Читать книгу О мастерах старинных 1714 – 1812 - Виктор Шкловский - Страница 6

в которой рассказывается о том, как сержант понтонной, роты Яков Батищев давал царскому токарю Андрею Нартову совет, и о том, как этот совет не был принят.

Палаты Оружейного двора в Туле начали строить и закончили в 1718 году.

Последовал указ о переводе туда всех оружейников. Мастеров с учениками оказалось более тысячи человек, и помещения для них не хватило.

Так получилось потому, что Батищев предлагал строить помещения двухъярусные, а построены они были, по совету Леонтьева, в один ярус.

Решено было после разных проволочек оружейникам работать по-прежнему на дому; того и добивались пожиточные люди, которые работали с подмастерьями.

Станки Батищева использованы были для доделки приносимых стволов.

Сохранились известия о том, что Батищев и дальше ссорился с Леонтьевым и с другими тульскими кузнецами, имена которых мы здесь не приводим, но все же женился Батищев в Туле на Леонтьевой, и посейчас в Туле много живет Батищевых, их потомков.

Там, где круто поворачивает холодная река Нева, впадает в нее речка Охта. Когда-то тут стояла шведская крепость. Потом построили здесь слободу плотников, перевезенных в Петербург, и рядом с нею пороховой завод.

Война не кончилась, ходили русские войска отбивать врагов от границ. На пороховом заводе дела не шибко ладились, вот почему вызвали сюда Батищева.

Был при заводе комиссаром иноземный человек Рыц, но он от старости во всяких заводских делах уже толк понимать перестал, а велено было ему еще переделать старый амбар для толчения пороха. Чертежи из Тулы прислал модельный мастер сержант Батищев.

Иноземец в тех чертежах не разобрался. Так как надо было спешить, решили назначить какого-нибудь офицера к тому делу, но офицера понимающего не нашлось. Назначили заведовать заводом сержанта Батищева.

Пороху нужно было еще очень много.

Сержант Батищев запрудил речку Охту и здесь, около запруды, построил казенный пороховой завод. Воды хватило, и та же мельница пилила лес на доски.

Днем и ночью на пороховом заводе работает мастер сержант Батищев. Бросил он чернить усы, и враз они поседели.

Работы и страху много. Надо, чтобы по заводу пороховому никто не ходил с открытым огнем, надо и за водой смотреть, чтобы воды хватало и чтобы порох выходил добрый – один для пушек, другой для мелкого ружья, третий для разного фейерверку. Здесь же хотел построить Батищев еще молотовую кузницу, отнеся ее от пороха подальше.

Надо еще селитру и серу проверять и жечь добрый для пороха уголь.

Город весь пахнул свежим деревом. К Охте летом, к порослям, на вырубленный лес, выходили из леса пастись лоси.

Батищев строил лафеты, ходил советоваться с Нартовым Андреем Константиновичем, царским токарем.

Получил Нартов образование в Москве, в Школе математических и навигационных наук, что помещалась в Сухаревой башне, а в Петербурге работал с 1712 года с русским мастером Юрием Курносовым.

Сейчас Андрей Константинович Нартов вернулся из Лондона. В Лондоне он должен был наблюдать за построением машин по своим чертежам, но прислал он из Лондона письмо, что «таких мастеров, которые превзошли российских мастеров, не нашел, хотя и чертежи к машинам мастерам показал, но они сделать по ним машин не могут».

Побыл Нартов и в Париже. Президент Парижской академии наук написал о Нартове царю письмо с великими похвалами, но мастеров для постройки станков прислать не смог.

На похвалах дело и кончилось. Вернулся Нартов, оставив один станок в Париже, а русские чертежи привез с собою без исполнения.

Начал строить машины Нартов в Питере сам.

Батищева знал Нартов по пороховым и артиллерийским делам. Теперь Нартов заведовал токарной мастерской царя и для той мастерской строил все новые и новые станки.

Сюда Батищев заходил часто рассказывать о своих делах.

Нартов Батищеву покровительствовал, но много уделить времени солдату не мог.

Тревожен был Батищев.

Белая ночь лежала над домами и рощами Петербурга. Слабо зеленели деревья. Нева блестела серо-голубая. Был май 1719 года.

В летнем доме царя Петра, на реке Фонтанке, зажгли огонь. При свечах работал Андрей Константинович Нартов. Человек он был еще не старый, ему еще и сорока лет не исполнилось. Одет он в черный кафтан из русского сукна, в башмаки из грубой кожи, но с серебряными пряжками. На голове носил парик с короткими волосами, щеки тщательно брил, усы подстригал, как у царя, и походил он на отдохнувшего петровского солдата.

Комната вся заставлена токарными станками. Всего разных станков было десять, из них шесть – русской работы. Нартов стоял у самого большого станка, с дубовой резной станиной. Вытачивалась на станке крохотная модель орудия.

В то время во всем мире, работая на токарном станке, мастер держал резец в руке, подводя его к обрабатываемому предмету. Для того чтобы рука у токаря не дрожала, на станине токарного станка устраивали подручник.

Не так был устроен нартовский станок. У него резец был закреплен в суппорте и мог подаваться автоматически.

Закрепленный резец был еще на одном станке – во Франции, у герцога Орлеанского, который считал себя токарем-любителем. Заведен был тот станок после нартовского пребывания в Париже. Но у Нартова на станке суппорт, кроме того, передвигался во время обработки. Этого в мире нигде не было. Нартов станок свой переделывал неоднократно.

Дрожал пол в токарной, чуть звенели стекла в дубовых рамах. Сам токарь был беспокоен, хотя работа шла хорошо.

– Уйди, говорю, тульская твоя душа! – ворчал он, обращаясь к Батищеву.

Батищев стоял в углу. На нем кафтан из солдатского сукна, чисто вытертые штиблеты. Виски у Батищева уже давно поседели, но глаза смотрели по-прежнему упрямо.

– Не уйду! – ответил Батищев.

– Хоть бы ты жены слушался! Пускаю я тебя к себе как настоящего человека, зная твое прилежание, станок тебе показываю… Ну и уйди. Что, на иноземцев хочешь опять жаловаться?

Батищев смотрел на станок.

– Желаю доложить государю самонужнейшее дело, – ответил он, – о том, что на твоих станках точить можно не украшения разные, а части машинные – блоки и ружейные стволы.

– Я же станок измыслил, и я знаю, что на нем точить, и не твоего разума это дело! – ответил Нартов. – На мою придумку в Париже удивлялись. Но инструмент это царский, чтобы царь мог, пока точит, хоть с вице-канцлером Шафировым разговаривать: ему некогда резец держать.

– Придумано ладно, Андрей Константинович, но можно этими станками работать повсюду. Я вот измыслил станки в Туле, и работают они ежедневно. Ты бы царю доложил. Вот царь велел пушки и ядра делать по строгим размерам, чтобы не надо было во время боя заряд подбирать к орудиям. Пора, Андрей Константинович, на твоих станках всякую работу работать.

– В мире этого нет, Батищев. Рабочий человек сам резец держать умеет. Мои станки – для царской работы… А может, и в самом деле доложить?.. Занятное получится дело!

– Андрей Константинович, я на колени стану! Доложи царю! Царь ведь сам говорит, что мир могут дать только мячи чугунные. Пушек, значит, царю надо много.

– Мир близок, Батищев.

– Все равно ружья нужны да железо разное корабельное.

– Отстань! Не твое это мужичье дело! Столько вещей в мире и не надобно, сколько их на моем станке сделать можно.

– А я бы к твоим станкам, – ответил Батищев, – водяной привод сделал у себя на Охте, пушки начал бы сверлить из целых болванок.

– Разве доложить государю?..

Нартов посмотрел в окно. Догорали облака в небе.

По набережной шел высокий человек. Надеты на нем были калмыцкая шапка белой овчиной наружу и красный кафтан.

Человек шел размашисто, ступая большими ногами в меховых сапогах на сырые щепки. Полы кафтана отбрасывались при каждом шаге, и видно было, что они подбиты соболем.

Человек был высок, имел круглое смугловатое лицо с черными глазами, маленький нос и жесткие, оттопыренные усы над большим, тесно сжатым ртом.

Человек шел мимо новых домов, обшитых досками и раскрашенных под кирпич.

Он шел, и все ему кланялись, но останавливаться никто не решался, потому что то был царь Петр, и если он замечал, что кто-нибудь останавливается, то сейчас же начинал расспрашивать, что за дело такое у идущего, что он может в дороге медлить.

Так по набережной шел Петр, и все вокруг него торопились.

– Пошел вон! – закричал Нартов. – Вон сейчас же! Царь идет! Мальчишка, готовь царю колпак рабочий… Да нет, я сам, крути колесо!

Нартов сам достал матерчатый колпак и посмотрел на Батищева умоляюще.

– Уходи. Я доложу, может быть…

Петр подошел к домику. Шелестели на дубах пожелтевшие, не спадающие до весны листья.

Перед дверью, сняв шапку, стоял человек в тулупе.

Петр посмотрел на него сверху вниз.

– Батищев? – спросил он.

– Батищев, ваше величество, – ответил Яков. – Хочу доложить.

– Некогда. Не задерживай. Ты какой Батищев? С порохового?

– С порохового. Мастер.

– Так что же ты стоишь? Будет у меня триумф с фейерверком. Иди, порох нужен.

Царь вошел, почти достигая головою притолоки невысокой двери. Слышно было, как заскрипела лестница внутри дома.

«Может, доложит Андрей Константинович?..» – подумал Батищев.

В мастерскую Петр вошел так стремительно, что пламя свечей заколебалось. Он сбросил с себя красный кафтан, шапку, кинул парик в угол, напялил колпак и сел за станок.

Мальчик закрутил колесо; стальной резец, зажатый в суппорт, двигаясь по воле механизма, снял длинную медную стружку.

Царь думал.

Английский флот вошел в Балтийское море, стоит перед Ревелем, угрожает своими пушками, требует, чтобы интересы Англии были учтены при заключении договора со шведами.

Шла дипломатическая борьба между Россией и Англией. Англия поддерживала разбитую Швецию, для того чтобы не дать России укрепиться на Балтийском море. Английский флот крейсировал в Балтийском море под начальством адмирала Норриса.

Норрис отправил в Ревель письмо: «Король английский, государь мой, велел мне идти с эскадрой в это море для получения справедливого и умеренного мира между Россией и Швецией».

Чуть ли не четверть века шла война. Россия за это время переделывалась, кровью истекая, а англичане хотели богатеть чужой бедой.

Петр вытачивал модель пушки и думал.

– Позови Шафирова! – сказал он.

Царь точил и думал, как ответить резко и прямо, чтобы видно было, что сила и правда на его стороне.

Нартов двигался, как тень.

«Доложить или нет? – думал он. – Может, время?..»

Но тут тихо открылась дверь и в комнату вошел, кланяясь и сверкая серебром глазетового кафтана, черноглазый, толстобедрый барон Шафиров.

– Ваше императорское величество, – сказал он тихим, сладостным и восторженным голосом, – они не решатся.

– Еще бы! – сказал Петр и, обратившись к Нартову, приказал: – Стань у двери! Они победить не воюя хотят. Только у нас сердце бывалое, мы не сробеем. Стань у двери, никого не пуская. Пиши, Шафиров. Мы им такое слово выточим, что они его вовек не забудут.