всё больше мысленно, нежели с практической пользой, так как железо не позволяло Прекрасной Даме полноценно существовать посреди забытых на время войны вещей.

– Скоро, скоро скину я ненавистные оковы и стану со всех сторон доступной женщиной, – пела она сладким голосом, вертясь перед венецианским зеркалом, которое ранее обходила далёкой стороной.– Прости мой герцог Альба, но с твоею погибелью далее блюсти честь и соблюдать приличия больше ни к чему, да и не хватает никаких женских сил. Впереди новая жизнь, полная праздников души и тела.

Магда появилась ранее обещанного срока с угрюмой злобой в выцветших очах. Она со слезой взглянула на похорошевшую хозяйку и хрипло возголосила:

– Преставился, опочил старый Мендель. Видать, помогли родственники барона Сегеля, а не то и дамы полусвета, коим скобарь отказал в играх с поясом. Вот и делай людям добро вдали от супружеского ложа!

– А что же теперь, Магда? – вскричала ломким голосом Геновефа.

– Хочешь, не хочешь, но придётся потерпеть на выбор или от огня, или от молота. Да не точи слезу, телеса по молодости всё стерпят. Ведь не на костёр ведьмой взойдешь либо на разбойную плаху татью непотребной ляжешь. А вдруг Иохим не только шкворень к телеге выковать может, но и с ключиком от пояса изловчится? Хотя, это навряд ли, – уже про себя добавила печальная Магда.

Прекрасная Дама трое суток сомневалась в способностях кузнеца избежать чужой инвалидности, но мечта о близкой свободе взяла своё, и она решилась:

– Мамки и няньки, – сказала она твёрдо на утро четвёртого дня, – К обеду пригласите мэтра Брассо, и я продиктую завещание, чтобы вас не обидели после моей кончины. Следом же приведите Иохима с его орудиями пыток. Я согласна на экзекуцию.

И с этой минуты в замке затихла всяческая жизнь, как бы в предчувствии разорения и тлена. Даже птицы перестали петь в лазурном небе, а рыбы плескаться в изумрудных прудах замка. А как иначе? Ведь наследников у герцога и его Прекрасной Дамы не было, если не считать троюродного брата Казимира со стороны Геновефы и лишнего брата Карлиса со стороны Мальбаха Альбы, которые и так бы прибрали всё к своим рукам без завещания ещё при живой герцогине.

Однако, ровно в полдень у ворот замка протрубили трубадуры и бригадир стражников месье Жерар доложил герцогине, что на мосту цитадели скопились менестрели, шуты, коломбины и трагики бродячего цирка шапито с непременным желанием показать своё театральное умение обитателям замка прямо под их окнами.

– Пусть выступают, – согласилась Геновефа, – может в последний раз удастся прикоснуться к высокому искусству, – и велела пристроить возле окна широкое кресло, единственно приемлемое для её железного зада.

Циркачи наскоро сколотили деревянные подмостки и под рукоплескание зрителей начали своё искромётное выступление. И ведь было на что посмотреть невзыскательной публике! Менестрели сладкоголосо пели, шуты с коломбинами невпопад плясали, трагики и комедианты являли живые картины из рыцарской жизни, а маг и факир Абу-Дабу-оглы пилил женщину в гробике, доставал зайцев из рукава и открывал силой взгляда замки клеток, выпуская томящихся там голубей на волю.

– Вот он-то нам и нужен, – сразу сообразила Марта, стоящая рядом с креслом госпожи и наблюдавшая из-за плеча Геновефы за действиями площадных чародеев.

– Зачем? – удивилась наивная герцогиня.– Ни кожи, ни рожи, один тюрбан у фокусника и тюбетейка у помощника.

– Откроем твой замок без огня и молота, а лишь силой взора этого восточного колдуна, – твёрдо пояснила старая нянька.

Немедля послали за факиром, и вскоре Абу-Дабу-оглы предстал перед госпожой, приведя, однако, с собой и помощника, грустного Арлекина с белым лицом.

– А зачем лишний свидетель? – строго спросила Марта.

– Лишь только я узнал, зачем понадобился вашей госпоже, то понял, что без ассистента мне не справиться. Дело предстоит затяжное, поэтому долголетний застой потребует от нас много силы. Одному можно и не справится, – пояснил маг и попросил даму раздеться до пояса верности.

Голую Геновефу оба циркача осматривали долго и со вниманием, но пальцы в дырки пояса не совали, как совсем недавно невежа кузнец. Они лишь поглаживали по спинке, животику и ножкам обнажённой дамы, подолгу задерживая руки на грудинке герцогини, призывая её расслабиться и думать о хорошем. Вскоре, благодаря нежным пассам артистов, Прекрасная Дама полностью растаяла и была готова к любым безумствам свободной плоти, позабыв о проклятом поясе и няньках, с любопытством взирающих на слаженную работу фокусников.

– Не затягивайте с представлением, – поторопила артистов Марта, – надобно успеть до прихода кузнеца, если справиться с делом без насилия. Видите, дама трепещет, а Иохим и коня на скаку остановит, не то что вас раскидает по углам, если освободите нашу пленницу ровно к его приходу.

– Созрела, – определил главный факир, устремляя свой магический взор на Геновефу.

– Совсем готова, – подтвердил и Арлекин, доставая из кармана затейливые крючки и прочие отмычки.

Абу-Дабу-оглы начал шаманить вкруг головы Прекрасной Дамы, напевая что-то арабское и отвлекая всеобщее внимание зрителей от кресла с Геновефой, тогда как Арлекин принялся примерять ключики к замочку. Через час безуспешных попыток взломщик заметил:

– Сработано на совесть. Это тебе не амбар оприходовать. Что будем делать Абу?

Факир перестал махать руками, присоединился к Арлекину и уже не таясь, достал из-за пояса новую связку ключей. Однако, и на этот раз дело не сладилось. Тогда Марта, видя напрасные потуги артистов, со скорбной насмешкой заметила:

– А вы бы, как обещано было, силой мысли замок расстегнули, циркачи бродячие.

– А это дело! – вскричал Абу-Дабу и приказал помощнику:– Скидывай одежду грустный Арлекин, раздевайся во весь рост, покрасуйся перед дамой, может у неё мысли крепче наших будут!

Подельник на стал перечить и срочно предстал перед Прекрасной Дамой во всей своей первобытной красе. Геновефа на такой открытый вызов затрепетала всеми чреслами, но усидела на месте. Тогда и сам балаганный маг и цирковой волшебник сбросил с себя личину и предстал пред Дамой во всём нагом блеске и телесном всеоружии, не надеясь на какое-то чудо, а просто предположив, что зрительницы не успеют прийти в себя до их исчезновения не только из данного помещения, но и вообще из замка. Однако, вопреки всем законам скобяного дела, чудо свершилось! Увидев на расстоянии вытянутой руки двух восхитительных кожаных болванов с круглыми головами, живо веселящихся повыше колен каждого артиста, Прекрасная Дама, ещё не войдя в полный разум, вдруг всем телом вспомнила своё истинное назначение и в кои-то веки физически напряглась чреслами до пустоголового кружения и сердцебиения не в такт. А когда циркачи начали производить гимнастические упражнения, приседая и подпрыгивая перед взором престарелых зрительниц и самой герцогини, то тело последней и вовсе пошло розовым цветом. Всю же её распёрло таким желанием жизни, что пояс не выдержал напряжения телес и силы одичавшей женской мысли, и лопнул с другой стороны от замка, прямо по проржавевшему шву, а Прекрасная Дама немедленно составила голую компанию своим освободителям.

– Как же мы сами до этого не додумались, – сказала Марта подруге Магде и села рядом с нею на диван, готовая наблюдать за продолжением спектакля.

И тут же пред очами нянек развернулся настоящий цирк с акробатическими номерами невиданной красоты и ловкости. Артисты превзошли все ожидания старых зрительниц, будоража слабые умы сладкими грёзами о былом, а сама Прекрасная Дама не только вспомнила свои прежние женские навыки, но и опробовала новейшие наработки, приходившие ей ранее на ум, в минуты тоски по супружеской ласке. Бродячие лицедеи, сменяя друг друга, не знали стыда и отдыха, как и Геновефа не ведала усталости и износа. Она бегала по покоям, останавливаясь для выяснения отношений с кем-нибудь из циркачей, те же радовались, словно малые дети, прижав Прекрасную Даму где-то в углу или у каминной решётки. Такие игрища и лицедейство длились довольно долго, но к вечеру пресыщение забавами взяли своё, и весёлая троица рухнула на диван, согнав недовольных мамок с насиженного места.

– Перейдём, Магда, на соседние кресла, подремлем до утра, видать, представление на сегодня окончилось, – сказала Марта и ошиблась, ибо артисты и герцогиня долго ещё упражнялись в выдумках на подушках, прислушиваясь к советам посторонних, а Геновефа вовремя вспоминала старые навыки, не только предлагая миссионерские позы первых блюд, но и коленопреклонённый десерт.

Совсем уже к вечеру, когда разум возобладал над свободой нравов артистов, и они притихли, в опочивальню припожаловал кузнец. Но у Геновефы уже не было сил общения с Иохимом, хотя подспудно может быть и хотелось новенького. Однако, не смотря ни на что, кузнец был выдворен из спальни, как никчемное подмастерье. Так закончился первый день возвращения Прекрасной Дамы в своё лоно жизни.

Утром у ворот громко протрубили трубадуры, возвещая о прибытии нового гостя. Вскоре припожаловал бригадир Жерар с важной вестью:

– Мадам, – сказал он со значением, – подъёмный мост замка уже миновал ваш, павший в битвах супруг, герцог Мальбах.

– Во гробе? – вскричала несчастная вдова.

– Нет, верхом на своём верном Роллингстоне, – ответствовал с достоинством бригадир.

– Как такое возможно? И что же теперь делать? – заголосила Геновефа, прикрывая ладошкой излишне обнажённую суть.

– Циркачи! Убирайтесь вон через чёрный ход, – немедля начала спасать положение пробудившаяся Магда.– Жерар, возвращайся к воротам и продолжай нести службу по воинскому уставу, но без лишних разговоров. А ты, моё бедное дитя, надевай пояс и падай в глубокий обморок. Мы с Мартой найдём оправдание всему.

Прекрасная Дама тут же потеряла сознание и упала боком на порушенной силой собственной мысли шов пояса верности, едва приладив железяку на чресла. Верные мамки тот час прикрыли бедняжку от постороннего глаза пледом и затаились в ожидании дальнейших событий. Вскоре в покой влетел герцог, на своих ногах, но сгорая от нетерпения увидеть свою любимую супругу.

– О, моя прекрасная голубка, – вскричал он, увидев недвижимую жену, – Что с тобою случилось, если ты не в силах встретить своего рыцаря как подобает?

– Она без памяти от счастия, – тут же вмешалась Марта, – ведь оруженосец Карлис уже сообщил ей о вашей гибели на поле брани.

– Я сегодня же повешу этого труса и предателя, сбежавшего с поля брани со лживою вестью, подгоняемый единственной мыслью обладания моею Дамой, неправедно объявленной вдовой. Позвольте же мне мужскою ласкою привести мою верную супругу в чувство!

– Нет, наш герцог, – вступила в разговор и Магда, – пусть наша горлица самостоятельно придёт в чувство. Грубое пробуждение может навредить её слабой головке, и она навеки тронется своим благородным умом. Ей нужен полный покой и телесная свобода. Мы уже раздели её до возможных пределов, чтоб не стеснять корсетом дыхания, но чтобы не сдерживать ток крови во всех телесах, надобно освободить её от пояса верность, – и она отодвинула край пледа настолько, чтобы показать замок на поясе Геновефы.

– Так надо незамедлительно снять эту кольчугу, – догадался герцог, снимая с шеи шелковый шнур с ключом.

– Доверьте нам его, – поторопилась с предложением Марта, протягивая руку за нашейным талисманом верности, – мы сами приведём в чувство вашу супругу. Не ровен час, вы не справитесь с волнением, увидев обнажёнными дамские прелести, и нанесёте непоправимый вред своей Прекрасной Даме.

– Ваша правда, – согласился после минутного раздумья герцог Мальбах, передавая Марте ключ, – Я долго терпел вдали от женской ласки, поэтому ещё одна пустая ночь на одиноком ложе ничего не меняет в моей жизни. А потому, обслужите супругу без спешки, я же пойду пытать оруженосца Карлиса Сельского, чтобы со спокойной совестью поджидать рассвет на стене родного замка. Если супруга придёт в себя до восхода солнца и возжелает меня, то дайте знать. Я тогда немедля прерву все свои дела и явлюсь на зов плоти, – и герцог тяжёлым шагом покинул покои замка с распростёртым телом Геновефы в мнимом состоянии безволия и тоски.

До утра Геновефа фон Гольц приводила себя в порядок, принимая замогильный вид нетронутого никем женского организма. Марта даже предложила было сшить кое-где разъехавшуюся в стороны сокровенную плоть, но Магда остановила:

– К чему излишние предосторожности? Герцогиня не девочкой была оставлена, да и наш доблестный рыцарь вряд ли помнит размер скважины, оставленной им на время войны.

На том и порешили, подумавши в три головы. Но всё же осмотрели Геновефу с головы до ног и даже промеж них, чтобы не только следов, а даже и духу чужого не осталось рядом с герцогиней.

Герцог Мальбах тоже не терял времени даром, а чтобы развеяться и отстраниться от греховных дум пошёл проверять караулы. На мосту ему отдал рапорт бригадир Жерар:

– Мессир, – вытянувшись в струну, доложил старый вояка, – на вверенном мне объекте происшествий не случилось, за исключением срочного отбытия вашего оруженосца Карлиса в неизвестном направлении, а также насильственного выдворения за пределы замка вашими вассалами артистов цирка-шапито.

– Хорошо, – одобрил герцог доклад бригадира и распорядился:– Карлиса догнать и повесить, а лицедеев я и сам с детства не люблю. С той самой поры, когда с бродячими циркачами бежал из-под родительского крова почти до Ла-Манша, но был вовремя остановлен родительской розгой. Продолжайте, Жерар, стойко нести бремя службы, а я взойду на сторожевую башню, чтобы спокойно понаблюдать за первой звездой с востока под мирной тишиной западного небосклона.

Так и расстались друзьями. Бригадир Жерар, как молчаливый страж, командор Альба, как пилигрим с витиеватой речью. И хоть оба остались довольны, но при своих интересах.

С первым розовым рассветным лучом герцог Макльбах поспешил в опочивальню к дорогой жене, которая уже пробудилась от оздоровительного сна и приводила себя в порядок восточными мускусными притираниями и западными одеколонами с мануфактур Кёльна.

– О, моя Прекрасная и Верная Дама, – вскричал в волнении герцог Альба, увидев жену без пояса верности, – как же я скучал по тебе в дальних походах по Аравийским пустыням и Византийским кущам! Пади на грудь мою, малютка!

– Мой господин, – прошелестела Геновефа в ответ, – я тоже томилась одиночеством и была готова сойти за тобой в Аид, наложив на себя руки, когда узнала о твоей кончине.

– Зато теперь мы будем вместе до гробовой доски! – закончил мысль герцог, пламенея взором.

– И нас никто не разлучит ни словом, ни делом! – с готовностью поддержала герцогиня, тупя взор и семеня к постели, словно многолетняя постница из монастыря всесвятой страстотерпицы Гертруды.

Вот так изворотливый женский ум взял верх над слепой легковерностью мужчины. Прекрасная Дама вкупе со своими старшими наставницами победила Рыцаря. И, возможно, это был первый шаг на пути к дальнейшей эмансипации, который привёл прекрасную половину человечества не только к равноправному волеизлиянию при голосовании, но даже дал возможность быть избранными в сенат, что позволило забыть части дамского контингента не только о поясе верности, а и о самой верности, как рудименту эволюции.