Читать книгу Вернуться в Портленд - Виктор Улин - Страница 2

Шла вторая половина семидесятых, приближалась полночь застойной эпохи.

Впрочем, аттестацию дали запоздало; тогда казалось, что жизнь течет в правильном направлении, поскольку иной не представляли.

Выудив из памяти основные опорные точки – типа последней пройденной темы по физике – я мог бы восстановить год событий и точно указать свой возраст.

Но мне не хочется этим заниматься. Пусть что-то останется неидентифицированным.

Ведь какая разница, сколько мне было лет, какой класс я закончил и в какой перешел.

Важным является само событие, причем в контексте ситуации.

А оно перевернуло бы кого угодно хоть в четырнадцать лет, хоть в сорок четыре.

Скажу лишь, что я был школьником, еще не вступающим во взрослую жизнь.

Я родился в крупном поволжском городе.

Наша семья относилась, как выразились бы сейчас, к середине среднего класса, то есть не могла назваться ни бедной, ни богатой.

Ни машины, ни дачи у нас не имелось, но мы жили в отдельной двухкомнатной квартире.

Район неофициально именовался «Телецентром», поскольку тут на высокой точке располагался комплекс областного телевидения, торчала в небо ажурная башня.

Ее когда-то проектировал мой дед по папе, военный инженер.

Улица, на которой располагалась наша панельная девятиэтажка, имела лишь одну застроенную сторону, поскольку проходила по краю оврага, обрамляющего пойму реки Черной – прежней границы города.

Балкон моей маленькой комнаты выходил во двор, а большая родительская смотрела на заречные дали.

Правда, в описываемые годы вид был слегка подпорчен циклопическим памятником местного пошиба.

Но и на него смотреть было приятнее, чем в окна соседних домов.

У мамы имелась шуба – хоть и не помню, из чьего меха.

А папа каждый год покупал льготные путевки через профком.

Сейчас о жизни СССР пишут в разном ключе.

Статейки принадлежат перу авторов, которые не застали закатно-советского периода и понятия не имеют о предмете разговора.

А я в ту пор жил и рос, помню все.

На самом деле то время не подлежит однозначной оценке.

Прежде всего, мы жили под бременем идеологических химер.

Хрестоматийной была фотография Ленина, несущего бревно на субботнике.

Между тем хороший правитель – это не тот, кто сам ворочает хлам, а при котором ничего не валяется где ни попадя.

Быт советских людей был поистине адским.

За тысячу километров от Москвы невозможно было купить ни мяса, ни колбасы, ни бюстгальтеров, ни даже туалетной бумаги.

Последний факт – при обилии нынешнего предложения – может вызвать недоверие.

Но я читал стихотворение современного поэта, моего ровесника, где есть такие слова:

«Русь бродила по космосам, правда.

И с Венеры кричала: «Даешь!»

А впотьмах лоскутками из «Правды»

Мы втирали свинцовую ложь».

Так оно и было.

Но тем не менее, не высовываясь слишком сильно и не имея сверхпотребностей вроде машины для каждого члена семьи, можно было жить почти припеваючи.

Главной казалась стабильность ситуации.

Все понимали, что хорошего в жизни мало, однако сегодня не хуже, чем вчера, а завтра и даже послезавтра не будет хуже, чем сегодня.

Конечно, это осознание пришло в постсоветскую эпоху, но мальчишкой я видел, как живут родители.

Папа с мамой учились на одном курсе в Авиационном институте, поженились еще студентами, работали тоже вместе – в НИИ метрологии, хоть и в разных отделах.

Их зарплаты не выходили из разряда средних, однако работа была чистейшей воды синекурой.

Единственное, что требовалось – не опаздывать утром к проходной.

Как все советские люди, родители привыкли вставать рано, соблюдать режим не составляло труда.

Отметившись, на рабочем месте каждый занимался, чем хотел.

В мамином отделе женщины делились рецептами и выкройками, некоторые даже вязали. Унылые комнаты казались зимним садом от изобилия всевозможных растений.

В папином был клуб рыболовов, проводились местные шахматные чемпионаты.

Раз в квартал в благостном «научно-исследовательском» болоте наступал аврал, когда приходилось сдавать отчеты.

Но несколько напряженных дней ничего не меняли в общем образе жизни.

Распечатки, чертежи и «синьки» занимали свое место в архивах.

И снова наступали месяцы сонного существования – цветущих кактусов, журналов «Ригас модес» и рейтингов, соперничающих с ФИДЕ.

Читатель может посетовать, что вместо обещанного ада я живописую родительский рай.

Это приходится делать по необходимости.

Без экскурса в общую историю не будет понятным все дальнейшее.

Я хочу подчеркнуть, что рос в очень приличной семье.

Выше я отметил, что мы не владели дачей.

Сказанное требует уточнения.

Понятие «дачи» применимо лишь к центральной России – особенно к Москве и Ленинграду.

Поволжье заселено народами, которые еще в прошлом веке оставались полудикарями: испражняться бегали за кусты, а мылись не каждый месяц.

Они до сих пор не заняты ничем конструктивным, только пишут стишки на своих тарабарских языках да пляшут в национальных костюмах.

Впрочем, эти нетолерантные мысли не относятся к теме. Я просто пытаюсь нарисовать среду своего обитания.

Сейчас наш город перевалил за миллион, тогда имел шестьсот тысяч и считался одним из крупных в СССР.

Однако истинных горожан тут набирался мизерный процент.

Аристократы и интеллигенция сгинули во время катаклизмов, основную массу составляли пролетарии, плодящиеся с интенсивностью сурикатов.

В наши дни стало еще хуже.

Ни зимой, ни летом по улицам не пройти от собачьих экскрементов.

Полагаю, что в скором времени тут, как в Китае, начнут прилюдно гадить младенцы.

Люди, которые копошатся вокруг и называют себя «русскими», представляют социум урожденных помоечников.

Крестьянин может научиться есть вилкой, но менталитет никуда не девается, передается по наследству.

Когда я, возвращаясь с работы, иду мимо дворовой парковки, констатирую факт с новой силой.

Машины соседей – это мусорные баки на колесах.

На сиденья и на пол там свалено все: от детских игрушек до пустых бутылок – не говоря о разнообразных предметах одежды, газетах и какой-то дряни, не имеющей названия.

У меня самого машины нет.

Российская дрянь мне даром не нужна, а купить что-то приличное – немецкое или хотя бы японистое – нет возможности.

В одном из своих романов Ремарк едко замечал, что истинному немецкому патриоту чужда гигиена.

Россияне превзошли жителей гитлеровской Германии.

Мой спальный микрорайон – помойка, украшенная клумбами из старых покрышек и из них же вырезанными лебедями.

Да и вся нынешняя Россия представляет собой сплошную мусорную свалку площадью семнадцать миллионов квадратных километров.

Но я отвлекся в излишних подробностях, пора возвращаться к теме.

Дач в регионе никогда не существовало; повсеместны лишь сады, то есть огороды с грядками, предназначенные не для отдыха, а для каторжного труда.

Мои родители участка не заводили; приоритеты садово-огородной рвани были им чужды.

Слово «рвань» применительно к согражданам я даже мысленно использую с наслаждением.

Я потомственный горожанин, современный аристократ.

У меня вызывают презрение люди, которые салату с креветками и каперсами предпочитают тазик пельменей или ведро мантов.

В России подобных абсолютное большинство.

Жить с таким мировоззрением чем дальше, тем труднее.

Но жить вообще нелегко.